Рассказы и повести дореволюционных писателей Урала. Том 2

– - Что?! Да знаешь ли, что я могу с тобой сделать?-- накинулся на почтосодержателя.-- Кто едет-то? Как ты осмелился!

– - Воля ваша,-- развел тот руками,-- только вон две пары стоят, потому, ежели для казенной надобности, без коней тоже нельзя...

– - Я с тобой после разделаюсь,-- зловеще прошипел исправник,-- доставай скорее вольных!

– - Нету вольных, восемнадцать троек под Шляхтиным ушли. Начисто! Подождать, не иначе, придется...

Точно вдруг потеряв способность речи, исправник несколько секунд стоял, выпуча глаза. Мужик, потупясь, ковырял в носу. Потом точно кто плашмя ударил лопатой по чему-то мягкому. Раз, другой... Мужик покачнулся.

– - Ваше скородие, владыка требуют!

Мужик как ни в чем не бывало высморкался кровью в подол рубахи, покрутил головой, ухмыляясь хитро и самодовольно всей физиономией, и отправился куда-то по хозяйству.

– - Так-таки и нет лошадей?
– - коротко спросил преосвященный. Исправник, заикаясь, принялся со страха в чем-то оправдываться.

– - Ну что же, я подожду, да...-- проникновенно поглядел владыка.

Выехали только через семь часов, на измученных обратных лошадях. На всех следующих станциях повторилось то же самое; почти сказочные подробности рассказывались о проследовавшем поезде Шляхтина.

– - Кто же вам коней оставит? Он по три целковых на водку дает, по десятке за тройку с перегона!

– - И секлетари с ним, и доктора, и повара, а камердин весь в медалях да прозументах... Одних генералов, чай, до десятка!

– - Нет, ведь это пренебрежение, насмешка какая-то... Я буду жаловаться! Так нельзя... Не мне, скудоумному и убогому, а сану моему довлеет, за себя я все прощаю, но здесь оскорблен представитель...

– - Простите, владыка! Я в отчаянии... я, видит бог, всей душой...

– - Я вас и не обвиняю. Понимаю, вижу, как вас убивает. Тут золотой телец... Да кто же, этот муж?

– - Владелец промыслов... еврей, ваше преосвященство... Сейчас узнал, что царский прием на границе его владений оказан, священник похвальным словом приветствовал...

– - Как? Православный священник? Иудея? Кто же этот иерей?

– - Из его имения, Феогност Купелин!
– -с готовностью подсказал исправник, родственницу которого этот самый отец Феогност сжил с места учительницы.

– - Возмутительно! Православный священник... иудею! Надменному гордецу, из-за которого епископ терпит надругательства... Нет, я буду требовать правосудия!

– - Смею ли просить, владыка, вашей защиты и представительства пред господином губернатором? Я все делал...

– - Вполне, всеконечно, можете располагать моим покровительством! И от себя, и за вас стану протестовать против дерзкого неуважения к власти...

По приезде в городишко преосвященный отправил жалобу в губернию, а отцу Феогносту отрешение от должности с предписанием немедля явиться пред владычные очи. Отсюда же, ободренный архиереем, исправник почтительно, но властно потребовал из управления промыслов сведений: какими видами на жительство располагают прибывшие туда лица и имеют ли вообще право жительства в губернии, будучи иудейского вероисповедания? Торжествующе улыбался, потирая руки.

С триумфом, действительно, невиданным, въехал Шляхтин в свое имение, в котором могло бы вместиться все царство Польское. И дом, над которым день и ночь работало несколько сот человек, был похож на дворец в этих дебрях: до тридцати комнат, с великолепною мебелью из столицы, с дорогими материями по стенам, ливрейные слуги, флаг на кровле...

Все это понадобилось для месячного, первого и последнего, конечно, пребывания на промыслах их владельца.

Странную, невероятную бумагу от исправника получил управляющий. Даже из рук выронил, как прочел, испарина прошибла. Побежал за советом к личному секретарю Шляхтина.

– - Извините, не смею доложить его превосходительству сам... Вот видите, исправник... грубый и невежественный человек, конечно...

Секретарь отнесся совсем необычайно. Читая, все выше подымал брови, улыбаясь, а кончив, вздернул плечи и громко, весело захохотал.

– - Черт возьми! Хорошо, я доложу...-- сквозь смех едва мог ответить.-- Для курьеза, само собой! У него -- паспорт?.. Нет, каково! Доложу обязательно... Паспорт! А? Курьез, курьез...

Едва ушел управляющий, как прибежал встревоженный, запыхавшийся отец Феогност и просит непременно личного свидания с владельцем. Очень доступный вообще, тот сейчас же принял.

– - Ваше превосходительство! Защитите, помогите! Семеро детей... Что же я такого сделал? Ваше превосходительство!
– - взывал обескураженный попик, потрясая архиерейской бумагой.

Перед обедом лакей Шляхтина принес в контору депешу, объяснив, что приказано отправить с нарочным.

"Видно, губернатору",-- подумал управляющий.

Но, прочитав адрес и текст телеграммы, разинул рот и замер в благоговейном ужасе.

После богослужения в соборе владыка проследовал к градскому голове. К обеду съехалось все, что было именитого, богатого, чиновного. Когда зашла речь о неудобствах дорог, преосвященный пожаловался на сугубые тяготы и лишения, испытанные по милости какого-то проезжего Шляхтина.

Это вызвало среди гостей неловкое замешательство. Разговор на минуту оборвался, кое-кто переглянулся.

– - Вашему преосвященству, вероятно, неизвестно, что это тот самый... известный, не только русский, а общеевропейский банкир, обладатель колоссальных богатств? У него огромные связи. Очень жаль, что вам пришлось претерпеть, но... тут уж всякая власть, к несчастию, бессильна!
– - заметил один из гостей.

– - Да-а... До ста миллионов состояние!
– - вздохнул другой.

– - По всем дорогам экстренный министерский поезд подают!

– - Губернаторы встречают, а коли изволит почивать, губернатор ни с чем возвращается, только на вагон посмотрит...

– - Еще бы! Тут и с министрами не очень почтительны, должники и клиенты есть повыше... По всему свету владения, сто миллионов! За достоверное известно, ваше преосвященство, что на балах у него бывают...

Тут следовали имена, от которых владыку хватило холодком, а когда вспала на память отправленная жалоба, бросило в жар.

– - Из сего, мнится, можно заключить, что... что эта персона занимает до некоторой степени официальное положение в высших сферах?
– - прерывающимся голосом вымолвил он.

– - О да! в самых высших, ваше преосвященство... Крупнейший жертвователь, благотворитель, почетный член и глава всяческих обществ, учреждений...

Тут следовал, вместо ошеломляющих имен, цикл анекдотов и легенд о Шляхтине, от которых волосы становились дыбом.

– - Понимаете, среди бала сама пошла собирать в пользу раненых... Ну, кто откажет? Триста, пятьсот рублей вынимают... А он вырвал листок из записной книжки, пописал что-то карандашиком, подает: в любом банке, говорит, получите... Сто тысяч! Тщеславие, конечно, эксцентричная выходка, но какой эффект!