Рассказы из сборника 'Пестрая компания'

Лейтенант потряс головой и закрыл глаза, пытаясь точно определить, насколько сильна боль в черепе.

Как это могло случиться, спрашивал он себя. Разве можно перед подходом противника вручать артиллерийскую батарею лейтенанту, не оставив ему при этом никаких приказов? Интересно, как в данных обстоятельствах указанный лейтенант может спасти свою жизнь? Очень скоро вдали возникнет облако пыли и первый снаряд упадет где-то рядом с тобой. Тебя окружают ненадежные и неуверенные в себе люди, которых ты не знаешь, но которые, если можно так выразиться, оказались под твоим командованием. И как только меня угораздило отказаться от службы в Алжире, думал Дюмэтр. Лишь за одну короткую, но судьбоносную неделю рапорт получил ход и его перевели на этот пост. Этот перевод оказался переводом к смерти, переводом, который поставил перед ним неразрешимой дилемму... Во времена Наполеона говорили, что каждый солдат носит в своем ранце маршальский жезл. Ныне же каждый солдат повсюду таскает за собой неразрешимую, таящую смерть шараду.

Лейтенант Дюмэтр попросил перевести его из Алжира лишь потому, что там он тратил слишком много денег. Всё просто и ясно. Расплатившись в конце месяца по многочисленным счетам, он переводил деньги в Париж больным и едва сводившим концы с концами родителям. С каждым днем он все больше понимал, что лейтенантского жалования для жизни в веселом городе ему не хватит, особенно учитывая то, что лейтенант вырос в состоятельной семье и раньше никогда не испытывал недостатка в средствах. У него образовались устойчивые привычки, от которых он не имел сил отказаться, несмотря на войну и, кроме того, он сохранил какую-то безрассудную щедрость...

Итак, Алжир оказался для него слишком дорогим. Однако пустыня, как теперь стало ясно, может обойтись ему ещё дороже.

... Он знал, что там в Алжире, солдаты батареи за спиной своего командира передразнивали его, имитируя неуверенную манеру отдавать приказы. Солдаты не знали, что лейтенант, делая паузы и замедляя речь, всего лишь пытается придать своему голосу нужный тон. Дюмэтр очень боялся выглядеть в глазах ветеранов писклявым, желторотым юнцом, для которого война прошла стороной... Да, подчиненные передразнивали его, но он знал, вернее, чувствовал, что несмотря на это они его любят, и если бы сейчас они были здесь с ним, то он, не колеблясь, пошел бы к своим людям, поговорил бы с ними и нашел бы в себе силы принять единственно верное решение, каким бы оно ни было. Те люди были готовы разделить с ним как тяготы жизни, так и груз смерти.

Однако здесь он оказался среди угрюмых, заросших бородами чужаков, взирающих не него исподлобья с холодной враждебностью. Для них он был новичком и к тому же офицером. А в этой армии, как известно, всех новичков автоматически встречают с подозрением, а офицеров - с ненавистью...

Лейтенант Дюмэтр медленно брел по чахлой пыльной растительности в сторону заката. Солнце уже скрылось за горизонтом, и ветер стих, а размеренная ходьба, подумал он, каким-то непостижимым образом поможет ему решить проблему. На пути мне может встретиться американский патруль, с едва заметной улыбкой рассуждал он про себя, и я попаду в плен. Это сразу снимет все трудные вопросы... Я похож на ребенка, думал он, который надеется на то, что к утру у него заболит горло, и не надо будет идти в школу, где ему предстоит контрольная по арифметике. Если бы кто знал, какой ужасной арифметикой его заставили заниматься сейчас! Мало кому приходилось проводить столь страшные и безжалостные расчеты! Он взглянул на едва заметную светлую полоску на горизонте, за которым в его сторону двигались американцы. Насколько проще быть американцем! В их арифметике имеются готовые ответы на все задачи. Как прекрасно должен себя чувствовать этим вечером артиллерийский лейтенант американской армии, шагая рядом с солдатами, которым он может доверять и которые верят в него. Они объединены одной идеей и знают, кто их враг. Их родители вполне здоровы, хорошо питаются, находясь в трех тысячах миль от поля боя и не зная, что такое оккупация.

Какая трагедия быть французом в это страшное время! Француз сейчас не что иное, как Гамлет, в бесполезном и бездумном порыве прокалывающий шпагой Полония и своего дядю... Французы, это - всемирные Гамлеты...

Лейтенант Дюмэтр, словно маленький мальчик, вдруг сел на темную землю, уткнул лицо в ладони и зарыдал. Перестав плакать так же неожиданно, как и начал, он, не смахнув со щек слез, прикусил нижнюю губу. Что за глупость, подумал он. Я же взрослый человек...На этот вопрос ответ должен быть. Ведь я - не единственный француз на этом континенте. Ключ к разгадке - солдаты. Если бы я знал, что они хотят... Если бы можно было невидимкой оказаться среди них. Врагу сдавались не только артиллерийские батареи... Перед ним капитулировали целые армии... Офицеры выходили вперед с белым флагом и предлагали свои услуги недавним противникам. Капитан сейчас в Алжире, и никто не сможет меня остановить. "Дорогой сэр, есть ли здесь люди, говорящие по-французски? Дорогой сэр, Лейтенант Дюмэтр, командир артиллерийской батареи докладывает вам, что желает объединить усилия вверенной ему части с действиями Американской армии и встать под американские знамена в борьбе против общего врага в Северной Африке...". Наверняка есть какие-нибудь правила сдачи в плен, потому что в армии поведение расписано на все случаи жизни. Отцу и матери придется самим заботиться о себе. Вот только солдаты...

