Раскрытые тайны великих пророков. Час испытаний по Нострадамусу. Леонардо да Винчи. Фибоначчи. Данте. Гете.

XVI

21. И, однако, Господи, мы понимаем, что такое промежутки времени, сравниваем их между собой и говорим, что одни длиннее, а другие короче. Мы даже измеряем, насколько одно время длиннее или короче другого, и отвечаем, что этот промежуток вдвое или втрое больше или меньше того, или что оба равны. Мы измеряем, однако, время только пока оно идет, так как, измеряя, мы его чувствуем. Можно ли измерить прошлое, которого уже нет, или будущее, которого еще нет? Осмелится ли кто сказать, что можно измерить несуществующее? Пока время идет, его можно чувствовать и измерять; когда оно про шло, это невозможно: его уже нет.

XVII

22. Я ищу, Отец, не утверждаю; Боже мой, помоги мне, руководи мной. Кто решился бы сказать, что трех времен, про шедшего, настоящего и будущего, как учили мы детьми и сами учили детей, не существует; что есть только настоящее, а тех двух нет? Или же существуют и они? Время, становясь из будущего настоящим, выходит Из какого-то тайника, и настоящее, став прошлым, уходит в какой-то тайник? Где увидели будущее те, кто его предсказывал, если его вовсе нет? Нельзя увидеть несуществующее. И те, кто рассказывает о прошлом, не рассказывали бы о нем правдиво, если бы не видели его умственным взором, а ведь нельзя же видеть то, чего вовсе нет. Следовательно, и будущее и прошлое существуют.

XVIII

23. Позволь мне, Господи, "Надежда моя", спрашивать и дальше, да не приведут меня в смятение искания мои. Если и будущее и прошлое существуют, я хочу знать, где они. Если мне еще не по силам это знание, то все же я знаю, что где бы они ни были, они там не прошлое и будущее, а настоящее. Если и там будущее есть будущее, то его там еще нет; если прошлое и там прошлое, его там уже нет. Где бы, следовательно, они ни были, каковы бы ни были, но они существуют только как настоящее. И, правдиво рассказывая о прошлом, люди извлекают из памяти не сами события — они прошли, — а слова, подсказанные образами их: прошлые события, затронув наши чувства, запечатлели в душе словно следы свои. Детства моего, например, уже нет, оно в прошлом, которого уже нет, но когда я о нем думаю и рассказываю, то я вижу образ его в настоящем, ибо он до сих пор жив в памяти моей. Не по сходной ли причине предсказывают будущее? По образам, уже существующим, предчувствуют то, чего еще нет? Признаюсь, Господи, не знаю этого. В точности, однако, знаю, что мы обычно предварительно обдумываем будущие действия наши, и это предварительное обдумывание происходит в настоящем, самого же действия, заранее обдуманного, еще нет: оно в будущем. Когда мы приступим к нему и начнем осуществлять предварительно обдуманное, тогда только действие и возникает, ибо тогда оно уже не в будущем, а в настоящем.

24. Каким же образом происходит это таинственное предчувствие будущего? Увидеть можно ведь только то, что есть, а то, что есть, это уже не будущее, а настоящее. И когда о будущем говорят, что его "видят", то видят не его — будущего еще нет, — а, вероятно, его причины или признаки, которые уже налицо. Не будущее, следовательно, а настоящее предстает видящим, и по нему предсказывается будущее, представляющееся душе. Эти представления уже существуют, и те, кто предсказывает будущее, всматриваются в них: они живут в их уме. Пусть пояснением послужит мне один пример, а их множество. Я вижу зарю и уже заранее объявляю, что взойдет солнце. То, что я вижу, это настоящее; то, о чем я объявляю, это будущее; в будущем не солнце — оно уже есть, — а восход его, которого еще нет. Если бы я не представлял себе в душе этот восход, как представляю сейчас, когда о нем говорю, я не смог бы его предсказать. Ни заря, которую я вижу на небе, не есть солнечный восход, хотя она ему предшествует; ни воображаемая картина его в душе моей; но то и другое я вижу в настоящем и заранее объявляю, что солнце взойдет. Будущего еще нет, а если его еще нет, то его вообще нет, а если вообще нет, то его и увидеть никак нельзя, но можно предсказать, исходя из настоящего, которое уже есть и которое можно видеть".

Часть VI. Идеальный город Антонио ди Пьеро Аверлино, Филарете

Gonosco i segni dell' antica fiamma

Узнаю знаки древнего пламени [12] .

I. Настал день, когда "непосвященные" согласились слушать

XV век. В результате войн и экономической конкуренции крупнейшие торговые города Италии постепенно превратились в самостоятельные государства. Причина столь значительного роста североитальянских городов заключалась в развитии ремесленного производства и еще больше в посреднической торговле, толчком к развитию которой явились грабительские походы крестоносцев. [9, 24]

12

Данте "Божественная комедия", часть "Чистилище", песнь 30.

Именно эти походы ознакомили итальянцев с богатыми странами Востока, установили регулярный обмен и, что особенно существенно, пополнили основу первоначального накопления капитала.

Население итальянских городов состояло из разнообразных социальных и профессиональных групп: феодальное дворянство, духовенство, купцы, наемные войска, стоявшие в казармах и фортах, студенчество университетов, обслуживающий персонал торговых гаваней и рынков (грузчики и матросы), строительные рабочие, рабочие мануфактур, мелкие ремесленники. Ведущее место занимало бюргерство — верхушка торгово-ремесленного населения, сосредоточившая в своих руках экономические ценности, торговцы и ростовщики, к числу которых принадлежали такие крупные банкирские дома, как дом Медичи во Флоренции.

Эта относительно малочисленная социальная прослойка, захватив в свои руки государственную власть, определяла характер новой общественной идеологии, выкованной в XIII и XIV веках в борьбе с феодальным дворянством и направленной против средневекового церковного мировоззрения, сковывавшего человеческую мысль, выражая новое представление эпохи о человеке и окружающем его мире.

В становлении человеческой личности люди Возрождения обращаются к жизнерадостной и свободомыслящей античной культуре.

Создается мощное литературно-философское течение — гуманизм.

Изобразительные искусства и архитектура тоже обратились к античности как к источнику обновления и обогащения своих творческих средств. Так как в Италии повсюду можно было видеть руины памятников римской античности, то было естественным обращение к этой античности, поскольку она составляла резкий контраст с искусством средних веков и несла в себе отблески жизнерадостного реализма классической Греции.

Во второй половине XV века на жизнь Европы начинает оказывать влияние бурное развитие этноса "Исламский мир", выразившееся в расширении Османской империи, подчинившей себе всю восточную половину Средиземноморского бассейна и захватившей Константинополь.

Остановимся на этом подробнее.

Территория Малой Азии, на которой в XIV веке возникло современное Турецкое государстве, входила полностью или в значительной мере в состав различных государственных образований древности и раннего средневековья (Хеттское царство, Лидия, Мидия, государство Ахеменидов, держава Александра Македонского, государство Селевкидов, Понтийское царство, Пергам, Древний Рим, Византия, Конийский султанат).

К двадцатым годам XIV века на северо-западе Малой Азии сложилось феодальное княжество, названное по имени основателя династии Османа I Османским (Оттоманским).

В двадцатых — тридцатых годах XIV века новое государство завоевало последние владения Византии в Анатолии: Бурсу (1326), сделавшуюся первой столицей бурно развивающейся империи, Никею (Изник), Никомедию (Измит).

С самого начала Османская империя была военно-феодальным государством; основу господствующего класса составляли феодалы-воины (сипахи).

Главным для них было завоевание новых территорий.

Это был только-только (по историческим меркам) родившийся этнос, который кипел энергией (пассионарностью) и активно расширял свой ареал.

Во второй половине XIV века были завоеваны Восточная Фракия, в том числе Адрианополь (Эдирне), ряд болгарских городов. В 1389 году зависимой стала Сербия. Затем войска Османской империи покорили Болгарское царство, Фессалию, Македонию, разбили в Никопольском сражении в 1396 году объединенные силы европейских рыцарей и подошли к Константинополю.

К концу XIV века в пределы Османского государства вошли (добровольно или по принуждению) все анатолийские княжества (бейлики), вплоть до Джаника (Самсун) на северо-востоке, Сиваса на востоке, Карамана на юго-востоке.