Расцвет и закат Сицилийского королевства

В первые годы христианской эры царь Эдессы Абгар V заболел проказой. Услышав о чудесах, творившихся в Палестине, он написал письмо Иисусу Христу, прося его прибыть в Эдессу и вылечить его. Иисус отказался, но пообещал прислать одного из своих учеников, чтобы он вылечил царя и проповедовал Евангелие среди его подданных. К этому ответу, согласно некоторым авторитетным источникам, он приложил собственное изображение, чудесным образом отпечатавшееся на холсте. Позже, исполнив свое обещание, он через святого Фому отправил в Эдессу Фаддея, одного из Семидесяти, который, ко всеобщему удовольствию, исполнил обе возложенные на него задачи.

Такова легенда, рассказанная Евсевием и другими авторами; и, как доказательство ее правдивости, пергамент с письмом Спасителя, написанным им собственноручно на сирийском языке, долго был выставлен для всеобщего обозрения в соборе Эдессы. [46] Теперь мы знаем, что в действительности христианство достигло города не раньше конца II в.; но в середине XII столетия у Эдессы имелись другие, более убедительные основания, чтобы претендовать на статус священного места. В ней располагалось самое первое из известных нам церковных зданий; именно в Эдессе был сделан первый перевод на иностранный язык — опять же сирийский — греческого Нового Завета; а один из ее более поздних царей, Абгар IX, как говорит предание, первый из царствующих монархов принял крещение.

46

Впоследствии это письмо оказалось в Константинополе, где оно исчезло во время переворота 1185 г.

В более близкое время также графство Эдесское стало первым государством крестоносцев, основанным в Леванте. Это произошло в 1098 г., после того как Балдуин Бульонский покинул основную армию крестоносцев и двинулся маршем на восток, чтобы основать собственное княжество на берегах Евфрата. Он оставался в Эдессе недолго; двумя годами позже он наследовал своему брату как король Иерусалима — ив этот недолгий и беспокойный период в конце своей жизни стал отчимом Рожера Сицилийского. [47] Но Эдесса оставалась полунезависимым государством — под формальным сюзеренитетом Иерусалима — до тех пор, пока после двадцатипятидневной осады она не пала в канун Рождества 1144 г. перед арабской армией под командованием Имад ад-Дина Занги, атабека Мосула.

47

См. «Нормандцы в Сицилии».

Весть о захвате Эдессы ужаснула христианскую Европу. Народам, видевшим в успехе Первого крестового похода явный знак Божественного благоволения, пришлось усомниться в этих утешительных суждениях. Прошло менее чем полстолетия, и крест вновь уступил место полумесяцу. Как это произошло? Не есть ли это проявление гнева Божия? Путешественники, возвращавшиеся с Востока, иногда рассказывали о повальном разложении франков за морем. Не могло ли быть так, что они более не считались достойными охранять святые места от неверных под знаменем своего Искупителя? Сами крестоносцы, давно жившие среди этих святынь, воспринимали случившееся более рационально. Для них Эдес-са являлась жизненно важным буферным государством, защищавшим княжества Антиохию и Триполи — а через них и само Иерусалимское королевство — от данишмендидов и других воинственных тюркских племен севера. К счастью, эти племена никогда не могли объединиться, как и арабские племена за восточными горами; но Занги, честолюбивый политик и блестящий военачальник, уже начал собирать их вокруг себя, мечтая о том дне, когда он, признанный защитник ислама, очистит Азию от христианских захватчиков.

Что бы франки ни думали о своих духовных достоинствах, в военном отношении они, очевидно, были слабы. Первая великая волна крестоносного рвения, на гребне которой в 1099 г. был триумфально взят Иерусалим, теперь спала. Приток свежих сил из Европы практически прекратился; многие паломники по старинке не брали с собой оружия, и даже тем, кто прибывал с готовностью пустить в ход меч, одной летней кампании обычно оказывалось более чем достаточно. Постоянная действующая армия — если ее можно так назвать — состояла из членов двух военных орденов — госпитальеров и тамплиеров; но они одни не могли выстоять против объединенных сил Занги. Подкрепление требовалось отчаянно; папа должен был объявить новый Крестовый поход.

