Рассказы извозчика. Грустные, смешные и сексуальные

А еще надо было Нинку заставить приехать, меня подменить. А я этого не сделала. Пожалела младшую сестренку. Ее у нас в семье всегда баловали. От любых трудностей берегли. Вот и в тот раз, все заботы о маме я на себя взвалила, а Нинка только на похороны приехала. Так и получилось, что почти четыре месяца я в Омске просидела. На четыре месяца тебя без жены, без семьи оставила. А ты - мужчина молодой, к тому же красивый. Лакомый кусочек для незамужних бабенок. Вот одна из них тебя и охмурила. Я ей, Сережа, зла не желаю. Но, как говорится, Бог все видит. Отольются ей мои слезы. Отольются. А их у меня ой как много было. Как сейчас помню, приехали мы со Светланкой на поезде в Алма-Ату, а нас никто на вокзале не встречает. У меня сердце оборвалось: думала, с тобой беда какая-то приключилась. Добрались мы до дома на такси. Захожу на кухню, а там твоя записка на столе. Хорошо, рядом стул стоял, а то грохнулась бы на пол. Плюхнулась я на этот стул, да как завою в голос. Светланка перепугалась. Мечется вокруг меня, за руки хватает и всхлипывает: Мамочка, не надо! Мамочка, не надо! А я реву, не могу остановиться. Спасибо Рае. Услыхала мои вопли, прибежала, валерьянки накапала, на диван уложила. А когда я немного успокоилась, принесла бутылку коньяка початую. Сели мы с ней на кухне и тут она мне все про тебя рассказала. Про все твои подвиги, которые ты в мое отсутствие совершил. Ты же знаешь, ей через стенку все слышно.

Ох, Сереженька, Сереженька, что же ты наделал?! Ты ведь не только мою жизнь искалечил, ты и дочь нашу не пожалел. Как она, бедненькая переживала! С того то времени она учиться плохо стала. Хотя, в том есть и моя вина. Я тогда ничего вокруг себя не замечала. Жила, как запрограммированный зомби. Утром встану, приготовлю дочери завтрак (сама я почти не ела, на 12 килограмм похудела) и иду на работу. Домой вернусь, сготовлю ужин и сажусь в кресло перед телевизором. Передачи не смотрю. Уставлюсь в одну точку и думаю, думаю. И, представляешь, до того додумалась, что решила руки на себя наложить. Хотела таким способом тебе отомстить за измену. "Пусть моя смерть, - думала я, - ему, как упрек, как наказание на всю оставшуюся жизнь будет".

Как-то поздно вечером, когда Светланка ужу спала, села я за кухонный стол и давай записку тебе предсмертную писать. О чем писала, почти не помню. Хорошо лишь запомнила, что заклинала тебя Светланку у себя не оставлять, а отправить ее Нине. Не хотела, чтобы моя дочь у твоей новой жены приживалкой была.

Когда закончила записку, приколола ее кнопками на видном месте, на оконной раме. Потом достала из сумки несколько упаковок снотворного (я их накануне с работы принесла), распотрошила и таблетки в кучу сгребла. Рядом стакан с водой поставила. После этого пошла в ванную, помылась, надела чистое белье и красное платье с глубоким вырезом, твое любимое.

Перед тем, как таблетки выпить, захотела на дочь последний раз взглянуть. Быстро, одним глазком. Иначе, думаю, если задержусь возле ее кровати, не смогу отраву принять. Приоткрыла я дверь в Светланкину комнату, вижу, лежит она раздетая, одеяло с себя скинула. Не выдержала я, подбежала к ней, одеялом укрыла и наклонилась, чтобы ручку поцеловать. Еще губами не дотронулась до нее, а уже чувствую, как от тела жаром пышет. Потрогала лоб, а он горячий. Вспомнила я тогда, что Светланка перед сном рассказывала, как утром, по дороге в школу, под ливень попала.

Тут я, конечно, про все на свете забыла. Давай дочь лекарствами пичкать, да чаем с малиной поить. Всю ночь возле ее кровати провела. Только под утро температура спала. Успокоилась я немного, вышла на кухню, гляжу, а на оконной раме моя записка висит. Меня аж в дрожь кинуло: "Сволочь! Мразь! Чуть ребенка своего сиротой не оставила!" Бросилась я к окну, сорвала записку и в клочья разорвала. Потом опустилась на стул, голову на руки положила и задумалась: как мне дальше жить? Но чтобы я не думала, мысли все к тебе возвращались. "Не может быть, чтобы он вот так, просто разлюбил меня!
– пыталась я убедить себя, - не может быть, чтобы эта девица так вскружила ему голову, что он забыл прожитые вместе счастливые годы! Забыл мои поцелуи, мои ласки! Забыл, как кружил меня на руках, узнав о беременности! Забыл, как забавлялся с маленькой дочерью! Нет! Не может быть, чтобы он все это забыл! Наверное, эта разлучница приворожила его, одурманила. Затмила его память своими чарами. А стоит ему увидеть меня, и все чары сгинут. Он снова будет любить меня, как прежде."

