Расшифрованный Достоевский. Тайны романов о Христе. Преступление и наказание. Идиот. Бесы. Братья Карамазовы.

Очень замечательны эти переходы в противоположных оценках Ставрогина со стороны всех связанных с ним людей. Для всех образ Ставрогина двоится: для Хромоножки он то князь и сокол, то самозванец-купчик, стыдящийся ее; для П. Верховенского он то Иван Царевич, о котором пойдет легенда в русском народе, который станет во главе переворота, то развратный, бессильный, ни к чему не годный барчонок; и для Шатова он то великий носитель идеи русского народа-богоносца, который тоже призван стать во главе движения, то барич, развратник, изменник идее; то же двойственное отношение у Лизы, которая его обожает и ненавидит…

Только барин и аристократ мог бы быть Иваном Царевичем и поднять за собой народ. Но он никогда этого не сделает, не захочет этого сделать и не будет иметь силы этого сделать. Его не пленяет, не вдохновляет никакая демократизация собственных идей, ему противно и брезгливо встречаться с собственными идеями в других, в объективном мире и его движении. И реализация собственной любви, собственной эротической мечты нежеланна ему, почти отвратительна. Жизнь с Дашей лучше жизни с Лизой. Великие идеи и мечты вышли из барина и аристократа Ставрогина не потому, что он в мире совершил творческий акт, а потому, что он истощился от внутреннего хаоса. Порожденные им идеи и мечты персонифицировались и потребовали от него, чтобы он осуществил, реализовал то великое, что в нем зародилось, и негодуют и ненавидят, когда встречают истощенного, потухшего, бессильного, мертвого. Ставрогин все мог бы: он мог бы быть и Иваном Царевичем, и носителем идеи русского мессианизма, и человекобогом, побеждающим смерть, мог бы он и любить Лизу прекрасной, божественной любовью. И он ничего не может, ни на что не имеет силы; безмерность страстей и стремлений истощила его, нуменальное барство не позволило ему совершить тот акт жертвы, после которого начинается подлинное творчество. Он остался в себе и утерял себя, он не нашел своего другого и изошел в других, не своих. Он бессилен над выпущенными им бесами и духами, как злыми, так и добрыми. Он не знает заклинаний. Как бессилен Ставрогин перед Хромоножкой, которая оказывается выше его! У Хромоножки есть глубокие прозрения".

У Ставрогина также, несомненно, был один весьма древний прототип — былинный герой Ставр Годинович. Прототипом Ставра Годиновича, в свою очередь, послужил киевский боярин Ставр. Согласно Новгородской первой летописи, в 1118 году Владимир Мономах разгневался на новгородских бояр и "на сочьского на Ставра и заточи я вся". В "Поучении Владимира Мономаха" тоже названо имя Ставко Гордячича. А в 1960 году был обнаружен "автограф" Ставра, процарапавшего на стене киевского Софийского собора свое имя: Ставр Городятинич.

Как раз в 1860-е годы было опубликовано несколько новых текстов былины о Ставре Годиновиче. В частности, в 1862 году эта былина была помещена в IV выпуске "Песен, собранных П. В. Киреевским". А вот, например, текст былины "Ставр Годинович", опубликованной П. Н. Рыбниковым в 1861 году (он тоже наверняка был известен Достоевскому):

