Распутин. Правда о «Святом Чорте»

Там следующие несколько часов они провели за общими играми. Об истинной природе этих игр Феликс не задумывался.

Позже он говорил: «Меня так поразило только что сделанное открытие, что по своему юношескому невежеству я не разбирался, кто какого пола».

Хотя Феликс не позволяет себе уточнений, не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять значение этой фразы.

(Не могу здесь не привести эпизод, произошедший в Париже, уже в 1960 году.

В доме моей дочери случайно оказался молодой человек с нарумяненными щеками и крашеными волосами. Узнав, чей это дом, он истерически расхохотался, а когда пришел в себя, позвонил по телефону Юсупову и, взвизгивая от возбуждения, выложил ему новость: «Дорогой, ты ни за что не поверишь, откуда я тебе звоню…»)»

Дмитрий Павлович был любовником Юсупова, и Феликс Феликсович не особо скрывал это в мемуарах: «Дмитрий был необычайно хорош собой: высок, элегантен, породист, с большими задумчивыми глазами. Он походил на старинные портреты предков. Но весь из контрастов. Романтик и мистик, глубок и обстоятелен. И в то же время весел и готов на любое озорство. За обаяние всеми любим, но слаб характером и подвержен влияниям. Я был немного старше и имел в его глазах некоторый авторитет. Он слышал о моей «скандальной жизни» и видел во мне фигуру интересную и загадочную. Мне он верил и мнению моему очень доверял, поэтому делился со мной и мыслями, и наблюденьями. От него я узнал о многом нехорошем и невеселом, что случалось в Александровском дворце.

Государева любовь к нему вызывала много ревности и интриг. Одно время Дмитрий страшно возомнил о себе и возгордился. Я, пользуясь правом старшего, без обиняков сказал ему, что думал. Он не обиделся и приходил ко мне в мансарду по-прежнему, и по-прежнему мы разговаривали часами. Чуть не каждый вечер мы уезжали на автомобиле в Петербург и веселились в ночных ресторанах и у цыган. Приглашали поужинать в отдельном кабинете артистов и музыкантов. Частой нашей гостьей была знаменитая балерина Анна Павлова. Веселая ночь пролетала быстро, и возвращались мы только под утро…

Отношения мои с Дмитрием временно прервались. Государь слышал скандальные сплетни на мой счет и на дружбу нашу смотрел косо. Наконец великому князю запретили встречаться со мной, заодно и за мной установили слежку. Филеры гуляли у нашего дома и ездили следом за мной в Петербург. Однако вскоре Дмитрий вновь обрел свободу. Из государева Александровского дворца он переехал в свой собственный в Петербург и просил меня помочь ему обустроиться».

Распутин, безусловно, был развратником, но его убийцы погрязли в разврате еще более его. И отнюдь не наклонность к целомудрию двигала ими. Они хотели сохранить монархию и свою прежнюю жизнь, видя в «старце» разрушительное начало для всей русской государственности.

Матрена о связи Феликса Юсупова с Дмитрием Павловичем пишет более открыто: «Великий князь Дмитрий был любимцем царя и царицы; он даже жил у них во дворце и считался членом семьи. Когда Николай и Александра Федоровна узнали, что происходит между ним и Феликсом, Дмитрию запретили видеться с совратителем. Специальным агентам же поручили открыто следить за Феликсом и тем самым сдерживать его. На какое-то время их усилия увенчались успехом, и молодые люди не встречались. Однако вскоре Дмитрий снял дом в Петербурге, и Феликс поселился вместе с ним. Скандал вышел за пределы двора и доставил много огорчений Романовым.

Но любовников это нисколько не стесняло. Дмитрий говорил, что счастлив. Феликс же давал понять всем, что только делает одолжение великому князю. И в этом, похоже, он усматривал особое наслаждение. Возможно, он и любил какое-то время Дмитрия. Но, получив желаемое, Феликс не мог не мучить любимого, превратившегося в жертву.

И вот однажды, доведенный до отчаяния ревностью, Дмитрий попытался покончить жизнь самоубийством. Вернувшийся поздно вечером Феликс нашел его на полу бездыханным.

