Рассказы бабушки Тани о былом
Шрифт:
Чтобы выманить Маланью хоть на часок, парубки горланили всю ночь сочиненную ими частушку. Дескать, хорошо бы иметь коня и коляску да Рыжего Трохима Мылашку, тогда никаких забот, пей, гуляй — и вся забота. С Мылашкой достаток придет как бы сам собой.
Пундык не спал ночами, спускал с цепи разъяренных кобелей, но хлоцев это даже развеселило. Они с азартом занялись новой забавой — дразнить палками рычащих псов и загонять их во двор. Порванные штаны и искусанные руки сделались признаком мужской отваги и бесстрашия. Старик заторопился со свадьбой. Невесте сшили городское подвенечное платье из гипюра на белом атласном чехле. Талия в обтяжку, рукава короткие, ворот открытый, юбка широкая и длинная. Мама рассказывала, народ стоял шпалерами вдоль дороги,
Да, не поскупился старый Пундык, не пожалел расходов на свадьбу сына! Гуляли три дня. Заходи любой, ешь от брюха, пей по горло, пляши до упаду и не знай ни в чем отказу. Гармонисты, собранные со всей округи, играли беспрерывно, сменяя друг друга. Столы, поставленные во дворе под вековым карагачом, трещали от бутылок и разных блюд. Готовили угощение и прислуживали за столом специально нанятые бабы. Отгуляли наславу и сразу принялись за свои дела по заведенному старым Пундыком распорядку. Сам старик рыскал по соседним городкам и поселкам в поисках товару и покупателей. Искал, где можно купить подешевле, а продать подороже, с выгодой. Пундычиха с сыном торговали в лавке. Когда не случалось покупателей, Васыль столярничал. Очень увлекся этим делом. Устроил под навесом у амбара мастерскую, куда зачастили заказчики. Кому стол потребовался, кому табуретки, кому колыска для новорожденного, а кому шкаф для посуды. Хвалили Васыля: и прочно, и ладно и недорого.
Обширное хозяйство по-прежнему тянул Рыжий Трохим с дочками. Как и до замужества, Маланья чертоломила на пашне, косила сено, в жатву пропадала на току и успевала еще присматривать за скотиной и обрабатывать бахчу, ложилась позже всех, вставала раньше всех. Непосильный труд не убил ее красоту, наоборот, она неброско расцвела, даже как-то стыдилась этого. В положенное время родила двух дочек и сына и опять порадовала свекров: дочки пошли в отца, а сынок красотой, статью и жадностью к работе повторил мать. И такой же огненно-рыжий.
Каждый праздник старый Пундык отличал Маланью каким-нибудь подарком: то обласкает колечком с камешком, то сережками, то полушалком с диковинными цветами, а то и вовсе поразит коробкой шоколадных конфет с бантом на крышке с заграничной картинкой. В лихую годину эти «подарунки» крепко помогли молодым Пундыкам.
Стоя в церкви, Маланья затмевала баб дорогими нарядами и адресованной всем праздничной доброжелательностью, исходившей от всей ее рослой фигуры… Пундыки краснели от гордости, ловя ненароком откровенно завистливые взгляды женщин и сожалеющие ухмылки подвыпивших мужиков.
Неожиданно умерла старая Пундычиха. Потеряв мать, Васыль горько запил, лавка несколько дней кряду стояла запертой. Старику хоть разорвись, прикрикнул на сына, подсчитав потери и убытки, Васыль отмахнулся. Пришлось Маланье становиться к прилавку. Маланьину долю работы по хозяйству приняла ее младшая сестра, недавно вышедшая замуж. Она привела во двор Пундыков нового работника, бывшего красноармейца, всю Гражданскую сражавшегося с беляками. Так что в хозяйстве переход Маланьи прошел незаметно, а вот в лавку народ повалил. С утра и до самого вечера там не смолкал людской гомон, так и сыпались вольные прибаутки под веселый смех. Прихватив с собой бутылку, Васыль поднимался на горище (чердак) и днями валялся там, мало обращая внимания на происходившее во дворе. Как-то проспавшись, вдруг понял,
что мужичье нашествие вызвано Маланьей. Хмель вон из головы. Резво свалился по лестнице вниз, растолкал мужиков — и в лавку. Маланья наливала керосин в самодельный бидон и что-то веселое говорила покупателю. Васыль, расплескивая керосин, вырвал лейку из рук Маланьи и истошно заорал:— Сука! Так-так-растак-перета! Курва!