Хотя Эдесса пала примерно за восемь недель до смерти папы Луция, его преемник Евгений III находился на престоле уже более шести месяцев, когда получил официальные известия о случившейся беде. Специальное посольство, которое их доставило — вместе со срочным призывом о помощи, — нашло папу в Витербо. [48] Понтификат Евгения начался не слишком удачно. Его избрание, состоявшееся на безопасной территории Франджипани сразу после смерти несчастного Луция, прошло достаточно гладко; но, когда он попытался проехать из Латерана в собор Святого Петра для совершения необходимых церемоний, горожане преградили ему путь, и через три дня он бежал из Рима.

48

Посольство возглавлял Гуго, епископ Джабалы в Сирии. Согласно историку Отгону Фрейзингенскому, который в то время находился при папе, Гуго также рассказал о некоем Иоанне, «царе и священнике, который обитает за Персией и Арменией, далеко на востоке и является христианином, как и весь его народ». Так легендарный пресвитер Иоанн впервые попал на страницы истории.

Поспешность его бегства никого не удивила; удивлял скорее тот факт, что его вообще избрали папой. Бывший монах риз Клерво и ученик святого Бернара, Евгений был простодушен, мягок и застенчив — вовсе, как думали люди, не того сорта человек, которого следует выбирать в папы. Даже сам Бернар, услышав об избрании Евгения, остался недоволен. Известие о том, что впервые цистерцианец займет престол святого Петра, должно было бы его порадовать, но вместо этого, явно раздраженный возвышением одного из его «детей» через его голову, он не скрывал своего неодобрительного отношения к случившемуся. В письме, адресованном всей папской курии, он писал:

«Прости вас Бог за то, что вы сделали!.. Вы превратили последнего в первого, и — узрите! — его новое положение опаснее прежнего… По какой причине или по чьему совету, когда верховный понтифик умер, поспешили вы к простецу, отыскали его в его убежище, вырвали у него из рук топор, кирку или мотыгу и возвели его на престол?» [49] С Евгением он был столь же откровенен: «Так перст Божий поднял бедняка из праха и вознес нищего из навозной кучи, чтобы он мог сидеть с князьями и наследовать престол славы». [50]

49

Письмо 237.

50

Письмо 238.

Этот набор метафор не кажется удачным, и тот факт, что новый папа не возмутился, говорит о мягкости характера и терпении Евгения. Но Бернар являлся, в конце концов, его духовным отцом, а кроме того, Евгений не был Урбаном II и не имел ни напористости, ни личного обаяния, чтобы организовать Крестовый поход в одиночку. При всех условиях, события в Риме не позволяли ему пересечь Альпы, и, как он сам это выражал, протрубить в небесные трубы Евангелия во Франции. В предстоящие месяцы он особенно нуждался в своем давнем наставнике.

Когда папа Евгений перебирал в уме государей Запада, он, вероятно, увидел только одного подходящего кандидата на роль предводителя нового Крестового похода. В идеале эта честь должна была принадлежать императору Запада, но Конрад — все еще король, ожидающий своей имперской коронации, — по-прежнему оставался связан по рукам и ногам собственными трудностями в Германии. Если они каким-то образом разрешатся, его явно будет больше занимать улаживание итальянских вопросов, нежели авантюры на Востоке. Стефан Английский уже шесть лет вел гражданскую войну. Кандидатура Рожера Сицилийского по множеству причин не рассматривалась. Выбор с неизбежностью пал на Людовика VII Французского.

Людовик ничего лучшего и не желал. Он был пилигримом по натуре. Хотя ему было только двадцать четыре года, вокруг него витала аура сурового благочестия, из-за которой он казался старше своих лет и до безумия раздражал свою красивую и очень жизнерадостную молодую жену Элеонору Ак-витанскую. На нем лежала обязанность отправиться в Крестовый поход во исполнение обета, данного его старшим братом Филиппом, погибшим за несколько лет до этого в результате несчастного случая во время верховой езды. Более того, его душа страдала. В 1143 г. во время войны с Теобальдом, графом Шампаньским, его войска подожгли небольшой город Витри — ныне Витри-ан-Франсуа — на Марне; и его обитатели, более тысячи мужчин, женщин и детей, сгорели заживо в церкви, где они прятались. Людовик видел, как загорелась церковь, но не мог этому помешать. Память об этом дне терзала его до сих пор. Ответственность, как он думал, лежала на нем; и, только отправившись в Крестовый поход, участникам которого давалось полное отпущение всех грехов, он мог искупить вину.