Раневская, что вы себе позволяете?!

Случилось то, что рано или поздно должно было случиться: Орлову приглашали сниматься в кино «по-серьезному». Что значило это для актрисы? Уход из театра. И значит, потеря покровительства самого Немировича-Данченко (Орлова играла во МХАТе). Это означало оставить свою комнату, которую ей выделил театр.

Приглашал Орлову ученик Эйзенштейна, молодой режиссер Александров. Приглашал не просто сниматься в кино: приглашал жить вместе. Хотя у него и была уже семья…

Фаина Раневская думала недолго: она была уверена на сто процентов в талантливости Орловой и в ее успехе в кино. Именно таких, как Орлова, и хотела бы видеть Раневская в фильмах: сильных, талантливых и высокородных. Не вчерашних крестьянок, не пустых мещанок, а людей, в чьей крови порядочность, честность…

Любовь Орлова сказала, что вот как сейчас здесь скажет Раневская, так и будет: скажет идти в кино — пойдет в кино, скажет оставаться в театре — останется. Раневская не стала медлить: в кино. И объяснила: в театре талантливую игру видят сотни, пусть тысячи. В кино на актера будут любоваться миллионы. Тем более есть на кого любоваться…

И Любовь Орлова выбрала кино. С Александровым они сняли небольшую комнату, привезли свои вещи и стали вместе жить и снимать первую музыкальную комедию. То самое благословение от Раневской Орлова не забыла: когда появилась возможность, она уговорила Александрова взять в фильм Раневскую — и Фаина Георгиевна вместе с Пляттом придумали себе роли в фильме «Весна». «Я ей безумно благодарна за это», — признавалась Раневская. И дело было не только в роли. Съемки проходили за границей. Первый раз Раневская попала за пределы России, в Польшу. И здесь произошло одно из чудес в ее жизни: она встретилась с братом, матерью, сестрой, которых не видела без малого тридцать лет…

Раневская очень внимательно следила за карьерой Любочки, при первой возможности они встречались, подолгу беседовали. Раневская знала о самых разных случаях, веселых и грустных, которые происходили на съемках, знала, что порой переживала Орлова. Один из таких эпизодов жизни Любочки потряс Раневскую до глубины души.

Снимали фильм, музыкальный. По сценарию, в кадре была огромная пушка, из которой актером потом выстреливали — такой цирковой номер. Любовь Орлова должна была танцевать чечетку на самом жерле пушки — его закрывали толстенным стеклом. Пушка была огромная, для съемок танца Орловой пушку сделали другую — короткую, ведь важна была только верхушка пушки. Стекло должно было светиться изнутри, и в пушку засунули мощный прожектор. Репетировала Орлова более трех десятков раз. Все получалось отлично, но как получится на съемках? А тут режиссер с просьбой: они работают на какой-то новой импортной пленке, ее уже столько извели — не отчитаться. Поэтому просьба: сделать все с одного дубля.

Любовь Орлова сделала. Она оттанцевала просто блестяще. Теперь ей нужно сесть на это самое жерло…

За время репетиций мощный прожектор буквально раскалил пушку. Но хотя бы один мускул дрогнул на ее лице! И только после громкого «стоп!» Орлова застонала от боли. Ее тут же увезли в больницу — у нее были ожоги третьей степени…

Как было не уважать ее!

Но это понимала Раневская, понимали те, для кого искусство было на девяносто процентов трудом и потом и только на десять — талантом. Для остальных это было игрой…

О таких случаях, где были боль и пот актеров, ни сама Раневская, ни Любовь Орлова на многочисленных встречах не рассказывали. Говорили о смешном, забавном — ведь именно этого ждала публика. Все эти встречи — это дополнительная работа (и дополнительный заработок) для актеров. Но он давался иной раз труднее, чем основной. Дело не в том, что было тяжело физически, дело в той публике, которую собирали в различных домах культуры организаторы. Выполняя свои планы по «организации культмассовых мероприятий», они через профкомы набивали залы людьми, порой весьма далекими от искусства. Равнодушными. Выступать перед такими на сцене было не просто тяжело — больно. Но актерам платили за это. А актеры часто сидели без денег…

