Раны любви
Шрифт:
— По-моему, — спокойно и как всегда ехидно вымолвил Ленивец, — по-моему, Пронина надо поместить в какую-нибудь хорошую семью… Чтобы на него было положительное влияние. Эти русские требуют всегда особой заботы, не то, что у нас в Чехии. Я полагаю, что надо предложить родителям Пронина, таким почтенным и глубокоуважаемым в городе, поместить Пронина в какой-нибудь тоже почтенной семье…
В тот вечер, когда педагогический совет рассуждал об участи Пронина, сам он спокойно гулял по главной улице. Несколько женщин звало его с собой. Но он отмахивался от
Это надоело Косте. Ему хочется какой-нибудь хорошей, чистой любви. А то эти грязные номера гостиниц… Наглые лакеи… Всегда смеются они, глядя на Костю… Иногда отпускают шуточки насчет «котов».
Костя беспомощен. Не может пустить им в рожу бутылку, сбить с ног, избить…
Сегодня Костя особенно грустно настроен. Отец вечером ему сделал сцену. Мать плакала.
Отец хороший человек. Протоиерей. В городе его все любят. Доходы большие. Квартира в соборном доме внизу — очень хорошая. Живут прилично. Много бывает народу, все больше из известных лиц в городе.
И мать прекрасная женщина. Всегда почему-то с папироской в зубах, а сама Косте курить запрещает.
Конечно, они любят Костю. И конечно, Костя их огорчает. Но что же может Костя поделать с собой? Бес сидит в нем. И как вечер, тянет его на главную, Дерибасовскую, улицу или в гостиницу… Хороша «Северная» гостиница… Там останавливаются богатые люди. Туда его свел на днях правитель канцелярии генерал-губернатора и познакомил с массою интересных лиц. Говорили такие пикантные вещи, которых даже Костя, все знавший, не сразу мог раскусить. Пили отличное, мягкое, не пьянившее вино. Ели фрукты удивительные. И все каламбурили…
А потом кто-то из присутствовавших встал, подошел к Косте, поговорил с ним ласково и предложил пройтись по коридору.
Костя пошел. Они гуляли долго, потом прошли в номер к этому господину и он почему-то вдруг страстно стал целовать его, говоря, что Костя очень похож на его покойного брата. И целуя, прижимал к себе так, как прижимал он, Костя, к себе женщину.
И когда они вышли в коридор, господин шепнул ему:
— Если бы вы меня полюбили, я отдал бы вам все…
Потом все вышли гулять на бульвар. Опять смеялись. Опять острили.
И только при прощанье тот господин шепнул:
— Я жду вас, Костя…
Хорошо было бы его встретить сейчас здесь…
Костя встретил, однако, знакомого помощника режиссера из Русского театра.
— Костя, милый, а я вас ищу…
Костя был польщен, и его красивые глаза замерцали еще красивее и теплее.
— Понимаете, у нас спектакль утренний образуется в первый раз в этом сезоне. Ну, идет водевиль. Там есть молодая роль для вас. Сыграйте ее, голубчик. С вами играть будет Вольская.
Костя вспыхнул. Уже второй год он посещает театр, несмотря на все запрещения начальства. Но никто и никогда не волновал его сердца так, как Вольская. Маленькая, полненькая, изящная, веселая и кокетливая, она была идеалом для Кости. Но Костя, почти со всеми знакомый за кулисами, никак не мог познакомиться с этой сиреной, его пленившей. Не было случая.
Костя от
счастья не мог говорить. Молча, он потащил режиссера в переулок в грязненький ресторанчик, угостил его ужином и вином и до двух часов говорил с ним все на ту же светлую и красивую для него тему — о водевиле и о Вольской…Когда они вышли из ресторана, было уже пусто на Дерибасовской. Только на углу Екатерининской стояла толпа и смеялась. Там торговали красивые цветочницы. Молодые, лукавые, умевшие дорого продать и живые цветы, и живые цветы поцелуев, и живые цветы своего тела.
Костя у них успеха не имел — было мало денег — и всегда с ревностью следил он за тем, как у них кипела ночью жизнь, у этих корзин полных душистых цветов…
И теперь смелый от вина и от того счастья, которое начало только что ему улыбаться, он быстро увлек своего товарища и повел его к прекрасным цветочницам.
Здесь его ожидали знакомые. Тот господин, — ему неизвестный. И правитель канцелярии генерал-губернатора.
— А, Костя!..
Господин густо поцеловал его и тотчас украсил его грудь цветами.
Было весело и шумно. Компания возвращалась из гостиницы в большом «градусе» и дурачились с цветочницами. Те бойко отвечали, ясно, намеками, полунамеками, но зажигали своими распутными глазами, многообещающими и жадными.
Костя стоял и млел от восторга.
— Не хотите ли, — сказал «господин», обращаясь к цветочницам, — купить у меня, но только до утра, вот моего сына. Сколько дадите?
Цветочницы бесцеремонно начали рассматривать юношу.
— Нет усов у него, — сказала молоденькая Паша, самая смелая и имевшая поэтому наибольший успех. — Целоваться не вкусно.
— Только и хорошего, что губы, — смеялась Липа. — Да не в губах дело. Не в том счастье…
Старшая Дарья, отличавшаяся уменьем красиво составлять букеты, — строго сказала:
— Мы продаем, но не продаемся, а потому и не покупаем…
Костя стоял, как на углях. Весь он горел от стыда, от боли, от зависти и от ревности. Так хотелось ему подойти поближе к всегда соблазнявшим его цветочницам и сказать им, как он умеет любить, несмотря на свою молодость…
Компания смеялась.
Милый, «господин», от которого опять приятно пахло вином и сигарами, — взял его под руку и прошептал:
— Не имеете вы здесь успеха, красавец мой милый… Я вас люблю больше, чем все эти женщины… Хотите, пойдемте ко мне…
Голос звучал тихо и подавлено, точно «господин» делал усилия над собой.
Костя просто ответил:
— Хорошо.
И быстро распростившись, Костя пошел под руку с господином.
Их проводил веселый и дружный хохот. Кто-то зааплодировал. Кто-то крикнул:
— Купите флер д’оранжу…
Костя проснулся утром, больной и усталый. Все болело у него. Голова от шампанского. Губы от назойливых слишком глубоко впившихся поцелуев.
Но у Кости было спокойно на душе. Господин — он помещик и к тому же кандидат в предводители дворянства, де-Рокки — обещал ему так много, и так ласков был все время с ним…
Де-Рокки проснулся, протянулся к Косте, но он вскочил бодро и весело, и напевая, начал одеваться.
— Пора в гимназию… Пора…