Рассказ о брате (сборник)

— На Муркрофт — лейн?

— Именно. И оттуда спуститься на Лоу Мур — роуд, — она примолкла ненадолго, пока я жал на акселератор. — А не ошибаетесь? Может, почудилось? Слушайте, а может, вы разыгрываете меня? Чтоб попугать?

— Может, и чудится, — признал я. — Поэтому ничего и не говорил, пока не пришлось тут маневрировать.

— Но что им от нас понадобилось?

— По — моему, они хотят проводить тебя до дому. Но охотятся не за нами.

— Зачем им я? Кто им нужен?

— Бонни.

Она переваривала известие и нарушила молчание лишь минут пять спустя.

— Вон там повернуть в проезд, — указала она на комплекс девятиэтажек.

Я затормозил во дворе между двумя громадинами.

— Провожу тебя. — Когда я шагал за ней по асфальтированному двору к мощеной дорожке, на проезд бесшумно выкатила машина. Она стала, фары тотчас погасли. Слишком далеко, не определить ни цвета, ни марки.

Юнис я ничего не сказал, но двинулся следом за ней по бетонным ступенькам на второй этаж, решив довести до двери. На каждой площадке лифт, окна и стеклянная дверь, забранная решеткой. За ней — коридор, в который выходят еще четыре двери — безликие, за каждой заперта чья-то жизнь. Вся обстановка казалась мне чуждой. Я вырос в небольшом одноквартирном стандартном доме, имеющим общую стену с соседским. Чуждо такое место обитания и для большинства жильцов, перебравшихся сюда после сноса таких же стандартных домов, вплотную смыкавшихся с соседскими, еще совсем недавно рядами поднимавшихся по холму по обеим сторонам шоссе. В нашем городке пока еще не народилось поколение, не изведавшее жизни в стандартных домах. Я заметил, пока Юнис рылась в сумочке, ища ключи, что в двери у нее глазок, чтоб сперва разглядеть гостя, а уж тогда решать — пускать или нет. Мне вдруг открылось, что по лестницам и коридорам тут может разгуливать всякий, кому вздумается.

— На гостей не рассчитывала, — предупредила Юнис, — так что прощенья просим за беспорядок.

Узкий Т — образный коридорчик, из него двери. Девушка сбросила плащ и потянулась к выключателю в гостиной, но я придержал ее за локоть.

— Минуточку, — я прошел в комнату к незашторенному окну. Участок проезда, который мне хотелось видеть, в обзор не попадал. Но я задернул занавески и только тогда разрешил — можно, включай. Лампа высветила ее неуверенную улыбку.

— Если хотели набиться в гости, попросили б, и все дела.

— Извини.

— Ну рассказывайте,

— Да рассказывать-то нечего. Мне звонил пару раз какой-то тип. «Мы знаем, где этот подонок. Передай ему, он своего дождется». В этом роде. Вначале я думал, кто-то походя изливает злобу.

— Но теперь считаете, за этим кроется большее?

— Боюсь, да.

— А Бонни известно про звонки?

— Нет, не успел я рассказать.

— А Эйлине?

— Она на такие не жаловалась.

— Да ведь не звонит же он только при вас.

— Конечно, но… Не хотелось дергать ее по пустякам. Да и не хотел, чтоб тебя это коснулось.

— Благодарю.

— Но если за нами следили, тебе надо знать.

— Почему, как думаете, они — кто там они есть — взялись за слежку?

— Ты знаешь, где Бонни?

— Я уже ответила. Нет.

— И я — нет. И они — нет. Считаю, они проверяют его знакомых.

— Надеясь, что кто-то да приведет к нему?

— Именно.

— Но, может, он к себе домой уехал?

— Про то им неведомо.

— М — да. — Она задержала на мне взгляд. — Как по — вашему, это те самые, что покушались на нас?

— Не исключено.

— А зачем же им так высовываться?

— Скорее всего дилетанты. Им требуется подогревать свое раздражение.