Во стольном было городе во Киеве, У ласкова князя у Владимира, Как было пированье, почестный пир На многие князи, на бояры, На всех гостей званых-браныих, Званых-браных гостей, приходящиих. Все на пиру наедалися, Все на честном напивалися, Все на пиру порасхвастались, Иной хвалится добрым конем, Иной хвалится шелковым портом, Иной хвалится селами со приселками, Иной хвалится городами с пригородками, Иной хвалится родной матушкой, А безумный хвастает молодой женой. Из той из земли Ляховицкия Сидел молодой Ставер сын Годинович, Он сидит за столом, сам не хвастает. Испрогуворил Владимир стольнокиевский: "Ай же ты, Ставер сын Годинович! Ты что сидишь, сам да не хвастаешь? Аль нет у тебя сел со приселками, Аль нет городов с пригородками, Аль нет у тебя добрых кумоней, Аль не славна твоя родна матушка, Аль не хороша твоя молода жена?" Говорит Ставер сын Годинович: "Хотя есть у меня села со приселками, Хотя есть города с пригородками, — Да то мне молодцу не похвальба; Хотя есть у меня добрых комоней, Добры комони стоят, все не ездятся, — Да то мне молодцу не похвальба; Хоть славна моя родна матушка, — Да и то мне молодцу не похвальба; Хоть хороша моя молода жена, — Так и то мне молодцу не похвальба: Она всех князей-бояр да всех повыманит, Тебя, солнышка Владимира, с ума сведет". Все на пиру призамолкнули, Сами говорят таково слово: "Ты солнышко Владимир стольнокиевский! Засадим-ка Ставра в погреба глубокие: Так пущай-ка Ставрова молода жена Нас князей-бояр всех повыманит. Тебя, солнышка Владимира, с ума сведет, А Ставра она из погреба повыручит!" А и был у Ставра тут свой человек Садился на Ставрова на добра коня, Уезжал во землю Ляховицкую Ко той Василисе Микуличне: "Ах ты ей, Василиса дочь Микулична! Сидишь ты, пьешь да прохлаждаешься, Над собой невзгодушки не ведаешь: Как твой Ставер да сын Годинович Посажен в погреба глубокие; Похвастал он тобой, молодой женой, Что князей-бояр всех повыманит, А солнышка Владимира с ума сведет". Говорит Василиса дочь Микулична: "Мне деньгами выкупать Ставра — не выкупить; Мне силой выручать Ставра — не выручить; Я могу ли нет Ставра повыручить Своей догадочкою женскою!" Скорешенько бежала она к фейлынарам, Подрубила волоса по-молодецкому, Накрутилася Васильем Микуличем. Брала дружинушку хоробрую — Сорок молодцов удалых стрельцов, Сорок молодцов удалых борцов, Поехала ко граду ко Киеву. Не доедучи до града до Киева, Пораздернула она хорош-бел шатер, Оставила дружину у бела шатра, Сама поехала ко солнышку Владимиру. Бьет челом, поклоняется: "Здравствуй, солнышко Владимир стольнокиевский С молодой княгиней со Опраксией!" Говорил Владимир стольнокиевский: "Ты откудашний, удалый добрый молодец, Ты коей орды, ты коей земли, Как тебя именем зовут, Нарекают тебя по отечеству?" Отвечал удалый добрый мододец "Что я есть из земли Ляховицкия, Того короля сын Ляховицкого, Молодой Василий Микулич-де; Я приехал к вам о добром деле, о сватовстве На твоей любимой на дочери". Говорил Владимир стольнокиевский: "Я схожу, со дочерью подумаю". Приходит он ко дочери возлюбленной: "Ах ты ей же, дочь моя возлюбленна! Приехал к нам посол из земли Ляховицкия, Того короля сын Ляховицкого, Молодой Василий Микулич-де, Об добром деле, об сватовстве На тебе любимыя на дочери: Что же мне с послом будет делати?" Говорила дочь ему возлюбленна: "Ты ей, государь родной батюшко! Что у тебя теперь на разуме? Выдаешь девчину сам за женщину! Речь-погуворя — все по-женскому; Перески тоненьки — все по-женскому; Где жуковинья были, тут место знать; Стегна жмет — все добра бережет". Говорил Владимир стольнокиевский: "Я схожу посла да поотведаю". Приходит к послу земли Ляховицкия, Молоду Василью Микуличу: "Уж ты молодой Василий сын Микулич-де! Не угодно ли с пути со дороженьки Сходить тебе во парную во баенку?" Говорил Василий Микулич-де: "Это с дороги не худо бы!" Стопили ему парну баенку. Покуда Владимир снаряжается, Посол той порой во баенке испарился, С байны идет, ему честь отдает: "Благодарствуй на парной на баенке!" Говорил Владимир стольнокиевский: "Что же меня в баенку не подождал? Я бы в байну пришел — тебе жару поддал, Я бы жару поддал и тебя обдал?" Говорил Василий Микулич-де: "Что ваше дело домашнее, Домашнее дело, княженецкое; А наше дело посольское, — Недосуг нам долго чваниться, Во баенке долго нам париться; Я приехал об добром деле, об сватовстве На твоей любимой на дочери". Говорил Владимир стольнокиевский: "Я схожу, с дочерью подумаю". Приходит он ко дочери возлюбленной: "Ты ей же, дочь моя возлюбленна! Приехал посол земли Ляховицкия Об добром деле, об сватовстве На тебе любимой на дочери; Что же мне с послом будет делати?" Говорит как дочь ему возлюбленна: "Ты ей, государь мой родной батюшко! Что у тебя теперь на разуме? Выдаешь девчину за женщину! Речь-погуворя — все по-женскому; Перески тоненьки — все по-женскому; Где жуковинья были, тут место знать". Говорил Владимир стольнокиевский: "Я схожу посла да поотведаю". Приходит ко Василью Микуличу, Сам говорил таково слово: "Молодой Василий Микулич-де! Не угодно ли после парной тебе баенки Отдохнуть во ложне во теплыя?" — "Это после байны не худо бы!" Как шел он во ложню во теплую, Ложился на кровать на тесовую, Головой-то ложился где ногам быть, А ногами ложился на подушечку. Как шел туда Владимир стольнокиевский, Посмотрел во ложню во теплую: Есть широкие плеча богатырские. Говорит посол земли Ляховицкия, Молодой Василий Микулич-де: "Я приехал о добром деле, об сватовстве На твоей любимой на дочери, Что же ты со мной будешь делати?" Говорил Владимир стольнокиевский: "Я пойду, с дочерью подумаю". Приходит ко дочери