Расправа

– - Ну ин в самом деле, ребята, прохворостить ее. Што же мы, вправду, задарма, што ли, вино-то пили?
– - единодушно согласились на крыльце.

Василий потащил Козлиху в пожарный сарай... а между тем услужливая сходка с шумом и гарканьем распивала третью четверть благодарного дяди Федота.

– - Вот те и вся недолга!
– - радостно вскрикнул сторож, взбегая на крыльцо.
– - Пробрал я ее, как и быть надоть. До новых веников не забудет.

Козлиха съежилась в своем изорванном зипунишке, так что казалась гораздо меньше, чем на самом деле.

– - Милая ты моя, -- наставительно сказал ей толстый мужик, сходя с крыльца, -- поклонись теперь миру да за штрафом как можно скорее сходи. Акромя того, делать тебе здесь нечего. Бежи-кась.

– - За что же я буду платить штраф? И где я его возьму?
– - зарыдала Козлиха.

– - Мир тебя на ум наставил, а ты его попоштовать не хочешь? Это, я тебе сказываю, большой ты грех на себя принимаешь, Козлиха, -- резонировал толстяк, покачиваясь.
– - Ты то теперича возьми: чем ты господу богу угодить можешь? Постом и молитвой! Это я тебе истинную правду сказываю. Ты ее и понимай.

– - Кормилец ты мой! Да я бы радостью рада, только всего-то на все и денег-то у меня дома два пятака да трынка. Как же вы -- эдакая-то ли вас сила сидит на крыльце -- пить на них будете?

– - Об этом ты не сумлевайся. Об силе у нас другие разговоры будут. А теперича, как всем нам выпить очень потребно, так мы у тебя и избу пропьем, и кур пропьем, и ярку, потому спорить тебе одной со всем миром никак нельзя.

– - Это точно!
– - запел хор на крыльце.

– - Как же возможно тебе против всего мира идти, глупая ты эдакая?
– -суетливо спрашивал у Козлихи сторож Василий.
– - Думать-то об этом, и то нашему брату не приходится.

– - Буде, ребята, по-пустому разговаривать с ней, -- повел свою речь дядя Федот.
– - Много ли она со всей худобой-то своей стоит! Грош ей цена и с худобой-то! А вы вот как, я вам скажу, штраф стешите с нее: только бы согласие ваше вышло, а то упоштоваться во как можно! По горло!

На лицах присутствующих изобразилось самое почтительное внимание.

– - Знаете вы, православные, убогая баба Козлиха, вдовая, ни роду, ни племени нет у нее. Так я теперича за избу ее даю пять рублев, за двор и за животину, какая у ней есть, тоже пять рублев. Пусть на миру знают, што не притеснитель я какой, не грабитель, а, примером, на убожество ее взираючи, призреть хочу. За ее самое, ежели, то ись, присудить вам захочется эдак, даю десять рублев за посмертную кабалу.

– - Счастье к тебе невидимо подвалило, -- завидовал Козлихе сторож.
– -Перекрести рожу-то: в богатом доме жить будешь.

– - Это что же такое, Федот Иваныч, -- загудели мужики.
– - Отчего не присудить? Присудить так можно, потому она баба вострая: работать будет исправно.

– - Ну так, значит, бежи за ведром, Василий, -- обратился Федот к сторожу.

– - Это мы с одного маху.

– - Отцы родные!
– - закричала Козлиха.
– - Ведь старуха-то Федота Иваныча поедом меня живую съест, коли вы так-то присудите.

– - Счастья своего не понимаешь!

– - сказал ей толстый мужик.

– - Истинно, господь-то велик и многомилостив к сирым, -- закончил рыжий дьячок, тоже затесавшийся в мирскую ватагу.

III

Опять вечер, только уж поздний вечер. И стадо давно пригнали, и в ночное уехали. Тишь обняла сельскую улицу, млеющую от ласк прохладной росы ночной, задумчивую и печальную улицу, которую, как бы пугливую молодую невесту, жених-месяц обливает своими золотыми и серебряными блестками.

– - Вот чудесно мы Козлиху просватали, -- говорил соседу урезонивавший ее толстый мужик, возвращаясь с ним с великого пира.

– - Просватать-то мы, сусед, точно что ее просватали, только же и миру суд у господа бога, сам знаешь, будет какой! Не будет там отлички-то богатым от бедных, пойми ты это. Ведь мы ее, Козлиху-то, за ее же добро с корнем вон вырвали.

– - А рази она первая?
– - спрашивал толстяк.
– - Рази теперича мир без угощенья может прожить? Опять же она не бранись! Знает, что богатый мужик, а на задор лезла. Рази он ее одну за свою обиду искоренил? Ведь видела она, что мир с ним спорить не может.

– - Знаем мы эти пословицы-то: с сильным не борись, с богатым не тягайся; все же таки господа бога мы позабыли, правду в кабаке пропили...

– - О господи! господи!
– - боязливо прошептал толстый мужик, перекрестившись.
– - Все-то дела вино сочиняет.

– - Васька!
– - громко раздался из глубины правления голос пьяного писаря.

– - Чего изволите, Микита Иваныч?
– - отзывается сторож.

– - Поди к Кулаковым квасу мне у них со льдом возьми. Скажи, мол, писарь велел.

– - Ходил я к ним от вас онамедни: через великую силу выпросить мог. Говорят: часто вы к нам посылаете.

– - А ты им скажи: "В бараний рог, мол, вас писарь согнет за такую обиду. Рази, мол, не видели, как ныне дядя Федот с Козлихой расправился". Искореню, ежели не дадут. Так и скажи.

Из угловой закутки Федотова двора по всей улице разносится громкое вытье закабаленной Козлихи.

– - Поори, поори у меня еще, прынцесса. Я те тогда не так еще уши-то оболтаю!
– - орет на том же дворе басистая Федотова старуха.
– - Теперь наших рук не минешь. Сто на ассигнации мужу-то стоила ты.

– - Известно, не мину твоих рук, -- плачет Козлиха.
– - От них теперича и в гроб должна лечь.

Только и было во всем селе человеческих голосов в эту дивную пору ночи. За ее восторгающие красоты хвалили господа одни голоса животных и птиц, а люди все без исключения были глухи и слепы к чарам полночного мира.

Грозный, как эта грозно царящая ночь, грянет некогда суд на людей и обстоятельства, которые заслепили столько глаз, не видящих чужого несчастья, которые притупили столько душ, не благоговеющих теперь перед светлым лицом природы, перед этим вечным храмом истинного бога живого.

1862