Рассказ о брате (сборник)

— Вы серьезно?

— За последнее десятилетие многое изменилось. Оснований полагать, что следующие десять пойдут по — другому — нет.

— Считаете, нет? — Хьювит навалился локтями на стол, трубку он обеими руками держал у лица, испытующе глядя на меня. — Ну а если маятник качнется в другую сторону? Что, если эта мелочь спровоцирует ответную реакцию, и мы утратим большую часть наших завоеваний?

— Да ну, что вы…

— Нет, Гордон, я серьезно. Нас сочтут людьми безответственными — ставим под угрозу наши победы. Сами же сказали: книжка — не вопрос жизни и смерти.

— Но теперь это вопрос принципа.

— Не понял?

— Мое суждение, зрелое, взвешенное, оспаривается, Как я понял, всего одним родителем?

— Одного хватит за глаза. На мой взгляд, — допуская, что кто-то и не согласится с его позицией, — доводы весьма доказательны.

— Не требует ли он моей головы на блюде?

— Ай бросьте, Гордон! Так вопрос вообще не стоит… Вы знаете, как я доверяю вашей квалификации. Между прочим, не подумывали вы о том, чтоб подать заявление на должность инспектора по английской словесности? Том Нунэн уходит.

— Я не в курсе, что он уходит.

— Пока не всем известно. Как смотрите на этот пост?

— Надо подумать.

— Ну вот, значит, у вас имеется время оценить обстановку, пока еще о вакансии не объявлено официально.

— Э… вы не пытаетесь выпихнуть меня из школы?

Хьювит хохотнул.

— Только — только подумал, чего ради я подталкиваю одного из лучших моих учителей покинуть нас. Но я хочу, чтоб люди продвигались, реализовали свои возможности максимально.

— Хотя моим суждениям и не доверяют?

— Да ну, Гордон, все мы не без греха, — свеликодушничал Хьювит. — Все нормально, только б удалось загасить пожар в зародыше. Самое разлюбезное дело — достигнуть полюбовного соглашения в стенах школы. Обойдемся без посторонних.

— Вы желаете, чтоб я забрал у ребят книгу?

Хьювит рывком поднялся. Он подошел к тому окну, что побольше, и выглянул, точно рассчитывая кого-то увидеть. Потом повернулся и прошествовал обратно к столу.

— А родитель заявил вот что… — медля садиться, произнес он.

— Простите, что перебиваю, но как все-таки его фамилия?

— Беллами.

— Одри Беллами — одна из самых способных моих учениц.

— Рад слышать. Уверен, что образование девочки не потерпело бы невосполнимого ущерба, если б она не познакомилась с содержанием именно этой книжки.

— Но она в грош не будет ставить наш авторитет, если ее папочке только и понадобилось — снять трубку.

— Так вот, Гордон, Беллами сказал, что, если мы заберем у школьников книгу, он с удовольствием предаст все забвению.

— А если нет?

— Если нет, то у меня очень серьезные опасения, что он сочтет своим святым долгом обратиться к органам просвещения. Тогда за нас примутся местные газеты. И на школу двинут войной скопища филистимлян. Ну? И сомневаюсь, что история кончится тогда одной книжицей. Нет, уж если страсти разгорятся, поди попробуй остуди.

— А может, все-таки вы преувеличиваете?

— Хотелось бы мне, чтобы вы допустили и обратное — что преувеличиваете как раз вы. Что-то неясна мне ваша позиция, Гордон. С чего вдруг вы превращаете случай в последний бастион и стоите насмерть? Приспичит ребятишкам прочитать эту смрадную книжонку — пойдут да купят. За их чтение вне школы мы ответа не несем.

— Но прочитав ее под моим руководством, с последующим обсуждением, они не воспримут ее как дешевое чтиво, разгул секса и оголтелой жестокости.

Хьювит покосился на часы: сколько можно тратить на меня драгоценного времени?

— Гордон, незачем самому нарываться, — спокойно посоветовал он. — Полегче, погибче. Откажитесь, вот и молодец.

Я почувствовал, как у меня вспыхнули уши.

— Желательно, чтобы вы четко сказали, как поступить.

— То есть отдал приказ?

— Да.

Хьювит вздохнул и поскреб волосы указательным пальцем.

— Да, жалко, Гордон. Жаль, что дошло до этого, и жаль, что на такой стадии вы считаете целесообразным занять подобную позицию.

— А мне жаль, что вы отказываетесь поддержать меня. Подумаешь! Буря в стакане воды!

— Нет, нет! Только без этого! — энергично затряс Хьювит головой. — Сейчас я много чего добиваюсь, и огласка подобного нам особенно нежелательна.

— Решать, конечно, только вам.

— Правильно. Но могли бы поверить на слово, не вынуждая излишне распространяться.

— Извините. — Я поднялся.

— Ладно, хорошо… так соберите у ребят книги и принесите сюда. Проверьте, все ли сдали, и упрячьте в коробку какую-нибудь, что ли. Да покрепче заприте. Мне не хочется, чтобы миссис Дьюхерст и ее помощницы натыкались в школе на подобные произведения.

Хьювит снова вернулся к окну. Я вышел, Хьювит обманулся во мне, а он не из забывчивых. В этом я твердо убежден.

12

В перемену я позвонил домой, но трубку не взяли. Вряд ли Эйлина все еще спит. Но и уходить ей куда? Без машины? Разве что в магазин по соседству. Может, специально не подходит, думает, что звонят Бонни. И наверняка удивляется, куда это тот исчез. Зря я записку не оставил.

К обеду я опоздал. Билл Пайн, преподаватель труда, сидевший напротив, уткнулся в «Глоб», пристроив газету рядом с тарелкой.

— Читали, а? — тираж из-за конфликта между администрацией и профсоюзами урезали, и газету по дороге в школу я уже не застал. На развороте фотография Бонни и кричащий заголовок: «Звезда футбола и таинственное убийство!»

— О господи! — воскликнул я. — Газеты эти! Уж так подперчат!

— Знаменитость — так терпи. Это оборотная сторона славы.

— Очень свежая мысль. — Пайна я терпеть не мог. Он обожал изрекать заплесневевшие истины, точно свежерожденные перлы собственной мудрости. Чуть что, Пайн резал «правду — матку», зато мнения других воспринимал не иначе как личное оскорбление. Газетное сообщение было коротенькое, главным образом изложение фактов, а в заключение несколько слов о недавней распре Бонни с клубом.

— Во парень! Прямо-таки невмочь ему жить спокойно, — рассуждал Пайн. Он жадно уплетал картофельную запеканку с мясом, морковью и брюссельской капустой.

— А при чем тут брат, если у соседей случилась трагедия?

— Характерно, что он там оказался, — наставительно изрек Пайн. — В центре событий.

— А для надутых недоносков вроде тебя характерно слюни пускать от наслаждения, когда человека принимаются поносить.

— Что ты сказал? — Пайн ушам не поверил.

— Что слышал. Отцепись. — Я швырнул ему газету через стол. Целить я специально не целил, но подспудно не прочь был угодить в тарелку. Чтоб свалилась ему на колени. Газета шмякнулась в гарнир. Пайн резко отъехал на стуле, порываясь вскочить.