возлюбленной: "Ай же, дочь моя возлюбленная! Приехал посол земли Ляховицкия, Молодой Василий Микулич-де, За добрым делом, за сватовством На тебе любимой на дочери; Что же мне с послом будет делати?" Говорила дочь ему возлюбленна: "Ты ей, государь родной батюшко! Что у тебя теперь на разуме? Выдаешь девчину сам за женщину!" Говорил Владимир стольнокиевский: "Я схожу посла да поотведаю". "Ах ты молодой Василий Микулич-де! Не угодно ли с моими дворянами потешиться. Сходить с ними на широкий двор, Стрелять в колечко золоченое, Во те в острия ножовые Расколоть-то стрелочку надвое, Чтобы были мерою равненьки и весом равны". Стал стрелять стрелок перво князевый: Первый раз стрелял, он не дустрелил, Другой раз стрелил, он перейстрелил, Третий раз стрелил, он не попал. Как стал стрелять Василий Микулич-де, Натягивал скоренько свой тугой лук, Налагает стрелочку каленую, Стрелял в колечко золоченое, Во то острие во ножовое, — Расколол он стрелочку надвое, Они мерою равненьки и весом равны. Сам он говорит таково слово: "Солнышко Владимир стольнокиевский! Я приехал об добром деле, об сватовстве На твоей на любимой на дочери; Что же ты со мной будешь делати?" Говорил Владимир стольнокиевский: "Я схожу-пойду, с дочерью подумаю". Приходит к дочери возлюбленной: "Ай же ты, дочь моя возлюбленна! Приехал посол земли Ляховицкия, Молодой Василий Микулич-де, Об добром деле, об сватовстве На тебе любимой на дочери; Что же мне с послом будет делати?" Говорила дочь ему возлюбленна: "Что у тебя, батюшко, на разуме? Выдаешь ты девчину за женщину! Речь-погуворя — все по-женскому; Перески тоненьки — все по-женскому; Где жуковинья были, тут место знать". — "Я схожу посла поотведаю". Он приходит к Василью Микуличу, Сам говорит таково слово: "Молодой Василий Микулич-де, Не угодно ли тебе с моими боярами потешиться, На широком дворе поборотися?" Как вышли они на широкий двор, Как молодой Василий Микулич-де Того схватил в руку, того в другую, Третьего склеснет в середочку, По трое за раз он на земь ложил, — Которых положит, те с места не встают. Говорил Владимир стольнокиевский: "Ты молодой Василий Микулич-де! Укроти-ко свое сердце богатырское, Оставь людей хоть нам на семена!" Говорил Василий Микулич-де: "Я приехал о добром деле, об сватовстве На твоей любимой на дочери; Буде с чести не дашь, возьму не с чести, А не с чести возьму, тебе бок набью!" Не пошел больше к дочери спрашивать, Стал он дочь свою просватывать. Пир идет у них по третий день, Сегодня им идти к божьей церкви. Закручинился Василий, запечалился. Говорил Владимир стольнокиевский: "Что же ты, Василий, не весел есть?" Говорит Василий Микулич-де: "Что буде на разуме не весело, — Либо батюшко мой помер есть, Либо матушка моя померла. Нет ли у тебя гуселыциков, Поиграть во гуселышка яровчаты?" Как повыпустили они гуселыциков, Все они играют — все не весело. "Нет ли у тя молодых затюремщичков?" Повыпустили молодых затюремщичков, Все они играют — все не весело. Говорит Василий Микулич-де: "Я слыхал от родителя от батюшка, Что посажен наш Ставер сын Годинович У тебя в погреба глубокие: Он горазд играть в гуселышка яровчаты". Говорил Владимир стольнокиевский: "Мне повыпустить Ставра, — Мне не видеть Ставра, А не выпустить Ставра, Так разгневить посла!" А не смеет посла он поразгневати. Он стал играть в гуселышка яровчаты, — Развеселился Василий Микулич-де, Сам говорил таково слово: "Помнишь, Ставер, памятуешь ли, Как мы маленьки на улицу похаживали, Мы с тобой сваечкой поигрывали: Твоя-то была сваечка серебряная, А мое было колечко позолоченное? Я-то попадывал тогды-сегды, А ты-то попадывал всегды-всегды?" Говорит Ставер сын Годинович: "Что я с тобой сваечкой не игрывал!" Говорил Василий Микулич-де: "Ты помнишь ли, Ставер, да памятуешь ли, Мы ведь вместе с тобой грамоте училися: Моя была чернильница серебряная, А твое было перо позолочено? А я-то помакивал тогды-сегды, А ты-то помакивал всегды-всегды?" Говорит Ставер сын Годинович: "Что я с тобой грамоте не учивался!" Говорил Василий Микулич-де: "Солнышко Владимир стольнокиевский! Спусти-ко Ставра съездить до бела шатра Посмотреть дружинушку хоробрую". Говорил Владимир стольнокиевский: "Мне спустить Ставра, — не видать Ставрй, Не спустить Ставра, — разгневить посла!" А не смеет он посла да поразгневати. Он спустил Ставра съездить до бела шатра, Посмотреть дружинушку хоробрую. Приехали они ко белу шатру, Зашел Василий в хорош-бел шатер, Снимал с себя платье молодецкое, Одел на себя платье женское, Сам говорил таково слово: "Теперича, Ставер, меня знаешь ли?" Говорит Ставер сын Годинович: "Молода Василиса дочь Микулична! Уедем мы во землю Политовскую!" Говорит Василиса дочь Микулична: "Не есть хвала добру молодцу, Тебе воровски из Киева уехати: Поедем-ко свадебку доигрывать!" Приехали ко солнышку Владимиру, Сели за столы за дубовые. Говорил Василий Микулич-де: "Солнышко Владимир стольнокиевский! За что был засажен Ставер сын Годинович У тебя во погреба глубокие?" Говорил Владимир стольнокиевский: "Похвастал он своей молодой женой, Что князей-бояр всех повыманит, Меня, солнышка Владимира, с ума сведет". "Ай ты ей, Владимир стольнокиевский! А нынче что у тебя теперь на разуме: Выдаешь девчину сам за женщину, За меня Василису за Микуличну?" Тут солнышку Владимиру к стыду пришло, Повесил свою буйну голову, Сам говорил таково слово: "Молодой Ставер сын Годинович! За твою великую за похвальбу Торгуй во нашем городе во Киеве, Во Киеве во граде век беспошлинно!" Поехали во землю Ляховицкую, Ко тому королю Ляховицкому. Тут век про Ставра старину поют, Синему морю на тишину, Вам всем, добрым людям, на послушанье.

