Расколотое сердце кондитера

Лида покачала головой.

— Вряд ли для того, чтобы скрыть свои личности, — озвучила она свое предположение. — С цветом волос птифурцев это вообще довольно-таки сложно.

Господин Эклер улыбнулся.

— Вы правы, моя королева. Но суть бал-маскарада была в том, чтобы дать возможность птифурцам всех сословий хотя бы раз в год почувствовать себя по-настоящему равными.

— То есть и слуги и их господа могли танцевать друг с другом, разговаривать о чем хотят, спрашивать любые вопросы? Так что ли?

— Верно, Вы все правильно поняли. Сейчас, правда, маскарад не более чем привычка и дань традициям. Красивая, позвольте так сказать.

Лида кивнула, соглашаясь с тем, что он сказал.

— Идею с маскарадом, — продолжал господин Эклер, — придумала Великая Ирга. Она, будучи служанкой, единственная из Великих правителей, кто не понаслышке понимала, как остра тема социального неравенства среди птифурцев.

— Разве Вы не говорили, что о прошлом Великих правителей ничего неизвестно? — удивилась Лида, нахмурившись. — Откуда Вы знаете, что Ирга была служанкой?

— Об этом упоминается в мемуарах Великого Цитрона. На самом деле, лишь о прошлом Великой Ирги он и упоминает.

— Вы их читали?

— Да, я имел такую честь — соприкоснуться с наследием Великого Цитрона. В своих мемуарах — в том, что сохранилось до наших дней — он в подробностях описывал каждый свой день, за исключением, пожалуй, самого турнира.

«Да, Лайм говорила, что никто из Великих правителей не желал вспоминать о турнире».

— Если Великая Ирга была служанкой, то почему же она не захотела освободить слуг из-под гнета господ? — спросила Лида. — Слуги ведь до сих пор есть.

Господин Эклер не сразу нашел, что сказать.

— Вы, безусловно, правы, моя королева. Но сейчас слуги — наемные рабочие, которым платят жалования за проделанную работу. Никто не принуждает их заниматься тем, что им не по сердцу.

— А как же Пломбир? — задала Лида еще один вопрос и, подумав о том, что господин Эклер мог не знать, о ком она спрашивала, пояснила: — Я говорю о слуге Сорбе. Он ведь совершил ужасные поступки, исполняя его приказы.

— Боюсь, что на территории герцогства Парфе со времен правления Великого Парфе мало что изменилось, — явно подбирая слова, произнес господин Эклер.

— И все с этим просто так мирятся? — разозлилась Лида. — А как же парфийцы? Вам все равно, что их угнетают и использую, как вещи?

Лида заметила, как господин Эклер и Ириска переглянулись между собой.

— Разве я сказала что-то неправильное? Почему Великие правители, ваши, так сказать, революционеры, оставили парфийцев? Если раньше все были одним народом, разве это правильно?

— Боюсь, моя королева, что Вы еще слишком молоды и неопытны, чтобы понять суть своего вопроса, — с какой-то не то досадой, не то разочарованием, произнес господин Эклер. — Я сейчас даже не стану объяснять Вам этого, ведь Вы еще так мало знаете о нашем мире. Но, и я готов ручаться за это своим сердцем, когда придет время, Вы сами найдет ответ на свой вопрос.

За оставшееся время до конца урока, господин Эклер не успел рассказать Лиде о том, что ему хотелось бы донести до молодой королевы. О Великих правителях он мог говорить сутками напролет, ни разу не повторившись, и Лида с удовольствием послушала бы его истории, но, к сожалению, появившаяся на пороге учебной комнаты госпожа Мята была несколько иного мнения, касательно несоблюдения королевского расписания.

Глава 6

День праздника настал.

С самого раннего утра слуги во дворце Марципана драили полы, перевешивали тяжелые шторы, сдували пыль с сахарных ваз и бегали туда-сюда, каждый занятый каким-то важным делом. Коридоры дворца были наполнены легким ароматом цветов, и когда персиковое солнце стало заглядывать в высокие окна, Лиду разбудили.

Сегодня Лида без лишних слов позволила служанкам умыть себя и расчесать волосы, не стала она придирчиво оглядывать подобранное кем-то другим платье. Ложась вечером спать, Лида твердо решила вести себя так, как и полагалось новоиспеченной королеве, а именно всех слушаться.

Отведенное для уроков время в этот день было сокращено до минимума, несмотря на протесты госпожи Мяты, уверенной в том, что дополнительные два-три часа для изучения танцев и правил этикета, а также повторение истории Птифура не станут для Лиды лишними. Одна только Пастила смогла убедить госпожу Мяту в том, что в уроках в этот день не было необходимости, ведь бал-маскарад не включал в себя никакого приема пищи, историю Птифура у Лиды никто на нем спрашивать не станет, а танцы… В танцах Лида делала настоящие успехи и на балу не должна была, как говорят люди, «упасть лицом в грязь».

И так в суете прошло утро.

К полудню Лида сидела у окна в своей спальне, подперев рукой щеку, и с видом самой несчастной королевы из всех королев человеческого мира и Птифура следила за тем, как на дворцовой площади танцевали марципанцы и марципанки. В этот день весь Баттенберг пел и плясал, а она — самая важная персона всего королевства была вынуждена сидеть в комнате и подбирать наряд для макадамийского бала!

Постукивая в такт музыке мысками лакированных туфель, Лида сетовала на несправедливость этого мира и, периодически оборачиваясь к Пастиле, предлагавшей ей то одно платье, то другое, устало качала головой, не давая зеленый свет уже десятому или двадцатому платью.

— Лида, а как тебе это? — настойчиво спрашивала Пастила, показывая Лиде очередной наряд. — Или лучше все-таки это? А может, вернемся к первому варианту?

Лиде, сказать по правде, было все равно. Потому что и первое платье, и пятое, и даже двадцать пятое были настоящими произведениями искусства. Во всяком случае, для нее, обывателя, все так и было. В каждое из предложенных вариантов платья были вшиты драгоценные камни, немыслимое количество рюшечек и ленточек, каких-то шнурочков, назначение которым Лида так и не смогла придумать. Все платья, бесспорно, были красивы. Очень красивы. Настолько красивы, что в человеческом мире на них бы висели ценники в несколько сотен тысяч во всевозможных мировых валютах. А в каких-то странах, возможно, цены бы доходили и до миллионов, но…

— А какое из них менее тяжелое?

Лида решила подойти к выбору платья с обывательской точки зрения. В конце концов, это ей его носить на протяжении всего вечера, а не тем, кто будет на нее смотреть. Лиду бросало в холодный пот, стоило ей только подумать о том, каково это будет танцевать в платье, вес которого превышал десять килограммов? А в каких условиях этот бал будет проходить? Никаких тебе кондиционеров, одни только веера! И если повезет, то открытые окна.

— Лида, как можно оценивать красоту платья его тяжестью?