— Ну ладно… Раз уж вы тут, хотите кофе? Или чего покрепче?

Я взглянул на часы. Эйлина наверняка уже легла.

— А что у тебя водится из покрепче?

— Виски.

— А, недурно. Но и от кофе не откажусь.

— Отлично. Снимайте пальто и располагайтесь.

Выходя, она погасила люстру и включила торшер у тахты. В комнате сразу стало уютнее и теплее. Многое тут, догадался я, куплено в комиссионке и на распродажах. Иначе молодой женщине, живущей на свой заработок, не обставиться. До нашей женитьбы Эйлина жила в одной комнате и всей собственной мебели у нее стояло одна — две вещи, чтоб хоть немножко скрасить безликость рухляди, которую насовал в комнатушку хозяин в потугах оправдать подешевле вывеску «меблированные комнаты». Как я увидел, сняв пальто и осмотревшись внимательнее, Юнис увлекалась эпохой конца девятнадцатого века: на стенах портреты деятелей и пейзажи того времени. Висело несколько незнакомых мне этюдов Сатклифа. Я был удивлен.

От созерцания городской улицы с большой вывеской, рекламирующей «Виски Дьювара», прилепленной на углу какого-то здания, меня оторвало появление Юнис с бутылкой этого самого напитка. Я праздно пораскинул, сколько же миллионов литров этой жидкости поглощено между тогдашним годом и нынешним. Скольким романтическим сценам оно придало блеска и сколько фитилей трагедии подпалило!

— Чайник греется. Кофе будет готов через минуту, — она разлила виски. — Воды добавить?

— Нет, спасибо. Так выпью. А ты, оказывается, страдаешь ностальгией, — я жестом показал на стенку.

— Самая, по — моему, влекущая эпоха. Славно жилось тогда: турнюры, корсеты, огромные шляпы, экипажи с кучерами. Вот бы очутиться там!

— Зловонные канавы, ночные горшки, туберкулез и дифтерит. И в помине нет Акта о собственности замужних женщин, нет развода, нет права голоса.

— Обходились же!

— Некоторым да, удавалось.

— Я бы обошлась.

— Ты бы приковала себя к решетке, на манер суфражисток.

— О, нет! Только не я! Так действовали женщины, которые не могли добиться желаемого по — иному.

Привстав, Юнис сняла со стены свой портрет — к этой фотографии я особо не присматривался — и протянула мне. Пышно взбитые волосы, огромное колесо шляпы, талия в рюмочку, тесный — мыском — корсаж, поддерживающий полуобнаженную грудь, роскошную, ослепительно белую. Улыбка на губах в точности такая, какой она дарит меня сейчас.

— Хм, пожалуй, ты добилась бы своего.

— Не сомневайтесь.

— А какие у тебя в нашу эпоху желания?

— Быть собой. На сто процентов. Все сто процентов времени.

— Воинствующая феминистка?

— Только для себя. А другие пусть о себе заботятся сами.

— Ну хоть в честности тебе не откажешь.

— То есть вы меня не одобряете. Я ни на миг не сомневаюсь, что вас воротит от воинствующего феминизма, но хотя бы теоретически вы способны одобрить, поддержать солидарность женщин, объединившихся в союз ради совместного блага. Женщина же, которая заявляет, что заботится только о себе, подрывает ваши мужские устои, — теперь она улыбалась ехидно.

— Хм — м, возможно, я не так уж и ошибался насчет вас.

Еще минуту она не сводила с меня взгляд. Но я молчал, не объясняя дальше, и мне показалось, в глазах ее появилась тень вызова, словно бы она не так уж и тверда в своих воззрениях, как выставлялась.

— Чайник кипит, — обернулась она к двери. — Вам с сахаром?

— Один кусочек, пожалуйста.

Юнис внесла чашки, расставила их на столике и присела у дальнего валика дивана.

— Растворимый. Настоящий кофе, извините, кончился.

— Он ужасно подорожал последнее время.

— Уж мне ли не знать!