Рассказы из сборника 'Отступление'

– Да здравствует революция!
– прокричал мне вслед командир.
– Да здравствует товарищ Ленин!

– Да, - откликнулся я.

– Жутко хочу спать, - сказал красноармеец.
– Готов завалиться прямо на землю.

Вернувшись в дом Кирова, я застал там только своих родственников. Они молча топтались вокруг тела дяди Самуила. Сара и Рахиль лежали ничком на полу. Обе женщины были прикрыты взятыми у Кирова одеялами. Рахиль рыдала, а Сара лежала тихо и неподвижно, прижимая к себе ребенка. Бандиты исчезли.

– Где они?
– спросил я, едва переступив через порог.

– Где вся эта семейка?

Отец посмотрел на винтовку в моих руках и сурово спросил:

– Зачем тебе ружье, Даниил?

– Где эти Кировы?!
– выкрикнул я.

Папаша покачал головой. В его глазах уже можно было увидеть туманное отражение Бога и ангелов.

– Говорите! Говорите же!
– кричал я.

– Их здесь нет, - ответил папаша.
– И это все, что я могу тебе сказать. Больше они нас никогда не побеспокоят. Нашим бедам пришел конец. Господь наказал нас, и этого достаточно. Мы же никого не вправе наказывать.

– Ты - дурак!
– завопил я.
– И будь ты проклят!

– Послушайте, - сказал красноармеец.
– Я жутко хочу спать.

– Мама!
– обратился я к матери.
– У меня - винтовка. Скажи, куда они подевались?

Мама вопросительно посмотрела на отца, а тот в ответ отрицательно покачал головой. Тогда мама взяла меня за руку и сказала:

– Они прячутся в подвале нашего дома. Шесть человек. Старик не мог бежать, у него болят ноги. Я говорю о старике Кирове.

– Какой стыд!
– выкрикнул отец.
– Что ты делаешь?

– Значит, там все Кировы?
– спросил я у мамы.

Мама ответила мне утвердительным кивком головы.

– Пошли, - сказал я красноармейцу.

Мы быстро скатились по ступеням крыльца и перебежали на противоположную сторону улицы к нашему дому. В кухне я нашел свечу. Красноармеец её зажег и стал освещать мне путь. Я распахнул дверь подвала и спустился вниз. Там, прижавшись спиной к стене и скорчившись, сидели шестеро мужчин. Четверо из семейства Кировых, их родственник по жене и бандит, зарезавший штыком дядю Самуила. Штык все ещё был в руках мерзавца.

Увидев в наших руках винтовки, он отбросил штык. Клинок с сухим стуком заскользил по кирпичному полу.

– Мы ничего не сделали!
– выкрикнул Киров-портной.
– Бог тому свидетель!

– Мы спрятались лишь для того, чтобы случайно не оказаться в гуще боя, - сказал старик Киров, из его носа текли сопли, но он не обращал на это внимания.

– Мы - красные!
– заявил владелец штыка.
– Да здравствует Ленин!

– Да здравствует Ленин!
– подхватила вся шайка.

Крики резко оборвались, когда перед ними появились мои мама, папа и Сара.

Красноармеец, покачиваясь, стоял, почти закрыв глаза и едва удерживая в руках винтовку. Время от времени он зевал, широко открывая рот.

Отец, мама и Сара встали за нашими спинами. Сара прижимала к груди младенца, глаза у неё были совершенно сухими.

– Да здравствует революция!
– его голос в сыром подвале прозвучал тихо, и более всего походил на скрип.

– Значит, это - они?
– спросил красноармеец.

– Да, - ответил я.

– Мы ничего не сделали!
– выкрикнул Киров, тот, что портной.
– Иисус тому свидетель!

– Это не те люди, - выступил вдруг папаша.
– Здесь прячутся наши старинные друзья.

– А это что за тип?
– поинтересовался красноармеец.

– Мой отец.

– И кто же из вас говорит правду?
– спросил красноармеец, обратив на отца затуманенный от усталости взгляд.

– Старик говорит правду! Старик!
– завопил Киров.
– Мы были добрыми соседями восемь лет!

– Это - те самые люди, - сказала мама.

– Идиотка!
– язвительно бросил папаша.
– Ты ищешь на нашу голову новые неприятности. "Это - те самые люди", говоришь ты. Сегодня их арестуют, а завтра придут белые, и они снова окажутся на свободе. Ты понимаешь, что с нами будет?

– А это кто?
– зевая, спросил красноармеец.

– Моя мама.

– Это - те самые люди, - срывающимся голосом и очень тихо произнесла Сара. Казалось, что она произносит свои последние слова, чтобы после этого навсегда перестать говорить.

– Теперь вы удовлетворены?
– спросил я у красноармейца.

– Теперь я удовлетворен, - ответил он.

Я выстрелил из винтовки в кирпичную стену подвала.

В небольшом помещении грохот выстрела был оглушающим. Все, кроме солдата, вздрогнули, вздернув головы. Запах пороховой гари оказался настолько резким, что я чихнул.

– Что ты собираешься сделать?
– дрожащим голосом осведомился папаша.

Я передернул затвор винтовки, чтобы выбросить стреляную гильзу и послать в патронник новый заряд.

– Это так делается?
– для большей уверенности поинтересовался я.

– Точно, - равнодушно ответил смертельно уставший красноармеец.

– Что ты намерен сотворить?
– спросил Киров-портной.

Я выстрелил ему в голову. Он умер мгновенно. Меня от него отделяли каких-то три метра.

Остальные прижались к стене, но все порознь, стараясь как можно дальше отодвинуться от своего соседа.

– Даниил!
– возопил папаша.
– Я запрещаю тебе делать это! Ты не смеешь обагрять свои руки их кровью! Даниил!

Я выстрелил в старшего брата портного.

Старик Киров начал рыдать. Он упал на колени и, протянув ко мне руки, забормотал:

– Даниил, Даниил, мальчик мой...

Я увидел его в ярко освещенной комнате дома портного, увидел его беззубый оскаленный рот, тянущиеся к тете Саре руки... Я застрелил его, стоящего передо мной на коленях.

Отец разразился рыданиями и бросился вон из подвала. Сара и мама по-прежнему стояли у меня за спиной. Красноармеец, чтобы не уснуть, протер кулаком глаза. Я чувствовал себя счастливым. Но это было счастье с привкусом горечи.