В этом варианте былины Ставр приходит в Киев с запада — из Ляховицкой земли — Польши, но здесь может подразумеваться вообще любая западная страна. Ставрогин, как мы уже упоминали, участвовал в подавлении Польского восстания 1863—18б4 годов. Кстати сказать, его прототип Бакунин стремился тогда в Польшу, чтобы помочь польским повстанцам, но морская экспедиция, предпринятая им из Швеции в Польшу в марте 1863 года, окончилась неудачей. Возможно, Достоевскому было известно об этом предприятии. Кроме того, в Россию Ставрогин приезжает после четырехлетних странствий по Западной Европе.

Попадание стрелы в кольцо символизирует в былине половой акт. А крестообразное оперение стрелы — намек на имя главного героя. Вообще, былина о Ставре Годиновиче — одна из немногих былин с явной сексуальной подоплекой. Тут и мотив переодевания жены главного героя в мужское платье, и безуспешные попытки князя Владимира разоблачить женское естество претендента на руку его дочери, и тема стыда князя, посрамленного женщиной. Учитывая ярко выраженное сладострастие Николая Всеволодовича, связь его со Ставром кажется вполне вероятной. На роль же Василисы Микуличны в финале "Бесов" претендует Дарья Петровна Шатова. Она уверяет Ставрогина: "Никогда, ничем вы меня не можете погубить, и сами это знаете лучше всех… Если не к вам, то я пойду в сестры милосердия, в сиделки, ходить за больными, или в книгоноши, Евангелие продавать. Я так решила. Я не могу быть ничьею женой; я не могу жить и в таких домах, как этот. Я не того хочу… Вы все знаете". В финале он зовет Дашу с собой "в кантон Ури", и она, не раздумывая, согласилась. Однако Ставрогин предпочитает уйти от нее в небытие, а не возвращаться с ней в "землю Ляховицкую", в данном случае — в Швейцарию.

