Распутин. Правда о «Святом Чорте»

Атмосферу «радений» обе мемуаристки передают одинаково. Здесь Распутин выступает как опытный совратитель неокрепших и увлеченных им девичьих душ. И по его поведению видно, что любовь к женщине, в духовном понимании этого слова, ему вообще неведома. Для него женщины были лишь источником плотских удовольствий да хозяйками, выполнявшими всю работу по дому. Собственно, это не отличалось от представлений о взаимоотношениях мужа и жены, свойственных русскому крестьянству. В деревнях обычно кандидатов в женихи и невесты своим детям подбирали родители, и часто молодые впервые видели друг друга только во время помолвки. Любовь в браке считалась не главным фактором. Гораздо важнее, чтобы жена была работящей и прилежной хозяйкой и во всем слушалась мужа, а любовь, дескать, приложится. Это вовсе не значит, что крестьянские семьи не знали настоящей любви. Очень часто такая любовь возникала между супругами, и они хранили ее до гробовой доски. Вот только Распутину чувство любви было незнакомо. Об этом свидетельствуют все дошедшие до нас рассказы о нем, в том числе и тех людей, которые остались его искренними почитателями. «Старец» не любил не только свою, Богом данную жену, но и ни одну из своих многочисленных столичных любовниц, не говоря уж о проститутках. Если бы у него была настоящая пассия, об этом не преминул бы упомянуть кто-то из многочисленных мемуаристов.

Женщины нужны были Распутину прежде всего для самоутверждения, для демонстрации собственной силы и способности влиять на людей. Собственно, власть над людьми была главным смыслом жизни «старца». Он, очевидно, имел также определенные садистские наклонности. Причинять страдания женщинам, унижать их доставляло Распутину удовольствие. Особенно это видно в эпизоде с М.А. Никитиной, которую он заставил слизывать варенье с его сапога. И, очевидно, ему льстило, что его советов и рекомендаций слушаются царь и царица. Деньги же Распутину были нужны только на хорошую выпивку, закуску, дорогое платье да еще, в сравнительно редких случаях, на проституток. Основную массу поступавших ему немалых денежных подношений «старец» использовал для благотворительности, передавая их своему окружению. Для того, чтобы самостоятельно распорядиться деньгами, у него явно не хватало образования. Григорий Ефимович и считал-то с трудом. Конечно, ювелир Симанович и компания, отправляя полученные средства благотворителям, и себя не забывали, благо проконтролировать их Распутин был не в состоянии. Кстати, Симанович, купец 1-й гильдии, в справке товарищу министра внутренних дел С. П. Белецкому от 15 декабря 1915 года охарактеризованный как «человек весьма вредный, большой проныра, обладающий вкрадчивыми манерами, способный пойти на любую аферу и спекуляцию», похоже, был единственным из близких к Распутину людей, кто смог уехать из России с более или менее значительным капиталом. Умер же Арон Самуилович в 1978 году в далекой Либерии в возрасте 105 лет!

Дочь Матрена в своей книге «Распутин. Почему?» писала про то, как проходили вечера в квартире на Гороховой, которая, кстати сказать, оплачивалась царской канцелярией. Естественно, в ее изложении все выглядит довольно благостно и почти пристойно: «При этом у нас за столом собиралось самое разнообразное общество. По не знаю как установившемуся правилу все приносили в качестве гостинца обязательного при посещении милого тебе дома именно какую-нибудь еду. Отец, что называется, не перебирал. Годы, проведенные вне дома, приучили его быть благодарным за любую пищу. Мяса же он не ел вообще. Но не по обету, просто не любил. (Хотя, думаю, отец все-таки ел бы мясное, если бы собрался вылечить зубы, всегда доставлявшие ему хлопоты.)

В Покровском мы ни в чем не нуждались – были сыты и даже знали, что такое городские сласти и десерты. Но только на Гороховой я увидела в одном месте столько икры, дорогой рыбы, фруктов – наших и заморских.

Приносили и свежий хлеб – белый, черный и серый. Даже возникал род соревнования между теми, кто его приносил. Норовили выпекать особенный. Помню хлеб с изюмом, с луком, с какими-то кореньями. (Отец ломал хлеб, никогда не резал ножом.) Кроме свежего хлеба выставляли «черные» сухари. Отец, можно сказать, ввел в Петербурге моду на такие сухари. Их стали подавать в салонах. (Разумеется, там они были не едой, а скорее экспонатом.)

Отец очень любил картошку и кислую капусту. Надо ли говорить, что гости, и самого аристократического разбора, ели то же, что и он.

Этот порядок нарушался только в одном случае. Отец не любил сласти, но обожал угощать ими других. Иногда дело доходило до конфуза – гость, неосторожно признававшийся в пристрастии к пирожным, должен был под смех присутствовавших съесть все блюдо.

