Распутье

– Сдать оружие!

– Позвольте, что за тон? Смирно! Поручик Тарабанов, вы забываетесь! Вы что, ослепли? Не видите, кто перед вами?

– А, это вы, господин есаул. Прощу прощения, – картинно поклонился Тарабанов.

– Кончайте балаган! Прикажите поставить коней, накормить всех моих солдат! Ведите меня в свой штаб. Да вы пьяны, черт бы вас подрал! Я обо всем доложу командованию! Как вы выполняете приказ генерала Розанова? Думаете, удрали от Колмыкова, так здесь вас не найдут? Да возьмите себя в руки, пьянь кабацкая! Ведите в штаб!

– Круто берете, господин есаул, сила на моей стороне, – еще пытался грозить Тарабанов.

– Вот бумаги, читайте! – сунул пакет Бережнов.

Тарабанов прочитал бумаги, вскинул руку к виску, четко прокричал:

– Малинин, построить солдат, прибыл адъютант его превосходительства генерала Розанова.

– Вам что было приказано делать? Вы должны были мобилизовать мужчин от восемнадцати до сорока пяти лет и послать их в действующую армию, а вы здесь пьете, дебоширите, репрессируете народ. Старые обиды вспомнили? Да я вас прикажу сейчас же повесить, не расстрелять, а повесить как большевистского пособника. Молчать! Молчать, говорю, скотина! – топнул ногой Устин.

Казаки и солдаты загудели.

– И вы молчать! Все наравне будете нести ответственность! Веди в штаб!

И этот смелый, любивший демонстрировать свою смелость перед солдатами на фронте офицер, этот зверь, лютовавший в застенках, спасовал перед бурным напором Устина Бережнова.

– Вы, господин поручик, занялись здесь мелочной местью. Не мстить надо, а поднимать народ против большевизма! – гремел уже в штабе Устин.

А штабом был его дом, дом отца. Оглядывался в надежде увидеть Саломку, мать, братьев. – Где моя жена и мои родители?

– Жену не видел, а родители вместе со всеми сидят в амбаре. Погоди, не шуми, – пытался перевести на мирный тон Тарабанов.

– Молчать! Будете отвечать лишь о том, о чем я спрашиваю.

В дом ворвался Туранов, один погон оторван, без оружия.

– Господин есаул, наших обезоружили.

– Как? Кто приказал!

– Приказал прапорщик! Приказ его тут же выполнили. Мы не вступили в бой, хотя могли за себя постоять. Это же произвол!

– Тарабанов, поручик Тарабанов, сейчас же прикажите вернуть оружие моей охране! – раздельно, с расстановкой проговорил Устин.

– Мне сдать оружие, или…

– Вы не войско освободителей, вы просто банда. И у вас я оружие не отбираю, полагаю, что вы еще найдете время одуматься. Идите и выполняйте мой приказ.

– Спасибо за доверие! – поклонился Тарабанов, поспешно вышел.

А за окнами крики, угрозы, но стоило появиться Тарабанову на крыльце при оружии, как крикуны тут же смолкли. Он только и сказал:

– Ты сволочь, Мурзин. Вернуть оружие охране господина инспектора! Выполняйте приказ! Накормить людей, задать корм коням! – Вернулся в дом. – А теперь давайте без крика, господин есаул. Я ведь никого не боюсь, просто дисциплина еще меня держит.

– Вот и прекрасно. Садитесь, прикажите подать водки и соленых огурцов, соскучился по домашней солонине, ажно слюнки текут, – мирно, по-домашнему заговорил Устин. – За встречу, не столь приятную, но все же встречу земляков! Хороша, язва! А огурцы ажно хрустят. Мамина солонина, малосольненькие, она умеет солить. А теперь докладывай, что и как? Прикажи подать малины! Спасибо! Как тут мой отец, другие мужики?

– Отец твой…

– Ваш, – поправил Бережнов.

– Обольшевичился. Сначала было пошел против большевиков, ушел в тайгу, потом снова стал с большевиками.

– Точнее.

– Распустил свое «войско Христово», больше того, сам отошел от всякой борьбы. А под конец стал проповедовать, что власть большевиков дана от бога, что большевики по делам весьма похожи на деяния Исуса Христа. Спятил старик.

– Хорошо, он спятил, но вы же при своем уме. Подать списки заключенных! Живо! Сто тридцать человек у вас в амбарах. Да вы сами-то спятили. Вы же обострили отношение с мужиками!

– Господин есаул, я вас прошу на меня не кричать. Или я за свои действия не отвечаю.

– Не грозите. Сейчас же отпустите мужиков из амбаров, баб – тем более. Я буду с ними говорить. Поймите, поручик, сейчас не время мстить по мелочам, тем более за далекое прошлое. Мы же об этом с вами говорили на фронте. Вам ли не знать, как враждебно относятся к большевикам старообрядцы? А вы главарей загнали в амбар. Могли бы привлечь на свою сторону. Где молодежь? В списках одни старики и старухи с бабами.

– Ушли в сопки, вот и взял этих старцев как заложников.

– Метода, которая давно уже изжила себя. Ладно, не будем ссориться. Из этих старцев можно собрать хороший отряд. А молодежь ушла в сопки потому, что вы действовали неправильно. К сожалению, я не знал, что вы орудуете здесь, вершите кровавые дела. Стариков жаль… Пока пробивался сюда, больше половины своих потерял. Всюду партизаны, засады. Вы видели, что из сотни казаков у меня осталась кучка. Черт! Умом трекнуться можно.

– Чего вы мне пыль в глаза пускаете, ведь сами знаете, что наше дело провалилось, к тому же с треском.

– Кто вам дал право повесить Исака Лагутина, его жену?

– Откуда вам это известно?

– Перехватили трех партизан.

– И с богом отпустили их в сопки?

– Можете проверить, сушатся на деревьях против Ивайловки.

– А насчет права, то помолчим. Здесь прав тот, у кого сила. Этих двух повесил за сынка, что в комиссарах ходит, за крамольные речи. Дом сжёг тоже за это.

– Всё ясно. Прикажи отпустить людей, я буду с ними говорить.

– Не могу возразить адъютанту его превосходительства.

Вышли из дома. Пьяные тарабановцы брели по улице и орали во все горло похабные песни.

Устин сузил глаза, зло бросил:

– Это тоже защитники России? Другим я видел тебя, Зосим Карпович, на фронте, видел бравым солдатом, воином, просто человеком. Куда все ушло?

– Или вы прикидываетесь, или просто валяете дурака, – прищурил глаза и Тарабанов. – Я же вам сказал, что наша карта бита, бита раз и навсегда. Чего же с них хотите спросить? Я сам стал напиваться до положения риз. Да, да, ваше высокоблагородие! Я тоже устал от крови, даже палач, хоть чуть, да человек. Э, что говорить, всё летит в пропасть, и мы с вами, Устин Степанович!

– Туранов, выводи людей и гони на сходное место. Я больше не могу доверять этим пьяным бандитам. Вот куда завела вас злоба, господин поручик. Если вы не измените свое отношение к службе, то я буду ходатайствовать, чтобы вас разжаловали в рядовые.

– Напугал! Скоро все мы будем чистильщиками сапог на улицах чужих городов. Вы тоже со мной рядком сядете.

Из амбаров выводили людей. Заныло под сердцем, когда увидел постаревшую мать, белого, как болотный лунь, отца. Мать с тихим плачем подошла к сыну, припала к его груди и замерла.