К счастью, Дмитрия спасли».

К мысли убить Распутина и тем избавить царскую чету от позора связи с «темным силами» Феликс Юсупов пришел после того, как услышал в Думе ноябрьские речи Милюкова и Пуришкевича. Он стал искать сообщников для заговора и обратился к Пуришкевичу, который идею убийства «старца» горячо поддержал. Сначала его собирались устранить с помощью яда, полагая, что так легче будет замести следы. Яд согласился дать видный думский оратор, член кадетской партии адвокат Василий Алексеевич Маклаков, который, однако, отказался принимать непосредственное участие в убийстве. В мемуарах он утверждал, что на самом деле дал убийцам абсолютно безвредный аспирин. Если это действительно так, то данное обстоятельство вполне объясняет невосприимчивость «старца» буквально к лошадиным дозам цианистого калия. Но тогда поведение Маклакова становится совершенно непонятным. Допустим, Василий Алексеевич не хотел брать грех на душу и участвовать в убийстве даже такого несимпатичного ему персонажа, как Распутин. Но он не мог не понимать, что, давая вместо яда аспирин, он подставляет Юсупова и его подельников. И тем более странно, что Василий Алексеевич советовал убить «старца» ударом, а не с помощью яда и даже отдал заговорщикам для этой цели свой собственный кистень. Да и клал яд в пирожные и вино доктор Лазоверт, профессиональный врач, который вряд ли бы спутал аспирин с цианистым калием.

Как нам представляется, Маклаков дал Юсупову настоящий цианистый калий, а кистень, если и давал, то только на всякий случай, если вдруг яд не подействует. Но, думается, участники заговора, как можно судить из дневника Пуришкевича, с самого начала рассматривали револьверы как более надежное средство подстраховки. Вот только как именно будут убивать «старца» с помощью огнестрельного оружия, заранее не продумали, слишком уж надеясь на яд. Отсюда и те многочисленные улики и свидетели, которые потом позволили следствию выйти на убийц в считаные дни, раскрыв дело по горячим следам. А цианистый калий действительно мог разложиться либо из-за неправильного хранения до дня покушения (что наиболее вероятно), либо из-за взаимодействия с сахаром, содержащимся в пирожных и мадере.

По утверждению Матрены, перед самым отъездом к Юсупову, вечером 16 декабря, «около семи часов раздался звонок в дверь. Пришел Александр Дмитриевич Протопопов – министр внутренних дел, часто навещавший нас.

Вид у него был подавленный. Он попросил нас с Варей выйти, чтобы поговорить с отцом наедине. Мы вышли, но через дверь слышали все.

– Григорий Ефимович, тебя хотят убить.

– Знаю.

– Я советовал бы тебе несколько дней не выходить из дома. Здесь ты в безопасности.

– Не могу.

– Отмени все встречи.

– Поздно.

– Ну так скажи мне, по крайней мере, куда ты собрался.

– Нет. Это не моя тайна.

– Ты не понимаешь, насколько серьезно твое положение. Весьма влиятельные особы замыслили посадить на трон царевича и назначить регентом великого князя Николая Николаевича. А тебя либо сошлют в Сибирь, либо казнят. Я знаю заговорщиков, но сейчас не могу назвать. Все, что я могу, – удвоить охрану в Царском Селе. Может, ты сегодня все же останешься дома? Подумай. Твоя жизнь нужна Их Величествам.

– Ладно.

Когда Протопопов ушел, отец сказал, ни к кому не обращаясь:

– Я умру, когда Богу будет угодно».

Подчеркнем, что Александр Дмитриевич Протопопов в показаниях Чрезвычайной следственной комиссии не подтвердил факт своего визита к Распутину вечером 16 декабря. Что, однако, не означает, что такого визита не могло быть. Юсупов в своих мемуарах также упоминает о визите Протопопова к Распутину накануне убийства.

Незадолго до гибели, словно предчувствуя ее, Распутин сжег все письма и записки от царской семьи.