Расколотый Запад

Международные сообщества и организации используют конституции или функционально равноценные договорные механизмы как формы собственной жизнедеятельности, но эти формы не обладают свойствами государства. Такого рода политические объединения в известной степени предшествуют супранациональным пространствам деятельности. Относительное «расцепление» конституции и государства обнаруживается, например, в том, что таким наднациональным сообществам, как ООН или ЕС, не предоставлена та монополия на легитимное применение силы, которая обеспечивала суверенитет управления, правовой и налоговой системы современного (modernen) государства. Несмотря на децентрализованное национально-государственное размещение средств насилия (Gewaltmitteln), европейское право, представляемое, например, в Брюсселе и Люксембурге, имеет преимущество перед национальными нормами права и беспрекословно реализуется в государствах-членах (именно поэтому Дитер Гримм может утверждать, что договоры Евросоюза уже являются «конституцией»).

Принимая во внимание вопрос о возможном распространении солидарности граждан государства за пределы национальных границ, мы должны, разумеется, видеть характерные различия между ООН и ЕС. Для практики Всемирной организации, которая включает все государства и не допускает больше социального размежевания между «внутри» и «вовне», достаточно узкой базы легитимации, поскольку она ограничивает свои компетенции политикой в области прав человека и сохранения мира. Для солидарности между гражданами мира достаточно единодушного морального возмущения по поводу явного пренебрежения запретами на применение силы и массовых нарушений прав человека. Мы видим, что необходимые в данном случае коммуникативные структуры мировой общественности уже находятся сегодня в стадии зарождения (in statu nascendi); уже вырисовываются также культурные диспозиции для единодушных моральных реакций в масштабах мира. Другими словами, функциональное требование слабой интеграции мирового гражданского сообщества не может стать непреодолимым препятствием для негативных эмоциональных реакций на массовые преступления, для их преследования международными судебными инстанциями.

Но этого потенциала недостаточно для интеграционных потребностей Европейского союза, который, как нам хочется думать, учится говорить вовне единым голосом и берет на себя «внутренние» полномочия по проведению созидательной политики. Солидарность среди граждан политического сообщества, каким бы большим и гетерогенным оно ни было, вряд ли сложится только благодаря практике осуществления негативных обязанностей универсалистской морали справедливости (в случае ООН это обязанности по недопущению агрессивных войн и грубых нарушений прав человека). Граждане, идентифицирующие друг друга как членов данной политической общности, действуют, исходя из убеждения, что «их» сообщество отличает образ жизни, который предпочтительнее или, по крайней мере, молчаливо одобрен всеми. Такой политический этос больше не обладает признаками самобытности. Он осуществляется как очевидный результат развития политического самосознания, постоянно сопровождающего демократические процессы, и воспринимается его акторами как сконструированный.

Уже национальное сознание, сложившееся в XIX веке, было подобной конструкцией (хотя граждане и не осознавали этого). Вопрос, следовательно, не в том, «есть» ли европейская идентичность, а в том, могут ли пространства национальной политики открыться друг для друга. То есть возможна ли вне национальных границ собственная динамика формирования общего политического общественного мнения и общей воли применительно к европейским темам. Политическое самосознание европейцев может сегодня формироваться только в условиях демократического процесса, что, естественно, исключает отчуждение от граждан других континентов.

Структура государственно-гражданской солидарности не создает никаких препятствий для ее возможного распространения за пределы национальных границ. Разумеется, растущее доверие — не только следствие формирования общей политической оценки и общей воли, но и их предпосылка. До сих пор европейское объединение происходило в форме циркулярного процесса. И сегодня путь к углублению демократических основ Союза и необходимому взаимному сплочению общественности разных наций определяется уже накопленным капиталом доверия. В этой связи значение примирения между Францией и Германией невозможно переоценить.

Еще не ослабла разделяющая сила национальных историй и исторического опыта. Эта сила прорезает европейскую почву, как геологические разломы. Землетрясением стала противоречащая международному праву иракская политика правительства Буша, разбросавшая наши страны по разные стороны этих исторических разломов. Заложенный в национальной памяти потенциал обладает особой взрывной силой, потому что именно национальные государства выступают в роли «Высоких Договаривающихся Сторон европейских договоров». Другие конфликты (между большими регионами, классами, религиозными общинами, партийными союзами, когортами присоединившихся, между величиной и экономическим весом государств-членов) затрагивают сферу интересов, которые так перекрещиваются и напластовываются в европейском пространстве, что это создает для Европейского союза дополнительный стимул к сплочению.

