Рандом

– Зачем?

– Я не хочу знать, куда иду. Лучше… Неизвестность.

– Неизвестность может быть еще хуже.

– Куда уж хуже, Влада. Ты сама это прекрасно понимаешь.

– Ага, - кровожадно улыбнулась я, - значит, в глубине души ты надеешься на лучшее. И кто из нас мечтатель, а, Дань?

Мы помолчали, переваривая мои слова.

– Ты так мне и не ответил, - напомнила я. – Так сколько тебе исполнилось?

– Ты тоже мне не ответила.

– Когда?

– Так что тебе снилось?

Я прислушалась к себе. От сна у меня осталась странная смесь надежды и обмана. Все остальное память моя растворила.

– Не помню, - честно призналась я. – Ты тоже не помнишь, сколько тебе лет?

– Девятнадцать. Ну? Тебе стало легче?

Я выдохнула скопившуюся злость. И, правда, мне стало легче. То ли оттого, что Даниил был старше меня всего на четыре года, то ли просто начал действовать алкоголь.

Ровный белый свет заливал огромных размеров гостиную, в которой мы беседовали. Наверное, вся моя квартира могла тут поместиться. И необъятный диван из натуральной кожи, на котором я полулежала, вряд ли смог бы войти в мою комнату. Не говоря уж о том, что там бы никогда ни разместились все эти шкафы и комоды, с инкрустированными серебром пузатыми боками и стеклами. Меня кольнуло – но так, тупым концом - вот мы сидим тут на чужих диванах, пользуемся чужой посудой, смотрим в окна, не предназначенные для чужих глаз. А хозяева, даже если б и были живы, не сказали бы нам ни слова.

Я свесила ноги с дивана. Мои белые носки погрузились в длинноворсовый ковер. Даниил дернулся и перед моими глазами возникли кроссовки. Не модные, не дорогие – я не любила брать у новой жизни. Я признала прежние, старые и любимые вещи. Зато мои. Глядя на то, как я влезаю с растоптанную обувь, Данька молчал. Я была ему благодарна за то, что не услышала обычную фразу Кира «давай тебе уже подберем что-нибудь приличное». Что мне можно было давать или не давать в городе, больше напоминающем бутик, где у тебя на руках карточка с неограниченным лимитом?

Накинув капюшон, я вышла на террасу. Небо готовилось хмуриться. Облачная пелена подбиралась к солнцу. Слабый ветерок занимался оставленными в мангале углями.

Тихо. Стыло. Неуютно.

Неожиданно, я почувствовала голод. Я испугалась, что пустота снаружи способна заполнить меня внутри. Будто прочитав мои мысли, Даниил спросил:

– Есть надумала?

Я кивнула. Касаясь меня плечом, крепкий парень стоял рядом и никуда не торопился. Высокий и почти красивый в профиль. Я обняла себя руками, удерживая тепло.

– Влада, а у тебя бывают острые приступы счастья? – хрипло спросил Даниил.

– Сейчас? Как раньше? – я глянула на него исподлобья. – Нет, не бывают.

– А у меня таки да. Бывают. Иногда после пары банок пива, я мчусь по западному скоростному. Там есть такие участки, где нет машин. Нет людей. Скорость, ветер, город на ладонях. И не могу удержаться: я счастлив абсолютно.

– Везет, - тихо вставила я. – У меня другие приступы бывают.

Даниил повернул голову.

– Какие?

– Острые приступы несчастья.

Я повернулась, чтобы уйти и натолкнулась на Даньку, перегородившего мне дорогу.

– Ты зря бегаешь от меня, Влада, - зло сказал он. – Я уверен, что смогу.

Я обошла его по широкой дуге. Мне не хотелось знать, что он сможет с таким злым лицом.

