Распутье Воронов

Рядом, на помосте, несколько женщин чистили рыбу. За ними следил чёрный кот, тот самый, который прибыл на Сеевалк вместе с Геральтом и целительницей. По воде пристани плавали рыбья чешуя, потроха и пузыри.

Солнце живописно закатывалось за озеро, отражаясь в его глади. Кто-то там вдали орал, скорее всего, журавли.

— Молодой граф Фредерик Ваикинен, — рассказывала Враи Наттеравн, опершись о частокол, — будучи вопрошаем, отвечал выдумками, может, кто и поверил, но я целительница, разбираюсь в ранах и причинах их возникновения. А потому я принудила его признаться. Никакой гиппокамп, представь себе, не виноват, и вообще никакое чудовище. Сын маркграфа, в пьяном виде ради хвастовства залез на мачту да и свалился с неё. У него сломана ключица и лодыжка, а ушибленное колено распухло, как дыня, придётся удалять жидкость… А как твои дела, ведьмак?

— Потихоньку.

Как выяснилось, рыскающее по Торнхоллу чудище предпочитало кухонные помещения, там Геральт и провёл разведку. Кухарки, предобрые женщины, сразу же угостили его кружкой пива и котелком солёных вьюнов.

Геральт обгрызал вьюнов, запивал пивом, а кухарки докладывали, как обстоят дела. Чудище — рассказывали они, перебивая одна другую — маленькое, но вредное. Морда лягушачья, лупоглазая. Квакает, как лягушка. Вылезает из озера, грязный, таскает на лапах ил и тину, прямо бросай всё и только убирай за ним. Гадит в разных местах. Нассал в углу. Сжирает продукты. Рассыпал по всей кухне крупу и муку. Разбил чайник. Спёр серебряный половник с гербом его светлости. В последнем Геральт сильно сомневался, чудище, судя по описанию, водяной, в оной краже был обвинён ложно, половник явно спёр кто-то другой.

В последний раз, сообщили кухарки, чудище видели две недели тому назад. Ещё пива?

Враи Наттеравн выслушала его рассказ, не прерывая.

— Водяной бывает несносным, но людям он не опасен, — закончил Геральт, вздохнув. — Но если платят… Что ж, надо будет походить дозором, покараулить, а как объявится, постращать и прогнать… Теперь ты, госпожа, расскажи мне об этой родовой вражде. В каком-то смысле кровавой.

— Ты не обязан называть меня госпожой, — чародейка пинком скинула с помоста рыбью голову. — Что же касается вражды, то дело было так: Магнус Ваикинен, дед Сириуса, нынешнего маркграфа, вёл дела с Роальдом Финнеганом. У них было общее предприятие. Когда оно обанкротилось, Роальд и Магнус стали обвинять друг друга в растратах и воровстве. Вслух и публично. В конце концов Магнус вызвал Роальда на поединок. Сражаясь, они нанесли друг другу серьёзные раны. Когда жена Роальда узнала об этом, у неё случился выкидыш. А больной отец Магнуса от треволнений преставился. Вот тебе и трупы — в каком-то смысле. Отсюда и пошла вражда. Каждое поколение добавляло к ней свою лепту. И так по сю пору. Сириус Ваикинен и Гордон Финнеган соперничали за титул правителя Мархии. Когда король назначил маркграфом Сириуса, Гордон повсюду кричал о мошенничестве, кумовстве и коррупции.

— А барышня Людмилла?

— Ситуация, можно сказать, классическая. На каком-то бале или рауте она встретила молодого графа Редферна Финнегана, сына Гордона и правнука Роальда. Насчёт остального догадайся сам.

— Я в догадках не силён. И в жизни не был ни на одном бале.

— Они влюбились друг в друга с первого взгляда, — улыбнулась чародейка. — И начали тайно встречаться. Они знали, что родители не позволят им пожениться, и потому решили сбежать. Маркграф Сириус бегство предотвратил, дочь заточил здесь, на недоступном острове, а стеречь её поручил сыну, графу Фредерику, брату Людмиллы. Маркграф не напрасно поручил караулить сестру именно сыну, Фредерик по своим личным причинам ненавидит Редферна, ни на какой сговор с ним не пойдёт, и подкупить его невозможно. Он прилюдно несколько раз заявлял, что скорее увидит свою сестру в гробу, нежели в супружестве с Редферном. Граф Фредерик решил, однако, что лучший сторож его влюблённой сестре — сам остров, и можно обойтись без надзора. А потому он преусердно пользуется дарованной ему отцом свободой и немалыми денежными средствами. Он вызвал на Сеевалк своих дружков, под видом охоты на гиппокампа они только и делают, что день-деньской пьют и веселятся. О, только помяни чёрта. Вот они возвращаются, умученные трудами и пьяные охотники за чудовищами.

