Рассказ о брате (сборник)

Мне казалось, стан сочинителей делается все многолюднее. Обладая достаточной восприимчивостью, многие стараются передать на бумаге, что означает быть человеком. Но я очень четко понимал разницу между зудом случайного порыва и нераздельной отдачей творчеству, требующей регулярного упорного труда в единоборстве между словом и чистым листом бумаги.

На столе у меня грудилась стопка школьных сочинений, к понедельнику я должен был их проверить и выставить оценки. Рассеянно пролистав верхнее, я сдвинул стопку в сторону. В колонке лопотала вода. Шаги по лестнице, поднимается кто-то. Ага, Юнис. Она торкнулась в запертую дверь ванной и, обернувшись, увидела меня.

— Занято, — констатировал я.

— Потерпим. — Едва войдя, девушка остановилась у порога.

— Хотите, подождите тут. Передо мной войдете.

Ну вот, тут же спохватился я, поощрил остаться, а Эйлина, увидев ее тут, пожалуй, разозлится еще больше.

— А могу покричать вам, как освободится.

— Да ну, подожду. Если не мешаю.

— Нет, нет, пожалуйста.

Она подошла к столу, оглядела комнату: книжные полки, бюро, плакаты, гравюры и фотографии на стенах.

— Славненькая берлога.

— Да, ничего. Устраивался с прицелом — все должно служить неослабному творческому горению.

— О?

Но я же ее наставник! Одно дело признавать недостатки наедине с собой, и совсем другое — поверять их ученице.

— Главная беда — нет времени, — выдвинул я самое хилое из оправданий.

— Боюсь, это всегдашняя наша отговорка, — она взялась за журнал. На обложке пухлогубая красотка возлежала на шелковых подушках, одна грудь обнажена, рука прикрывает живот. Внутри была подобная фотография, но рука уже ничего не прикрывала. — Что-то ничего творческого тут не проглядывается, — вывела Юнис.

— Напиши вы рассказ, а не поэму, пожалуй, сумели б продать в этот журнал.

— Вправду так считаете? — Она пустила страницы веером.

— Да нет. Разве что десяток лет назад. Но смерть эвфемизмов положила конец литературной отделке произведений.

Юнис задержалась на страничке прозы.

— А, понятно, про что вы. Теперь слова пишут, не задумываясь, лишь бы слова. И повторяют и повторяют их, аж с души воротит.

— Случайный набор самого примитивного свойства. Как у вас подвигается с Бонни?

— Ему не мешает многому поучиться. Похоже, с интеллигентными женщинами ему не приходилось общаться.

— Да, тут вы в чем-то правы.

Мне стало неловко. Не из-за журнала, его Юнис уже отложила, а потому, что не подыскивалась тема для досужей болтовни. А темы растерялись оттого, что я не желал ее присутствия здесь, не хотел, чтобы ее отпечаток ложился на окружающее. Кабинет не достояние общественности. Следующий раз на занятиях она будет воображать меня в этой обстановке, знать, что окружает меня в минуту самых моих сокровенных размышлений. А то еще примется строить догадки, почему это я сам не сотворю чего-то значительного, а только их подстегиваю — творите, да еще и деньги за поучение беру.

— Вот эта мне нравится, — она показала на небольшую акварель напротив стола. Двор фабрики, лебедка, и двое мужчин возятся с мешками шерсти.

— Местный художник, — просветил я ее.

Подойдя поближе, Юнис стала скрупулезно изучать акварель с разных точек, прилаживая то так, то сяк очки.

— Хм… да.

Дверь ванны отворилась, появилась Эйлина, окликая:

— Гордон?

— Тут я.

— Ванна в твоем распоряжении, — она вошла. Настроение ее, похоже, переменилось, словно водой смыло и раздраженность. Она заметила журнал.

— Ну а как тебе дефекты женщины в натуре? — она взмахнула тонким шелковым халатиком, купленным ею в магазине «Помощь нуждающимся» еще до нашей женитьбы. Уперев руки в бедра, Эйлина вздернула плечо, выставив напоказ трусики, чулки на резинках и розовую грудь. И тут увидела Юнис.