Глава 10. Not found

Not found

– Сначала я по-настоящему разозлился. Придурок вздумал притащить с собой еще трех уродов, а я здесь причем? Прикинь, стою в долбанной Октябрьской, руки в брюки. Сбоку в окне торчит этот столб. Вся площадь забита машинами – прямо стойбище из машин. Если не приглядываться, то кажется, просто пробка. Все это я отлично вижу перепендрическим зрением. Короче, пытаюсь отвлечься. Потому что больше всего мне хотелось спустить пар. Ну очень захотелось воспользоваться стволом! Стою такой, прикидываю места на рожах, которые с удовольствием перекроил бы мой резвый дружок…

– Он! Говорю тебе – это сказал мне он! Ладно, я могла еще себе представить, что фотографии простой фотошоп. Что кому-то захотелось мне нагадить. Но, Светка, он не стал возражать. Мне даже показалось, что он был в курсе… Чего-чего? В курсе всего! Стоял, смотрел на меня. И молчал. Потом, знаешь, когда я уже в истерике билась, тихо так сказал. Специально, наверное, чтобы я не расслышала. «Хорошо, что все прояснилось». Прояснилось у него, б…!

Сколько раз мне хотелось прервать задолбавший меня трындеж. Сколько раз я так и делал. Брюнетка, сидевшая за столом напротив меня, равнодушно относилась не только к моим ругательствам, но и к пощечинам тоже. Болтала и болтала с подружкой, которая давно сдохла. О неверном муже, который давно сдох.

– Завали хлебало, - беззлобно сказал я. Машка замолчала. Совсем не потому, что вняла моим словам. – Прикинь, козабля, пока я разглядывал их самодовольные рожи – как будто это в их …лядские головы пришла мысль об охоте – я успокоился. Как стукнуло что-то в башку – это ж киллером может быть любой из них! Ну? Я ж гений, ёптить, прям Джеймс Бонд! Я так пригляделся повнимательней. Сусанин, блин, забился в угол. Сидит, помалкивает в тряпочку. Бледный какой-то, смурной. Видно, с перепоя очередного или, скорее, не проходящего. Какой нахрен из него лидер?.. Да и киллер, честно говоря, тоже. Скоро руки начнут трястись и печень откажет. А докторов у нас йок. Не, я пас так бухать.

Машка поднялась, почесала себе лобок. Неправду говорят, что только мужики яйца чешут. Бабы тоже это делают. Уж не знаю, что им там мешает. Машка и в носу ковыряется – и хорошо так, с удовольствием. И… странное что-то я испытываю, когда на это все смотрю. Красивая такая, холенная баба, а ведет себя так, словно за ней некому подглядывать. Я еще люблю смотреть как она моется, даже как сикает. Не могу сказать точно, что я испытываю. Может, превосходство от того, что она оказывается хуже чем я – по крайней мере, за мной подглядывать некому.

Машка давилась на кухне своим йогуртом, так что я говорил в пустоту. Но громко, давая ей шанс меня услышать.

– Яровец? Тупой ублюдок. Весь в своей отъехавшей семье. В жене и детях. На первых порах, когда все квасили по-черному – Борюсик с Головастиком всех сгоношили! – он все домой отпрашивался. Нашел мне дом, придурок. Сидит такой, глазами хлопает. А как сморозит что-нибудь, как в лужу пернет. Не, киллер из него никакой. Да и тяжелый он. В смысле, толстый. А тот… Я помню, полегче парень.

Отбулькав, наконец, свою хрень, Машка потащилась в туалет, напевая себе под нос всегдашнюю фигню. Что-то там про мир, который она согласна подарить очередному говнюку. Ее пение периодически прерывалось. Она вставляла туда шипящее «с-с-сука». Я знал ее программу наизусть: не фига не поможет ей пение, сейчас она потащится в ванную, реветь. Кстати, на это тоже прикольно смотреть.

Верзила еще менее тех двоих походил на киллера. Неуклюжий, поворотливый не больше стремянки, он не сказал и двух слов подряд. Только зыркал и угукал. Чаще не к месту. Слова, блин, настоящий подарок, выдавались у него по запросу. Причем, делать его нужно было заранее, иначе хрен что дойдет вовремя.