Много говорили о пристрастии отца к водке. Это неправда. Он мог выпить одну-две рюмки, но не больше. Предпочитал мадеру и портвейн. Интересно, что всякий раз отец вспоминал, какое прекрасное сладкое вино готовили в монастыре. Говорил: «Я много его (вина) перенести могу».

Матрена так вспоминала о Муне (Марии Головиной): «Среди посещавших эти собрания была Мария Евгеньевна Головина (ее все называли Муня), красивая, печальная молодая женщина.

Она была обручена с князем Николаем Юсуповым, старшим братом Феликса. Но, к несчастью, Николая убили на дуэли. Сразу же стало известно, что он стрелялся, защищая честь женщины, с которой у него был роман, но женщина эта – не Муня.

Мария Евгеньевна была совершенно прибита – погиб любимый накануне свадьбы; и погиб, защищая честь другой женщины, с которой состоял в связи, очевидно, довольно давно. Обман, пропасть, катастрофа. Из полного благополучия Муня попала в ад.

Мир перестал существовать для нее. Мария Евгеньевна пришла за утешением к отцу, и утешение такое она нашла в нашем доме. Муня говорила: «Слово Григория Ефимовича становится плотью».

Старшие Юсуповы сохранили теплые чувства по отношению к девушке, едва не ставшей им снохой. Муня часто бывала в их доме. Именно от нее Юсуповы узнали о моем отце».

По словам Матрены, «при всей пропитанности жизнью отец никогда не злоупотреблял своей силой и возможностью влиять на женщин в плотском смысле. Однако надо понимать, что эта часть отношений представляла особый интерес для недоброжелателей отца. Замечу, что они получали некоторую реальную пищу для своих россказней». Однако после множества свидетельств противоположного свойства в то, что «не злоупотреблял», особенно не веришь.

29 июня 1914 года одна из «духовных дочерей» Иллиодора, 33-летняя Хиония Гусева, приехавшая из Царицына, подкараулила Распутина в селе Покровском и нанесла ему очень опасную рану ножом в живот. Распутин показал, что подозревает в организации покушения Иллиодора, чьей духовной дочерью была Хиония, но не смог представить каких-либо доказательств этого. Неизвестно, действовала ли Хиония самостоятельно или по наущению своего духовного отца, но Иллиодор, во всяком случае, предпочел покинуть Россию сразу же после покушения, опасаясь, что его объявят причастным к попытке убить «старца» и подвергнут репрессиям. В Норвегии он написал книгу «Святой черт», изобличавшую Распутина и его окружение, но в дальнейшем признанную Чрезвычайной следственной комиссией в значительной мере недостоверной.

Хионию описывали как худощавую женщину выше среднего роста. Ее лицо было обезображено проваленным носом, что дало почву спекуляциям о ее якобы прошлом проститутки и заражении сифилисом в публичном доме. Сама Хиония называла себя девственницей и объясняла, что в детстве ее лечили от постоянной «ломоты в голове и ногах» и в 13 лет «испортили лекарствами». А по версии брата Андрея, сифилис передался Хионии от бабушки.

Матрена Распутина так описала это покушение: «Улица была полна народу: односельчане, принарядившись, вышли на воскресную прогулку. Уже совсем недалеко от почты отец столкнулся лицом к лицу с незнакомой женщиной, лицо которой было закрыто платком так, что видны были только глаза. Это и была Хиония Гусева. Она протянула руку, словно за подаянием, и когда отец замешкался, доставая деньги из кармана брюк, она второй рукой стремительно выхватила из-под широкой накидки нож и вонзила его в живот, пропоров его снизу до самой груди. Намеревалась ударить снова. Но не успела – отец, теряя сознание, все же умудрился загородиться руками.

Оказавшиеся рядом люди навалились на Хионию. Она бросила нож и хотела бежать, но разъяренная толпа схватила ее и принялась избивать. Хионию спас подоспевший полицейский и уволок, почти бесчувственную, в крохотную тюрьму, состоящую из одной комнатки.

Отец согнулся от боли, обхватив живот, чтобы внутренности не вывалились прямо в дорожную пыль. Кровь лилась сквозь его пальцы.

Перепуганные соседи помогли ему добраться до дома, но к тому времени, когда добрались до двери, он уже совсем обессилел, пришлось подхватить его на руки и внести в дом».

Уже 29 июня старшей дочерью Распутина была отправлена царской семье успокоительная телеграмма: «Женщина нанесла тяжелую рану в живот, но сносно, чудным образом спасен – еще поживает для нас, для всех, недаром слезы Матери Божией. Приехали за доктора. Матреша Новая».

5 июля Николаю и Александре телеграфировал сам Распутин: «Не ужасайтесь случившемуся, полагают не умертвят, сумейте долг отдать Самому Всевышнему. Утром следователь меряет рану, сколько глубины». И в тот же день добавил: «Болезнь слава богу кротко тихо часами идет вперед телегр. Получил множество от всех разных концов».