— Ах! — Она запахнулась.

— Жду, пока освободится уборная, — сообщила Юнис.

— Так ступайте скорее, не то Гордон опередит.

У Юнис шевельнулись в улыбке губы, и она, миновав Эйлину, вышла.

— Господи! — выдохнула Эйлина, когда дверь ванны закрылась.

Я залился краской не хуже ее.

— Прости, так уж получилось.

— Да ну к черту!

— Лин, чего ты заводишься? — успокаивал я. — Ну подумаешь! Ну что особенного?

Но Эйлина, круто повернувшись, вылетела — в всполошенном воздухе поплыл запах талька. Нечаянно вдохнув невидимую пыльцу, я безудержно расчихался. Такое со мной как-то приключилось, когда мы предавались любви, но в тот раз оба мы хохотали до упаду.

Когда мы вышли к машине, Юнис проделала маневр, показавшийся мне до крайности нахальным. Мужчинам полагалось бы, как водится, сидеть вместе, впереди. Но не успел Бонни, перегнувшись, отпереть дверцу, как Юнис вмиг прыгнула к нему, предоставив мне располагаться сзади с Эйлиной. Едва ли Эйлина противилась такой расстановке. Я поймал ее взгляд. Она подняла бровь и отвернулась.

Эйлина молчала, пока Бонни кружил переулками, выруливая на шоссе, пересек его и направил машину вниз по крутому холму через полузаброшенный район малых домиков, где зияли провалы на месте снесенных строений, к магистрали. Фары высветили в темноте тонкие яркие шаровары, собранные у щиколоток. Пакистанка. Потупясь, женщина ступала мелкими торопливыми шажками по разбитому асфальту. Я благодушествовал: плавный бег «ягуара», приглушенное урчание мотора, запах духов Эйлины. Настроение омрачалось только тем, что я не сумел разгадать ее насупленность. Неприязнь к Юнис — не причина, неприязнь эта лишь обостряет ее раздражение. Я терялся, как подступиться к Эйлине; это было ново для наших отношений, если раньше и пробивалось нечто подобное, то лишь намеком, вскользь. Я всегда считал, что с женой мне на редкость повезло: очень уравновешенная и покладистая. За мной прегрешений никаких, эта причина отпадает. И все-таки меня точил червячок невесть какой вины. Желая рассеять свои опасения, я взял Эйлину за руку. Она сидела все так же молча, и защемил неизведанный дотоле страх — страх быть отвергнутым. Под ложечкой противно засосало. Оставалось надеяться, что тошнотворное это чувство хоть не отобьет аппетит за обедом.

«Ягуар» пополз вверх из долины. Пропуская встречные машины, Бонни стал на развилке, затененной громадами двух складов.

— А сейчас поверни налево, — посоветовал я. — Самый короткий путь.

— Угу, помню, — откликнулся Бонни и круто взял вправо. Через две минуты мы одолели гребень. Я совсем запутался, куда же мы заехали. Но тут Бонни прижался к обочине, не выключая зажигания, у «Крайтериона».

— Юнис, — попросил он, — окажи мне услугу.

— Смотря какую.

— Скакни через дорогу, глянь, что за фамилия намалевана на вывеске.

— Ты серьезно?

— Ну.

На секунду мне показалось, что девушка посоветует ему сбегать да взглянуть самому, но, стрельнув на него глазом, она выбралась из машины и зашагала через автомобильную стоянку.

— Что за шутки? — спросил я.

— Мы не знаем, как его зовут.

— Нет, но…

— Эйлине происшествие известно, ага?

— Ей да. Ну а Юнис?

— Юнис не знает. Может, позже расскажу.

Юнис остановилась у освещенного входа. Вышли двое, заговорили с ней, один, пропуская девушку, придержал дверь. Она на минутку взялась за ручку и тут же отпустила, едва те отошли. Вернувшись, она влезла в машину.