Ворота пристани открылись со скрипом и скрежетом, внутрь вплыл парусный катер «Nihil Novi». Он пристал к помосту, через несколько минут с него сошла — не без труда — компания молодых людей. Большинство из них сильно шатались. И кричали.

— Золотая молодёжь из Ард Каррайга. — Враи поморщилась. — Сынки богатых, знатных и преуспевающих родителей. Некоторых я знаю, с не самой лучшей, следует признать, стороны. Вон тот, который еле плетётся, это младший сын барона Дормонта. Я лечила его, не скажу, от чего. А вон тот, позади всех, кажется, самый трезвый, это Примиан Грохот, сын пивовара, нувориша. Не представляю, что он делает в этом обществе.

— Охотится на гиппокампа.

Враи засмеялась, это предположение явно развеселило её.

— Охота, — она посерьёзнела, — наверняка увеличит количество моих пациентов, когда кто-нибудь ещё что-нибудь себе сломает. Лишь бы никто не утонул, потому что тут медицина будет бессильна. А насчёт гиппокампов я бы не беспокоилась. Не похоже, чтобы разгульная золотая молодёжь могла хоть в какой-то степени повредить им.

Геральт промолчал.

— Ну, пока, — целительница поправила шарфик. — Пойду извлекать у графа жидкость из колена.

— Удачи.

Глава четырнадцатая

…Не будем соблюдать обряд прощанья

И скроемся; безвинен в краже тот,

Кто сам себя у гибели крадёт.

Вильям Шекспир, Макбет

С приходом ночи Торнхолл тонул в непроглядной тьме. Ради безопасности — всё вокруг было из дерева — тщательно гасили все огни, в том числе факелы и светильники, которыми днём освещали лестницы и запутанные коридоры. Единственный источник света — слабо горящие фонари — был у охраны на сторожевом посту и у частокола. Охрана эта, как убедился Геральт, к службе своей и обязанностям относилась чрезвычайно легкомысленно, веря в неприступность острова. Видно было, что острову и форту давно уже ничто серьёзно не угрожало, отчего стража разленилась и утратила бдительность. Геральт был уверен, что именно поэтому водяной мог без помех, ничего не опасаясь, шастать по тёмным покоям. Да что там, даже если бы через частокол перепрыгнуло стадо гиппокампов — лентяи-стражники этого не заметили бы.

Геральту тьма, ясное дело, совершенно не мешала, его глазам мутанта вполне хватало света звёзд. Кроме того внутри здания он полагался на слух. А также на нюх — водяные, как было ему известно, воняли рыбьей слизью, илом и гниющим тростником.

Сегодня у частокола не было ни одного охранника, все сидели на сторожевом посту и играли в карты, понося на чём свет стоит собачью службу на дерьмовом острове, где и жалованье тратить не на что, потому что кабак и бордель были далеко да вдобавок добираться до них надо было вплавь.

Геральт обошёл кругом частокола, выглядывая, нет ли где под сохнущими мережами какой щели, в которую мог бы проскользнуть внутрь водяной, крадущийся с озера. Не найдя ничего подозрительного, вошёл в здание. Коридор, ведущий в кухонные помещения, он уже проверил, теперь решил заняться коридором, ведущим к покоям маркграфа, к оружейной, кладовой и комнатам стражников. Едва он вошёл туда, его медальон сильно задрожал, завибрировал и запульсировал под рубахой.

Он сделал несколько шагов, медальон затих. Он вернулся. Через несколько шагов снова ожил. Отступил — вибрация прекратилась.

Что-то в коридоре излучало магию.

Ведьмак поднял руку, сложив пальцы в Знак. Вокруг в то же мгновение сделалось светло. Он приблизился, внимательно вгляделся. Ему пришлось прямо-таки уткнуться лицом в стену, но он, в конце концов, увидел.

На стене тонкой, чуть заметной линией, нанесённой углём, очерчен был контур. В виде двери. И не было сомнения — контур был именно чародейский.

Ни в одном из известных Геральту бестиариев водяным не приписывалось магических способностей. Однако все подчёркивали их великую хитрость и сообразительность и указывали на то, что всему, что водяные увидели, они способны были подражать, словно обезьяны.

Но мог ли водяной воспользоваться магическим амулетом или иным каким-либо артефактом, сорванным, ну, скажем, с утопленника? Геральт этого не знал. Но решил проверить.

Сияние Знака ослабело и вскоре совсем погасло. Геральт отступил на несколько шагов, скрылся за поворотом коридора. Он ждал — неподвижный, в полной тишине, затаив дыхание.

Долго ждать не пришлось.

Медальон завибрировал сильно. Контур на стене проявился и засветился, нарисованная углём дверь распахнулась, и что-то из неё вышло.