III

Если сегодня вновь оживают такие глубоко укорененные противоречия прошлой истории, если они тормозят европейский процесс объединения, то новую актуальность обретает концепция «разных скоростей». Политическим элитам следует задуматься о границах бюрократического способа управления. Это более важная задача, чем грезы министра иностранных дел Германии о далеко идущих стратегических задачах расширенного ЕС в мире [30] . Политикам когда-нибудь придется ответить на вопрос: как и где спорную цель европейского объединения можно сделать многообещающей темой процесса самопонимания для самих граждан. Политическая идентичность граждан, без которой Европа не может стать дееспособной, формируется только в транснациональном общественном пространстве. Это формирование сознания не поддается элитарному вмешательству сверху, его нельзя «установить» административными решениями, как движение товаров и капитала в общем экономическом и валютном пространстве.

30

Ср. выше примечание 3.

III. Взгляд на хаотичный мир

7. Интервью о войне и мире [31]

Вопрос. Вы были весьма критически настроены против войны, которую вели США в Афганистане и Ираке. Однако во время косовского кризиса вы поддерживали такую же односторонность (Unilateralismus) [США], оправдывали формулу «военного гуманизма», если воспользоваться термином Хомского. Что отличает эти варианты военных действий в Ираке и Афганистане, с одной стороны, и в Косово — с другой?

31

Интервью в ноябре 2003 г. провел Эдуардо Мендиета, который преподает философию в Нью-Йоркском государственном университете Состоявшийся ранее разговор с Мендиетой (летом 1999 г.) опубликован в Habetmas J. Zeit der Ubergange. Frankfurt a M, 2001. S. 173–196.

[Впервые опубликовано в: Blatter fur deutsche und internationale Politik. Januar 2004. S 27–45.]

Ю. X. Об интервенции в Афганистан я высказывался достаточно сдержанно в интервью с Джованни Боррадори: после 11 сентября правительство талибов недвусмысленно отказалось дезавуировать поддержку террористической организации Аль-Каида. Международное право до сих пор не было готово к подобным ситуациям. И мои возражения не носили, как в случае с иракской войной, правового характера. Не говоря уже о провале лживых маневров нынешнего правительства США, последняя война в Персидском заливе стала очевидным вызовом, с сентября 2002 года даже официально брошенным Бушем ООН и международному праву. Не было в наличии ни одного из двух условий, которые могли оправдать такую интервенцию: не было ни соответствующей резолюции Совета Безопасности ООН, ни непосредственной угрозы нападения со стороны Ирака. Эта ситуация совершенно не зависит от того, могло ли быть найдено в Ираке оружие массового уничтожения или нет. Для превентивного удара не может быть никакого последующего оправдания: никто не обладает правом развязать войну, исходя из подозрения.

В этом отличие от ситуации в Косово, когда Запад на опыте боснийской войны (не забывайте о катастрофе в Сребренице!) должен был решать: или оставаться сторонним наблюдателем дальнейших этнических чисток Милошевича, или, без видимых собственных интересов, — вмешаться. Конечно, Совет Безопасности был блокирован. Однако были два основания: одно формальное, другое неформальное (даже если они и не заменяют предусмотренное Уставом ООН одобрение военных действий Советом Безопасности), которые легитимируют [практику относительно Косово]. Одно касается всех государств (erga omnes) — требование оказать необходимую помощь в случае угрозы геноцида; это положение является важным элементом международного обычного права. Второе основание — НАТО представляет собой союз либеральных государств, их внутреннее устройство считается с принципами Декларации прав человека ООН. Сопоставьте это с «коалицией послушных», которая расколола Запад и включила страны, пренебрегающие правами человека, такие, как Узбекистан и Либерия Тейлора.

Важна и перспектива, с учетом которой оправдывали свое участие в интервенции в Косово такие страны европейского континента, как Франция, Италия и Германия. Ожидая в последующем одобрения со стороны Совета Безопасности, они трактовали эту интервенцию как «опережение» действенного всемирного гражданского права, как шаг по пути от классического международного права к кантовскому «состоянию всемирного гражданства», которое предоставит гражданам [всего мира] правовую защиту против собственных криминальных правительств. Уже тогда (29 апреля 1999 г. в статье для «Die Zeit») я зафиксировал характерное различие между европейцами континента и англосаксами: «Одно дело, если США в духе достойной восхищения политической традиции выполняют функцию инструмента защиты прав человека, главного гаранта порядка [в мире]. Другое дело, если трудный переход от классической политики силы к состоянию всемирного гражданства мы понимаем как процесс учебы, который мы должны вместе осилить. Будущее требует большой осторожности. Одностороннее наделение себя полномочиями, как это сделало НАТО, не должно стать правилом».