Рассекающий пенные гребни
Шрифт:
– А куртка?
– На вешалке. Надевай ее, обувайся, и я отвезу тебя домой… Или сперва крепкого чаю? Будет полезно.
От мысли, что надо глотать горячую жидкость, Оську опять замутило.
– Нет! Я пока… не хочу.
– Ну, смотри. Тогда одевайся, а я пойду, раскочегарю свой “Мерседес”.
– Да не надо! Я на автобусе доберусь!
– А ты хотя бы знаешь, где находишься? На улице Старых партизан.
– Ну и что? Не так уж далеко.
– Не спорь. Для собственного спокойствия я должен быть уверен, что домой ты добрался
– А что, Оскар Чалка, от отца нет в эти дни новостей?
– Давно уже ничего не было… А вы и про отца знаете!
– Друг мой! Я первый репортер газеты “Посейдон Ньюс”. Я знаю все, что касается дел в пароходствах и во всей южноморской жизни. Кстати, зовут меня Яков Сергеевич Ховрин. Или просто Ховрин. Так меня по традиции именуют все знакомые… Пошли.
Никакой у него был не “Мерседес”, а старенькая “Лада”. Но завелась она, несмотря на холод, сразу. Ховрин велел Оське сесть сзади. Выехали со двора. Горела в машине яркая лампочка. Оська увидел в переднем зеркальце продолговатые, ехидные глаза Ховрина.
– Яков Сергеевич…
– Ховрин!
– Да… Можно, Ховрин, вас попросить?
– Смотря о чем…
Опять стало стыдно до слабости, но Оська выдавил:
– Вы… пожалуйста, не говорите маме… про все, про это. Никогда, ладно?
– А что? Ей и так хватает проблем?
– Ну да…
– Конечно. Муж в другом полушарии, а тут еще сынок подался в токсикоманы.
– Я ведь сказал же, что это случайно!
– И больше – ни за что на свете?
– Ну конечно же!
– Ладно…
– Значит, не скажете? Честное слово?
– Сударь! Я даю слово лишь в самых крайних случаях. Обычно же говорю просто “да” или “нет”. В данном случае говорю “да”. В смысле “нет”. То есть не скажу…
Оська откинулся на спинку. Поверил.
– Только вот приятели твои… – Ховрин требовательно смотрел из зеркальца.
– Я им скажу, чтобы они тоже! Никогда!..
– Похвальное намерение. Надеюсь, они прислушаются. Но сейчас я не об этом. Не разболтают они про тебя?
– Они же не дураки!
– Да?
– Ну… не совсем дураки. Понимают же, что им тогда тоже влетит!
– Не дураки они, а свиньи, – вздохнул Ховрин. – Бросили тебя. А еще друзья…
– Там… только один друг был. Остальные так…
– “Один” тоже свинья…
– Он просто растерялся, – защитил Оська Эдика. – Он же все равно уже ничего не мог, когда появились вы…
– Все равно свинья.
– Нет, – тихо сказал Оська. – Он мой друг.
– Ну… тебе виднее.
Въехали на Оськину улицу, на Вторую Оборонную. У арки Оська умоляюще сказал:
– Не надо во двор. Тут я сам…
– Ладно, гуляй…
Оська выбрался из кабины. Был уже совсем темный вечер, светил недалекий фонарь. Оська постоял переминаясь. Выговорил:
– Спасибо… Ховрин…
– На здоровье. Хотя не мне спасибо надо говорить, а маме моей Анне Матвеевне. Она с тобой возилась.
– Ну…
ей тоже… – И Оська незаметно поежился, вспомнив нестерпимую ванну.– Передам. Ладно, шагай… сын капитана Чалки. Кстати, мой адрес: улица Старых Партизан, три, квартира семь. Будет нужда, приходи.
– Это… за линейкой, что ли?
– А хотя бы. Но не только. Можешь и вообще…
И уехал.
2
Мамы еще не было дома. Анка спросила:
– Ты что такой вяленый? Даже зеленый.
– Не знаю. Голова что-то кружится.
– Небось, опять с Тюриным полдня сидели за компьютером.
– Сидели…
Вот и все.
Утром в школе Эдька начал, конечно, подъезжать:
– Ну, куда он тебя увез? Что там было?
– Что было, то и было… Не бойся, никого я не назвал. Да он и не спрашивал.
– А кто это такой?
– Знакомый один, – соврал Оська. И добавил: – Журналист.
– А он твоей мамаше не настучит?
– Он не такой… А про вас он сказал, что вы свиньи.
Эдька не стал спорить:
– Мы перетрухнули… Ну, а что было делать-то? Он тебя хвать – и в машину. Мы подумали: раз увез, поможет…
Когда шли домой, Оська сумрачно сказал:
– Ты вот что. Кончай это дело навсегда. А то… я тебе морду набью.
Эдька, который в шуточной борьбе укладывал Оську одной рукой, покладисто вздохнул:
– Ладно, завяжу. Не бей мне морду.
– И остальным скажи…
– С ними сложнее. Я им не указ.
– Сдохнут ведь однажды…
Эдик Тюрин опять стал самим собой.
– Теленочек ты, Ося. Просто ты перебрал дозу, вот и скрутился. А вообще-то от этого не сдыхают, а наоборот, имеют удовольствие.
Оську опять передернуло:
– Погань такая…
Эдька вздохнул рассудительно:
– Поганое и приятное в жизни всегда рядом. Погляди вокруг.
– Врать-то – не узлы вязать…
– Ты, Осик, еще маленький. Не вырос из юнмаринки.
Оська поморгал:
– Ну и… не вырос. И не хочу… А ты, что ли, вырос? Подумаешь, дожил до двенадцати!
– Да я про нее в переносном смысле.
– В каком переносном?
– Про твое отношение к жизни. Про психологию…
Надо же!
– Ты хоть знаешь, что такое психология? Ты же не читаешь ничего! А в твоем компьютере про это нет!
– В компьютере нет, а в телевизоре есть. Надо чаще смотреть. Телевизор – современный источник знаний. А ты все еще живешь во времена Жюль Верна.
– Тоже в переносном смысле?
– Во всяком… Тогда детки до пятнадцати лет ходили в матросских костюмчиках и слушались воспитательниц…
– Или командовали кораблями, – вспомнил Оська Дика Сэнда и бригантину “Пилигрим” (возможно, она похожа была на “Мальчика”).
– Знаю, кино смотрел. Это исключение… А сейчас тем, кому четырнадцать, паспорта дают. И даже разрешают жениться, по новому закону.