Лейтенант Дюмэтр шлепнул себя по бедру и поднялся на ноги. Все-таки он пришел к нужному решению. Он не испугался контрольной по арифметике, и теперь точно знал, какой ответ следует получить. Он придет к солдатам и обрисует им положение. Сделает это просто... Понятными словами...

Лейтенант решительно зашагал в направлении передового орудия. Так быстро он не передвигался вот уже целую неделю.

"Солдаты, - скажет он им, не забыв при этом понизить голос, - дела обстоят следующим образом. Не знаю, известно вам этот или нет, но завтра здесь появится американская армия". Офицеры никогда не знают, насколько информированы их подчиненные, и какие слухи достигли их ушей. Не известно им и то, какие факты получают подтверждение, какие пророчества произносятся, какие наказания назначаются, какие награды раздаются и кто из начальства подвергается разжалованию за утренней солдатской сигаретой или в казарменных сортирах. "Я получил приказ оказывать сопротивление, - скажет он, - Лично я не считаю, что эти приказы нас к чему-нибудь обязывают, так как убежден в том, что все французы должны выступить в поддержку того дела, ради которого сейчас сражается Америка". Возможно эти слова могут показаться чересчур патетичными, подумал он, но совсем без пафоса воевать невозможно. "Я намерен выйти к американцам с флагом мира и сдать им все орудия этой батареи." После этого следует обратиться к тем, кто может не согласиться. "А те, кто не пожелают разделить мои взгляды, могут отойти в тыл..." Нет. Так не пойдет. Они уйдут, все расскажут, а к утру сюда примчится эскадрон кавалерии, и с лейтенантом Дюмэтром через полчаса будет покончено. Может быть, задержать их здесь? Но как это сделать? А что, если все они люди Виши? Платит им правительство Виши, а тысячи и тысячи находящихся в Африке французов сделали ставку на победу Германии. Да они хладнокровно его пристрелят.

Дюмэтр ещё раз проклял себя за тот фокус, который он выкинул и в результате которого он оказался среди двух сотен чужих людей. В своем бывшем дивизионе он мог спокойно отозвать в сторонку сержанта Губилля, откровенно с ним потолковать и получить столь же откровенный ответ. Сержанту Губиллю было сорок пять лет, и к молодым офицерам он относился не только терпимо, но и испытывал в отношении их некоторое подобие отцовских чувств. Если бы в этой унылой равнине нашелся такой человек, то он мог бы спасти не одну жизнь...Так или иначе, но сержанта Губилля под рукой лейтенанта Дюмэтра в данный момент не было. Может быть, его сможет заменить этот бретонец... этот крестьянин... Как его там? Кажется, Буяр... Буяр старше всех. У него располагающий вид и он, похоже, человек честный...

Лейтенант глубоко вздохнул и резво зашагал к передовому орудию. Дюмэтр пока не знал, как поступит, но в том, что делать что-то надо, он не сомневался...

А под импровизированным навесом негромко, но резко говорил Буяр. Его лицо старого, доброго крестьянина совершенно преобразилось. Веселые, внушающие доверие морщинки вдруг куда-то исчезли, и физиономия теперь не выражала ничего, кроме отчаяния и решимости.

– Будет оказано лишь символическое сопротивление, - говорил он.

Сидевшие вокруг Буяра солдаты слушали, уставившись в землю, и лишь изредка бросали на него полные смущения взгляды.

– Символическое сопротивление неизбежно приведет к символическим смертям...
– Буяр задумчиво и неторопливо обвел взглядом лица слушателей...
– а символические покойники кормят ничуть не меньше червей, чем все другие...

Лишь Жувэ, самый юный из всех не мог сидеть спокойно. Он то и дело потирал себе шею или, начертав на песке какие-то знаки, принимался внимательно их изучать.

– После того как мы убьем красавчика-лейтенанта, наши жизни окажутся в наших руках. Мы распорядимся ими так, как сами пожелаем.

– Оценим ситуация с политической точки зрения, - сказал Лаба.
– Если победят немцы, то нам - крышка...

– Может быть, - неуверенно произнес сержант Фурье: в его голосе слышалась боль, вызванная необходимостью принимать решение.
– Может быть, нам немного подождать и посмотреть, как будут развиваться события?

– Подождать и посмотреть на свои похороны, - сказал Буяр.

– По меньшей мере, - вмешался Лаба, - нам следует поговорить с лейтенантом. Послушать, что он скажет.

– Я сражался на Маасе, - сказал Буяр, - и хорошо знаю, что такое беседы с лейтенантами. Если вы трусите, то я беру всю ответственность на себя...
– он оглядел солдат с нескрываемым презрением крестьянина.
– В этой войне убьют ещё очень много людей. И если надо, то я и самостоятельно смогу разобраться с лейтенантом...

– Прежде мы должны с ним поговорить, - упрямо повторил Лаба.

– С какой стати?
– громко спросил Буяр.

– Может быть, он на нашей стороне. Может быть, он тоже не хочет драться с американцами...