Однажды было: Любовь Орлову пригласили выступить в каком-то там творческом доме. Правдами и неправдами организаторам удалось собрать половину зала скучающих, полусонных людей. Перед Любовью Орловой администратор заискивающе оправдывалась: дескать, пятница, народ выезжает за город… Актриса честно отработала свое время. Спустя некоторое время она узнала, что ей заплатили за этот вечер половину того, что были должны. Сохранился документ — письмо Любови Орловой к редакции программы, которая организовывала все эти «встречи».

«Дорогая Елена Ильинична! В прошлый раз мне заплатили за выступление 14 руб. 50 коп. Тогда как моя ставка, утвержденная Министерством культуры, — 27 руб. Прошу Вас произвести перерасчет и выплатить мне неполученное. Моя ставка предусматривает надбавку за мастерство и народность. С уважением, Любовь Орлова».

Меня лично в этой записке удивило, с каким уважением, с какой скромностью обращается такая актриса к простому чиновнику. За этими строчками прячется естественный стыд человека, вынужденного просить, и просить то, что положено ему…

Эта записка в свое время взбесила Фаину Раневскую:

— Боже мой, какой стыд! Народная артистка СССР тащится на край Москвы в занюханный клуб, где еле собираются две с половиной калеки, чтобы получить жалкие гроши! Да еще униженно просит о доплате, когда ее откровенно надувают. Только тут не хватило, чтобы из Любочкиной ставки вычли за пользование зеркалом, у которого она гримировалась, за туалет, за амортизацию рояля, на который оперлась. Это ужасно! Вот почему я отказываюсь от всяких «творческих вечеров» и выступлений. У нас с актерами скоро будут расплачиваться чечевичной похлебкой!.. Нет, сил моих больше нет. Просто хочется взять автомат и стрелять всех подряд…

7. Михаил Жаров

Они не были друзьями — Фаина Раневская и Михаил Жаров, но практически никогда не выпускали из виду друг друга. И если интерес Раневской к Жарову основывался только на профессиональном творчестве, то Жаров следил за Раневской очень пристально еще и по другой причине. Он ей завидовал.

Сейчас уже вряд ли можно сказать достаточно точно, хотел Сталин вбить клин между этими двумя актерами или просто вырвалось у него, но сказанное им было расценено как оценка. А уж если Сталин давал оценку…

Вы уже читали об этом эпизоде, но повторимся. Итак, Сталину для просмотра Сергей Эйзенштейн предоставил вторую серию «Ивана Грозного». Фильм Сталину не понравился. Очень не понравился. Причина лежала на поверхности: во второй части Сергей Эйзенштейн очеловечил образ Ивана Грозного, придал ему чисто человеческие черты характера: раздумья, сомнения… Это-то и взбесило Сталина — такой образ вождя (а зрителю ведь важен был переход с Ивана Грозного на Сталина) в то время был не нужен.

Но Сталин критиковал другое, по мелочам будто: вот Жаров играет роль Малюты Скуратовича. Какой же он защитник царя? И вообще, во что Жарова ни одень, как ни загримируй — все равно остается Жаров. «А вот Раневская, в каких бы ролях ни появлялась, всегда разная. Она настоящая актриса».

Эти слова дошли как до Раневской, так и до Жарова.

Как отпраздновала эту весть Раневская, вы читали в первой главе. А вот для Жарова такая его оценка самим Сталиным была уничижительной. Но он ни в чем не показал Раневской, что затаил на нее глухую обиду.

Вместе судьба свела Раневскую и Жарова дважды на сцене. Первый раз — они играли в «Патетической сонате». А потом был один фильм — «Девушка с гитарой». Раневская, прочтя сценарий, категорически отказалась от съемок фильма: сценарий был сырой, неинтересный. Но режиссер уговаривал Раневскую долго, убеждал и обещал, что по ходу у него столько интересных идей!