Реальным прототипом Степана Трофимовича Верховенского явился виднейший русский либеральный историк, специалист по средневековой истории Западной Европы, духовный вождь русских западников Тимофей Николаевич Грановский (1813–1855). Он был другом А. И. Герцена, а в сознании Достоевского через Герцена от Грановского можно было перекинуть мост к Н. П. Огареву и МА Бакунину. Смысл фамилии "Верховенский" разъясняет следующая запись из подготовительных материалов к "Бесам": "Гр(ановски)й во весь роман постоянно пикируется с сыном верховенством…"

Источником сведений о Грановском, с которым Достоевским не был лично знаком, послужила рецензия H. H. Страхова на книгу А. В. Станкевича "Т. Н. Грановский" (1869), опубликованная в "Заре". 26 февраля (10 марта) 1869 года Достоевский писал Страхову: "Книжонка эта нужна мне, как воздух, и как можно скорее, как материал, необходимейший для моего сочинения". В наброске, которым Достоевский начал работу над романом в феврале 1870 года, уже присутствует пародия на Грановского: "Всежизненная беспредметность и нетвердость во взгляде и в чувствах"; "жаждет гонений и любит говорить о претерпенных им", "лил слезы там-то, тут-то", "плачет о всех женах — и поминутно женится". Он "просмотрел совсем русскую жизнь". В письме от 10 февраля 1873 года, посланном наследнику престола, будущему Александру III, вместе с отдельным изданием "Бесов", Достоевский так определял основную идею романа: "Это — почти исторический этюд, которым я желал объяснить возможность в нашем странном обществе таких чудовищных явлений, как нечаевское преступление. Взгляд мой состоит в том, что эти явления не случайность, не единичны… Эти явления — прямое последствие вековой оторванности всего просвещения русского от родных и самобытных начал русской жизни. Даже самые талантливые представители нашего псевдоевропейского развития давным-давно уже пришли к убеждению о совершенной преступности для нас, русских, мечтать о своей самобытности… А между тем главнейшие проповедники нашей национальной несамобытности с ужасом и первые отвернулись бы от нечаевского дела. Наши Белинские и Грановские не поверили бы, если б им сказали, что они прямые отцы Нечаева. Вот эту родственность и преемственность мысли, развившейся от отцов к детям, я и хотел выразить в произведении моем".

Сделав Степана Трофимовича отцом Петруши Верховенского и воспитателем Николая Ставрогина, главных революционных "бесов", Достоевский утверждал, что либеральные деятели, ориентирующиеся на Запад и отстаивающие тезис о том, что к развитию России применимы схемы, созданные на основе изучения западноевропейской истории, являются духовными отцами Нечаева. Писатель полагал, что нечаевско-бакунинская идеология разрушения государства и отрицания христианства взросла на почве католицизма и западных социалистических идей.

Хотя Степан Трофимович у Достоевского превращается в праздного бездельника, вроде гончаровского Обломова, он остается приверженцем высших ценностей. Верховенский-старший на балу у губернатора высказывает мысль, несомненно, принадлежащую самому Достоевскому: "Да знаете ли, знаете ли вы, что без англичанина еще можно прожить человечеству, без Германии можно, без русского человека слишком возможно, без науки можно, без хлеба можно, без одной только красоты невозможно, ибо совсем нечего будет делать на свете! Вся тайна тут, вся история тут! Сама наука не простоит минуты без красоты, — знаете ли вы про это, смеющиеся, — обратится в хамство, гвоздя не выдумаете!.."

В образе Верховенского-старшего Достоевский стремился показать, что гуманитарная наука, не ориентированная на веру, может быть вредна. Он записывал в 1875 году: "В наш век наука сокрушает все, во что до сих пор верили. Всякая твоя прихоть, всякий твой грех, — это следствие твоих естественных потребностей, которые еще не удовлетворены, итак, следовательно, нужно их удовлетворить. Радикальнейшее отрицание христианства и его морали. Христос не знал науки".

Хроникер "Бесов" описывает реакцию Степана Трофимовича на освобождение крестьян: "Великий день девятнадцатого февраля мы встретили восторженно, и задолго еще начали осушать в честь его тосты. Это было еще давно-давно, тогда еще не было ни Шатова, ни Виргинского, и Степан Трофимович еще жил в одном доме с Варварой Петровной. За несколько времени до великого дня Степан Трофимович повадился было бормотать про себя известные, хотя несколько неестественные стихи, должно быть сочиненные каким-нибудь прежним либеральным помещиком: