Расчет только наличными, или страсть по наследству

— Посредник, в каком смысле, простите? — не унималась Александрова.

Где-то в глубине квартиры замяукала кошка.

«Голодная, что ль, кошка у нее? Эк животное страдает!»

— Каждый человек в состоянии себя излечить, помочь телесно и духовно и так далее, но практически никто, за исключением ничтожно малого процента, не умеет пользоваться своими возможностями, силами и мозгами.

Александрова прикусила зубами пальцы.

— Если вкратце, то любой индивидуум, установив связь с необходимой категорией энергетических полей космоса, получает к ним доступ. А получив доступ, он может решить очень многие свои проблемы. Не все, но многие. Я выступаю в роли посредника и открываю людям канал связи. Собственно, вот и вся моя работа. Для получившего доступ вся процедура, как правило, проходит довольно болезненно. Ощущения у всех разные. Исходя из моей практики, я могу утверждать, что приятных отзывов не было ни разу.

— А научиться этому можно? — открыла рот Тонька.

— Да, — сухо ответила Коршунова. — Мария, ложись на диван.

Машка легла на диванчик и закрыла глаза. Лена встала рядом у изголовья и стала проделывать какие-то пассы руками, к чему-то прислушиваясь.

Тонька замерла в кресле, стараясь громко не дышать, видимо, поэтому ей тут же захотелось кашлять.

Александрова зажала рот руками и задавила кашель неимоверным усилием.

«Не свихнуться бы на старости лет», — мысленно перекрестилась она. Антонина верила в Бога, высшие силы, невероятные чудеса и всякие загадочные разности. Но верила отвлеченно, а не конкретно. Местные адепты высшей магии и экстрасенсы воодушевления у нее не вызывали. Они вызывали любопытство.

— Открой глаза, Мария, — велела Лена, — и внимательно следи за движениями моего брелка. На счет «десять» ты уснешь и проснешься по щелчку тоже на счет «десять». Один, два, три…

Тоня не отрывала глаз от Машки, та следила за брелком Елены. Взгляд ее был живым и осмысленным, и она никак не напоминала засыпающего человека, но на счет «девять» ее веки дрогнули, а на «десять» закрылись, и Машка громко засопела.

— Конечно, завтрак был плотным, — удовлетворенно прокомментировала Тоня и с опаской воззрилась на Лену. Коршунова обернулась, нахмурилась.

— Простите, я больше не буду, — покаянно призналась Тоня, ерзая и пытаясь поудобней устроиться в кресле. В закрытое наглухо окно пробивалось солнце, где-то во дворе лаяли собаки, а в глубине квартиры явно страдала кошка.

Но Коршунова на завывания кошки никак не реагировала.

— Мария, расскажи, что ты видишь, — с нажимом проговорила Елена.

— Я вижу темно-синюю папку на завязках, правый угол ободран. Папка лежит на столе. На столе девять чашек, сахарница и большой самовар, самовар горячий, пар из него идет. А стол какой-то знакомый, эту комнату я видела, я ее узнаю. Это, это… Гришкина дача в Малаховке. Мне кажется, что в доме кто-то есть. Нет, я уверена, что кто-то есть. Я слышу шорохи и вздохи. Мне страшно, Лена.

— Маша, что ты видишь, говори, не молчи.

— Веранда — пустая, кухня — пустая, я чувствую, что кто-то есть в гостиной. Я вхожу в комнату. Очень боюсь, но мне любопытно, и я знаю, что меня никто не видит. В комнате — густой туман, как будто рядом речка. Я слышу голоса.

Тоня передернула плечами. От всего происходящего ее охватил озноб.

— В комнате несколько человек. Их лица и фигуры размыты. Их много, человек восемь-девять, если они люди, конечно. Но я узнаю голос Гришки и вижу его отчетливо. Мне страшно, Лена. Остальные сидят на полу. Они молчат, но при этом общаются, и я это понимаю, только не могу разобрать, что именно они говорят. Мне тяжело дышать. Мне здесь совсем не нравится. Хватит. — Марья часто дышала. Уши ее заложило, и какая-то неимоверная тяжесть вдавила Сергееву в диван. — Лен, мне тяжело дышать. Я не хочу. Я не хочу. Глаза не открываются!

