Рапорт инспектора

— Плох солдат, что не стремится в генералы.

— А генерал в спорте ничего не значит. — Без приглашения она присела рядом на высохшую траву. Капли воды поблескивали на смуглых икрах. Девушка стряхнула их ладонью и продолжала говорить. Видимо, Мазин затронул за живое. — Что вы о спорте знаете? Как все, конечно? Чемпионов? А вы на вторых, на третьих посмотрите! Человек не добрал долю секунды, а горюет, будто родную маму схоронил. Вся жизнь треснула! Нет, не для меня это. Характер не тот.

— Своеобразная вы спортсменка, — сказал Мазин о некоторым удивлением.

— Не спортсменка я. Физкультурница. Чтобы тело и Душа были молоды, ты не бойся ни жары и ни холода! Вот моя программа. А работать на износ не хочу. Жить хочу долго. Как бабушка моя. Ей девяносто, а умирать не собирается. Потому что рекордов никогда не ставила.

Девушка засмеялась, и Мазин не смог не улыбнуться в ответ.

— Как вас зовут?

— Ольга. А вас я знаю.

— Откуда?

— В дружине дежурю иногда.

— Много правонарушителей задержали?

— Да уж от меня не уйдешь! Мужики-то дурни. Особенно пьяные. Сам на ногах не держится, а все себя сильным полом считает. А я такому сильному очень даже по шее накостылять могу.

Мазин от души расхохотался:

— Нравится милицейская работа?

— Нет, — отрезала она. — Что хорошего, всю жизнь жуликов ловить?

— Некоторым приходится.

— Ну, у вас-то дела поважнее.

Она хотела что-то добавить, но Мазин, не любивший похвал в свои адрес, прервал ее:

— Что же вам нравится, Оля?

— Да все мне нравится, — сказала она с досадой. — Все. Жить мне нравится. Вот денек-то какой сегодня — рудо! А никто не понимает. Каждый о своем думает. Мудрят, путают.

— Ну, это народ взрослый. А молодежь.

— Еще хуже! — сказала она убежденно. — Вот парень у меня есть. Но про парня говорить ей почему-то не захотелось. Замолчала.

— Что ж парень? — спросил все-таки Мазин.

— Да то. Час целуемся — три дня отношения выясняем.

— Плохо это?

— Лучше б наоборот.

— Веселая вы, Оля!

— А разве не правда? Жить хочется просто.

— Как просто?

— Ну, нормально. А везде психи.

— Не понимаю.

— Что ж непонятного? Вот из института меня вытурили.

— Из какого?

— Политехнического. А думаете, за что?

— Не знаю.

— Насели на меня: тренируйся, у тебя данные, разряд! А я учиться поступала. Конечно, без разряда меня б не приняли. Балла я не добрала. Но раз уж поступила, учиться нужно, правда? А они мне про спортивную гордость. Ведь про каждый рекорд газеты пишут, снимки печатают, кубки дают, медали. Такого человека можно и от учебы освободить. Пусть себе гребет, институту славу загребает. А я не захотела. Принципиально я против рекордов, понятно? Ну и завелась, конечно. Сессию завалила. Короче, ушла. А что я, пропаду, что ли?

Мазин посмотрел на ее крепкую ногу, упершуюся в корень сосны.

— Вряд ли.

— И я так думаю. Сейчас медсестрой работаю.

— Нравится?

Она опять замотала головой:

— Теперь в педагогический собираюсь. На дошкольный.

— Детей любите?

— Маленьких. Они нормальные. Хочет чего, говорит — хочу! Не хочет — ревет. Понятно все.

— Снова тренироваться заставят.

— Ну, ради детишек можно и потерпеть.

Вдоль берега прошла байдарка. Сидевший в ней мускулистый мужчина посмотрел на Ольгу и Мазина. Ольга поднялась. Неожиданно, как и появилась.

— Между прочим, банду, что на институт напала, не нашли?

— Ищем.

— Ну, успеха вам!

— Спасибо.

Она чуть потянулась, расправив плечи.

— Понравилась я вам?

— Понравилась.

— И вы мне.

На берегу Ольга легко приподняла и сдвинула в воду; лодку, села ловко.

— До свиданья! Может, увидимся еще.

Мазин махнул ей рукой, подумав, что встречи с ним не всегда доставляют людям радость.

Бухта скрылась за деревьями, и Ольга положила вес до поперек байдарки. Капли стекали по гладкой поверхности, оставляя на воде пунктир. Течение несло лодку к пристани. Можно было ускорить это неторопливое движение, но на пристани стоял Девятов, тот самый мужчина, что видел их с Мазиным, и Ольга не спешила, надеялась, что он уйдет.

Девятов работал на водной станции тренером и выглядел, как многие профессиональные спортсмены, которым перевалило за тридцать, и мечты о собственных победах остались позади. Он еще следил за формой, любил свое свыкшееся с многолетним режимом тело, но четкий рисунок мышц неотвратимо смягчался, и плавки, размер которых он упорно не хотел менять, начали оставлять на животе красную, саднящую полосу. Впрочем, окружающим изменения эти в глаза не бросались: лицо Девятова казалось мужественным, плотно обтянутым бронзоватой, всегда гладко выбритой кожей, хотя и на лице временами, особенно когда Девятов оставался один, пробивалась усталость, озабоченность, и тогда взгляд его становился тяжелым, недобрым.

Ольга Девятова не любила. Особенно после одного случая.

Было воскресенье, на станции толпилась уйма народу — кто купался, кто ждал лодок, кто играл в волейбол. Ольга играла. И когда брала трудную верхнюю подачу, прыгнула неудачно, напряглась, дотягиваясь до мяча, и почувствовала, как лопнул шов. Раздобыв нитку с иголкой, она зашла в пустой эллинг и, поставив ногу на перевернутую лодку, стала быстро схватывать шов. Рядом, за тонкой дощатой стенкой, шумели и смеялись, слышались гулкие удары по мячу. Сзади кто-то подошел, чья-то рука коснулась груди, и Ольга резко обернулась.

— Идем… туда… скорее… — шепнул ей Девятов и метнул замутившийся взгляд на кучу снятых с лодок чехлов.

— С ума сошел? — спросила она удивленно.

Он молча толкал ее в угол.

Ольга отступила на шаг. Девятов придвинулся совсем близко. Был он невысок, но захватил цепко. И тогда она с силой воткнула в его руку иголку.

— Идиотка!

— Пошел ты… — выдохнула она, как и он, не повышая голоса.

В открытых дверях мелькали фигуры волейболистов. Девятов исчез. Ольга завязала узелок на оборванной нитке, зашила шов, но играть расхотелось. Было противно. Чей-то транзистор, подвешенный на ветку тополя, упорно бубнил: