Расплата
Шрифт:
– То есть поначалу он выглядел нормальным? Почти три месяца?
– Нет. Просто мы долго не могли понять, что с мальчиком действительно что-то серьезное, а не временное затмение. В конце концов, он был новичком, исключительно замкнутым и тихим. – Директор перестал перебирать пальцами, положил руки на стол ладонями вниз, словно собирался рассматривать собственные ногти. – А теперь, боюсь, наш разговор закончен. Я уже опаздываю кое-куда…
– А что его родители? Что они за люди и что говорили обо всем этом? – Фрейя определенно не собиралась отпустить его так легко. – Если не с отцом, то ведь с его матерью вы наверняка встречались.
– Конечно. Имейте в виду, его отца я не видел ни разу. Мать, если память меня не подводит, женщина тихая, даже робкая. Найти время, чтобы прийти в рабочие часы, у нее долго не получалось,
Хюльдар и Фрейя поблагодарили его и тоже поднялись, оставив на столе нетронутые стаканчики с кофе. Когда Хюльдар предложил забрать их, директор только махнул рукой и снова сел, будто вовсе и не спешил никуда.
Фрейя и Хюльдар уже выходили из школы, когда детей отпустили на перемену. Крики и оглушающий шум рвались за ними, так что они даже не пытались разговаривать, пока не пересекли игровую площадку в направлении автомобильной стоянки.
– Что думаешь? – спросил Хюльдар и оглянулся. Взгляд его задержался на нескольких учениках, стоявших поодиночке в стороне от орущей толпы. Таким же, наверное, был когда-то и тот чудак, Трёстюр.
– Не знаю. Когда я читала письма, мне все представлялось проще. Если директор не ошибается и Трёстюр действительно побывал у Сольвейг еще до того эпизода в школе, то вся ситуация представляется в более тревожном свете. На регулярной основе дети ходят к психологу лишь при наличии серьезной проблемы. Должно быть, с мальчиком что-то было не в порядке. Или с его ближайшим окружением.
– Достаточно серьезной, чтобы предположить, что он мог воплотить свои угрозы в жизнь? Или что-то столь же серьезное?
Фрейя наморщила лоб.
– Может быть, и нет. Мне хотелось бы встретиться с ним. После того, как поговорю с Сольвейг. Но имей в виду, что я не смогу поделиться информацией с тобой. Только в самых общих чертах.
Хюльдар уже забыл, какая чудесная у нее улыбка.
– Если, конечно, тебе повезет, – продолжала Фрейя, – потому что я могу вообще ничем с тобой не делиться.
– Ладно. Придется довольствоваться тем, что есть.
Она полезла в карман за ключами, а Хюльдар, наблюдая за ней, подумал, что, в отличие от большинства женщин, у Фрейи нет сумочки. Его сестры, когда устраивались где-то в полном составе, украшали сумочками не только все стулья, но и стол. Чаще всего на этих собраниях звучала такая просьба: «Ты не передашь мою сумочку?» И, разумеется, обращались с этой просьбой именно к Хюльдару. Возможно, именно это больше всего привлекало Хюльдара к Фрейе, ее непохожесть на его сестер. Он предпочел бы провести остаток жизни отшельником, чем связать жизнь с такой женщиной, как одна из них.
– Постараюсь отыскать Трёстюра. Информации хватает, и, если я найду его идентификационный номер [6] , остальное должно быть просто. Если хочешь, пойдем к нему вместе.
Хюльдар заметил, что машину она открыла ключом, а не с помощью пульта. Скорее всего, эта развалина появилась на свет в эпоху, предшествовавшую современным технологиям.
– Конечно. С удовольствием. А пока было бы не лишним проверить, есть ли на него что-нибудь в полиции. – Не пояснив, что именно имеет в виду, Фрейя села за руль и захлопнула дверцу.
6
Исландский идентификационный номер – это последовательность из 10 цифр, 6 первых из которых обозначают день, месяц и год рождения человека.
Хюльдар проводил ее взглядом, после чего вернулся к своей машине, размышляя о том, что означает последнее замечание Фрейи и как связано с ним хмурое выражение на ее лице.
Глава 6
Вернувшись после школы в Дом ребенка, Фрейя села и уставилась в окно. Еще один день, еще одна буря. День начался с того, что она выпустила Молли на задний дворик их многоквартирного дома.
Квартира принадлежала ее брату Бальдуру, и Фрейя не планировала задерживаться здесь надолго, но вот прошел почти год, а ей так и не удалось найти себе подходящее жилье. В этом были свои «за» и «против». С одной стороны, она была избавлена от проблем, возникающих с арендой жилья; с другой – ей приходилось жить по соседству с людьми на задворках общества. Соседи не проявляли ни малейшего интереса ни к уходу за садом, ни к уборке площадки для мусорного контейнера, ни к содержанию в чистоте и порядке других общих мест. Они руководствовались более насущными приоритетами, вроде добычи очередной дозы, а не уборкой с пылесосом, щеткой и тряпкой.Некоторое время назад Фрейя заметила пожелтевший листок, пришпиленный к стене в коридоре и оказавшийся графиком уборки на некий неопределенный – но явно давно минувший – год. Устав видеть повсюду грязь и запустение, она решила приступить к делу в указанные для квартиры Бальдура дни с надеждой, что пристыженные жильцы последуют ее примеру. Может быть, думала Фрейя, это даже повлияет на их отношение к ней, поскольку лишь немногие удостаивали ее кивком, а большинство, похоже, были бы только рады, если б она съехала. Но план не сработал. Пока Фрейя терла и мыла, соседи, один за другим, выглядывали из своих нор, дабы посмотреть, что же такое происходит. При виде пылесоса на лицах одних отражалось удивление и недоумение, на лицах других – жалость и даже негодование. Никакой благодарности за свои труды она не получила, и лишь очень немногие как будто заметили и оценили, что коридоры стали чистыми, а в мусоропроводе ликвидированы пробки. Тем не менее Фрейя твердо решила придерживаться давнишнего графика и проводить уборку, когда наступит ее очередь.
Может быть, когда весной она приведет в порядок сад, соседи потеряют к ней остатки уважения. Но зато у них с Молли будет своя лужайка. Большинство жильцов предпочитали проводить светлое время суток у себя в квартирах. Она вынесет на лужайку столик и стулья и будет греться на солнышке с чашечкой кофе, а Молли получит возможность заняться своими собачьими делами. Сидя спиной к дому, можно будет даже представить, будто она живет в каком-то другом, более приятном и полезном для здоровья окружении…
Когда Молли, побегав, вернулась, Фрейя была готова прыгать от радости – наконец-то можно отправиться на работу. В Доме ребенка было хотя бы тепло и хороший кофе. В квартире Бальдура гулял сквозняк, и кофеварка отказывалась готовить более или менее приличный напиток. Не будь погода столь ужасной, она отправилась бы в «Товары для дома» и купила новую. Но если какой-то жалкий ветер и снег встают между ней и хорошей чашкой кофе, то где же взять силы, чтобы повернуть свою жизнь?
Передняя дверь открылась, зазвучали и тут же, словно отрезало, умолкли голоса. Может быть, это ее шанс предпринять еще одну попытку поговорить с Сольвейг? Когда Фрейя вернулась из школы, коллега занималась с каким-то ребенком, и ей не оставалось ничего, как только развлечь себя чтением оценочной и сводной таблиц для ежегодного отчета. Ее бесило, что, получив приглашение помочь полиции, она почувствовала себя так, словно выиграла в лотерею. Хюльдар был последним человеком в мире, с которым ей хотелось бы ассоциироваться, но разве лучше просто сидеть здесь и смотреть в окно? Человеку нужно чем-то заниматься, иметь цель в жизни. Убирать в подъезде раз в два месяца места общего пользования – этого слишком мало.
Когда Фрейя снова заглянула к Сольвейг, за столом у той снова сидела какая-то женщина.
Тот факт, что приходящая сотрудница занимает офис, больший и лучше оборудованный, чем у Фрейи, говорил о многом, но она, чтобы не сыпать соль на рану, напомнила себе, зачем пришла сюда.
– Можно вас на пару слов?.. Дело касается мальчика, которого направляли к вам десять лет назад и, возможно, еще раньше.
– Десять лет назад? – Сольвейг нахмурилась, и ее лоб прорезали четыре глубокие бороздки. Седеющие волосы были стянуты назад и убраны в тугой узел, но больше в ее внешности не было ничего такого, что предполагало бы строгость; блекло-желтую блузку Сольвейг застегнула не на ту пуговицу, длинный коричневый кардиган косо висел на широких плечах. – Господи, так давно… я уже не помню. – Она махнула рукой, приглашая Фрейю войти, и на запястье у нее звякнули браслеты. – Но вы садитесь, садитесь. Должна признаться, я заинтригована.