— Лена, прекрати это, пожалуйста, — взмолилась Тоня, — посмотри на Машку, ей же плохо.

Коршунова наклонилась над Машкой и негромко начала отсчитывать.

— Один, два, три…

Марья очнулась. Она попыталась приподняться, но повалилась назад на диван.

— Что это было? Жуть настоящая, я больше никогда не решусь на такой эксперимент, — жалобно простонала Сергеева. — Вы все слышали. Я видела Гришку и еще человек восемь, только его — отчетливо, а остальных — нет. И я очень ясно видела папку и чашки на столе. А люди, они были размытыми фигурами. Лена, что это было?

— Я не знаю, Маш. Ты же сама хотела, чтобы я ввела тебя в транс. Вот и результат. — Лена беспокойно смотрела на Машку.

— Да, но я ничего не поняла. Ровным счетом. Гришкина дача, он сам и еще какие-то люди, папка на столе. Девять чашек, девять фигур. Что все это означает? — Марья приходила в себя и требовала объяснений от Елены.

— Но я не могу тебе объяснить, видимо, все как-то связано с девяткой. Цифра девять, девять человек. А может быть, все дело в даче в Малаховке. Или в папке. Я не знаю. Я могу только гадать. А это уже не мой профиль. Предположить можно что угодно, допустим, ты побывала в антимире, а может быть, в прошлом или будущем. Только то, что ты наблюдала и ощущала, и есть ответ на твой вопрос. Ответы простыми не бывают. Они все, как правило, закодированы. И я надеюсь, что больше ты ко мне с подобными просьбами не будешь обращаться, — отрезала Лена.

— Маша, ты говорила, что видела Гришку и еще восемь фигур, — встревожилась Тоня, — или у меня глюки.

— Ну, видела. Вольского четко видела и еще, наверное, девять человек, если это люди, конечно. А что? О господи, ты думаешь, что это… — У Марьи заблестели глаза, щеки вспыхнули алым. — Союз Девяти. Как в моем сне! Лен, а ты слышала про Союз Девяти?

— Слышала. А как же. И не советую вам интересоваться данным вопросом. Меньше знаешь, крепче спишь, — холодно ответила Лена и продолжила: — Девочки, простите, но у меня больше нет времени. Давайте прощаться.

— Да, да, конечно, мы уже уходим. Машка, вставай. — Тоня вскочила с кресла, и на бегу сдернув Машку с дивана, поволокла ее к выходу. — Спасибо вам огромное, Лена, спасибо и до свидания.

— К чему такая спешка, — зашипела Машка, вдруг оказавшись на лестничной площадке, — что с тобой?

— По-моему, мы уже достали твою волшебницу. И, кажется, я ее здорово раздражаю. Я решила от греха подальше. — Тонька радостно улыбалась и пританцовывала. — Я так рада, что все закончилось и обошлось без жертв. Признаться, мне было не по себе. Кошка в ее квартире периодически мяукала, ты слышала?

— Слышала.

— А у Коршуновой есть кошка?

— Нет ни кошки, ни собаки.

— А кто ж тогда мяукал? И двери все время хлопали, как от сквозняка, которого нет. Сквозняка нет, все наглухо закупорено, а двери хлопают. Массовый психоз или слуховые галлюцинации? Я уж не чаяла, как оттуда выбраться. Мурашки по коже.

Машка покачала головой.

— Ладно. На самом деле страшно было мне, а не тебе. Нет, даже не столько страшно, сколько жутко. Знаешь, как в ужастиках, когда ясно, что вот-вот произойдет нечто кошмарное и помешать этому уже нельзя.

— Я ужастики не смотрю. Очень впечатляюсь. Мне потом снится вся эта канитель. И что ты решила? Рванешь в Малаховку? — спросила Александрова.

— Да, поеду. Сяду в машину и поеду, только мне одной не очень комфортно. Поедешь со мной?

— Конечно, только не сегодня, давай завтра, а, Маш? У меня заказ крупный грядет, я сейчас поеду на работу, потерпи до завтра, согласна? А сегодня, после обеда, Ольку навестим. — Тоня просительно заглянула Машке в глаза.

— Согласна. — Марья энергично вышагивала по дороге и на лице ее отражалась трудно определяемая гамма чувств.