— Чого тоби? — Маланья подняла на мужа недоуменные глаза. — Чи ты сказывся?!
Васыль схватил с прилавка какую-то железяку и с матюками попер на покупателей. Хохоча, с притворной трусливостью мужики вывалились наружу. Васыль швырнул железяку им вслед и захлопнул дверь. Обернулся к жене и хотел садануть кулаком ей в плечо. Маланья отступила. Окно тотчас же облепили любопытные рожи. Маланья шагнула к мужу, подставила левое плечо и прошипела, злобно сузив глаза:
— Отут ще ны быв! (не бил!)
Васыль ткнул кулаком не очень сильно, Маланья устояла и подставила правое плечо. На этот раз Васыль ткнул со злостью. Маланья покачнулась и вдруг, повернувшись рывком, наклонилась и хлопнула руками по крепком у заду:
— Отут ще ны быв!
Васыль взвыл и, не переставая материться, замолотил кулаками по упругим телесам. И коленом себе помогал, стараясь побольнее садануть снизу. Маланья вертела задом и довела его до исступления, до черноты в глазах и в этот момент стремительно выпрямилась, мощным движением локтей швырнула мужа наземь. Он грохнулся затылком о грязный пол и заерзал руками и ногами, пытаясь мгновенно вскочить… За окном обидно заржали.
С растрепанными волосами, разъяренной фурией, Маланья пронеслась мимо восхищенных мужиков и влетела в хату. Гром одобрительного хохота проводил ее. Через секунду расхристанный Васыль, с приставшими к рубахе и штанам соломинками и подсолнечной шелухой, вышвырнулся из лавки, обложив задыхавшихся свидетелей четырехэтажным матом, взвился по лестнице к себе на горище.
Воздух вздрогнул от нового взрыва зычного хохота. Лошади, стоявшие у коновязи, насторожили уши, а мужики повалились на землю и задрыгали ногами:
— Ой ны можу! Ой, рятуйте, люды добри, бо сдохну!
Потеха развеселила весь поселок. Редкий перекур обходился, без представления, когда очередной шутник, становясь раком, начинал вопить на потеху товарищам: «Отут ще ны быв!» — и вертеть задом, тыкая кулаком в непотребные места. Зрители с наслаждением гоготали, вытирая покрасневшие глаза.
После такой встряски Васыль очнулся, запой как рукой сняло, теперь и он пропадал в лавке дотемна. Деловит, не улыбнется. Гасил суровостью возможные мужичьи подначки. После смерти бабушки дети тоже целый день вертелись возле лавки или у отца под навесом, где стоял верстак.
По рассказам мамы, Пундыки, самые состоятельные из наших знакомых, мало тревожились по поводу надвигавшейся коллективизации и опасности быть ликвидированными как класс с потерей всего нажитого. По домам пошли агитаторы уговаривать людей вступать в колхоз, а в горах, по слухам, появились басмачи, пробиравшиеся в Среднюю Азию из соседнего Афганистана. Васыль, по совету старого Пундыка, вырыл в густом вишеннике вместительную ямку, туда опустили железный бочонок, запаянный моим отцом, зарыли его, а сверху прикрыли дерном. Маланьины серьги, колечки, ожерелья, дорогие полушалки, свадебные наряды и другие ценные вещи нашли новое пристанище и стали дожидаться своего часа.
Полыхнула весть — басмачи вырезали два русских поселка на речке под горами, никто не уцелел. Дома сожгли, скотину угнали, свиней постреляли и бросили. В поселке организовали отряд самообороны, командиром которого стал бывший боец Красной Армии, муж младшей сестры Маланьи. Он советовал Пундыкам временно поселиться в волости, где мужики несут круглосуточное дежурство и басмачам подготовлен вооруженный отпор, но старик, жалея добро, решил остаться на месте. Бог даст, и эта напасть пройдет стороной, хотя угроза погибнуть первыми была весьма реальной. Усадьба Пундыков стояла на отшибе от села, у самого жерла ущелья, ведущего глубоко в горы.