Решила я встретиться с тобой. На следующий день, к концу рабочего дня подъехала я к вашему управлению. Встала невдалеке, за газетным киоском. Жду. Минут через пять ты вышел из подъезда. Огляделся по сторонам, вытащил не спеша сигареты из кармана и закурил. Я жду, когда ты отойдешь от здания управления. Не хотела при свидетелях с тобой встречаться. А ты все стоишь на месте и куришь. Тогда решила я сама тебя окликнуть. Только набрала воздух в легкие, чтобы имя твое выкрикнуть, как вдруг с другой от меня стороны голос: Сережа! Я вздрогнула от неожиданности. Гляжу, ты встрепенулся, улыбка во все лицо, и бежишь на голос. Да так легко, стремительно, будто не бежишь, а паришь над землей. Тут я и увидела ее, разлучницу.

Знаешь, Сергей, не мое это, конечно, дело ей оценки давать, но я ожидала увидеть, если не ослепительную красавицу, то, по крайней мере, очаровашку с интригующим шармом милого лица. Но то, что предстало моему взору, меня сильно разочаровало (хотя, не скрою, и обрадовало одновременно). Бледная, серенькая поганка с редкими волосами на голове и, как мне показалось, не совсем прямыми ногами. Единственное ее достоинство - молодость. Но это достоинство, Сереженька, временное. Женская молодость скоротечна. Она, как солнце на небосклоне. Только что была в зените, глядь, а уже клонится к горизонту. Впрочем, в тот момент о внешности твоей избранницы я не думала. В ту минуту... Ох, Сережа, Сережа, не дай тебе бог пережить то, что я пережила в ту минуту, когда наблюдала за вами, стоя у газетного киоска. Сердце мое на части рвалось, глядя, как ты ее обнимаешь и целуешь. Спазм так горло сдавил, что дышать стало трудно. Ноги ватными сделались. Чтобы не упасть, я за поручень киоска ухватилась. Мне бы повернуться, да уйти, а не могу. Смотрю на вас, как завороженная, взгляд не оторву. Вижу, положил ты ей руку на плечо, обнял, и пошли вы не спеша вдоль дороги. И я за вами на негнущихся ногах поковыляла. Прошли вы два квартала, дорогу пересекли, встали на остановке, автобуса ждете. Я на противоположной стороне улицы осталась. К фонарному столбу прислонилась и с тебя глаз не свожу. Уверена была, что ты почувствуешь мой взгляд. Так оно и вышло. Повернулся ты в мою сторону, и тут наши глаза встретились. Помнишь? Помнишь, как ты вздрогнул, увидев меня? Как весь сжался при этом? А я всматриваюсь в твои глаза и пытаюсь разобраться, что у тебя в тот момент в душе творилось, какие чувства в ней наша встреча породила. Долго я так смотрела, а того, чего желала, так и не высмотрела. Были в твоих глазах и растерянность, и виноватость, и даже жалость ко мне, а вот любви не было. И когда я это поняла, тут как раз автобус подошел, и вы уехали.

Не помню, как я в тот вечер добралась до дома. Пришла, легла на кровать, не раздеваясь, и так всю ночь пролежала. Много о чем я передумала в ту ночь, но утром встала с твердым намерением выбросить тебя из головы и начать новую жизнь. "Раз он нашел себе другую жену, то и я подыщу себе другого мужа, - решила я про себя, - женщина я еще молодая, привлекательная. Неужели не найду себе мужика?! И не простого мужика, а богатого. "Нового русского."

Знаешь, Сережа, я даже себе не признавалась тогда в том, что богатый муж мне нужен был не из-за денег, а чтобы твое самолюбие уязвить. Чтобы ты увидел, что мужчины, покруче тебя, смогли оценить меня по достоинству, а ты не смог.

Поскольку среди моих близких знакомых богатых людей не имелось, решила я позвонить Оксанке Божко, моей подруге с институтских лет. Ты ее должен помнить: она у нас на свадьбе была. Мы с ней время от времени перезванивались, поэтому я знала, что ее муж, начав в конце восьмидесятых годов с небольших торговых операций, резко затем расширил свой бизнес, став владельцем нескольких компаний.

Оксанка поняла меня с полуслова.

– Не переживай, подруга. Найдем тебе состоятельного крота.

Действительно, спустя три или четыре дня, раздался телефонный звонок, и не успела я открыть рот, как услышала жизнерадостный Оксанкин голос:

– Ленка, все в порядке. Один крот у нас уже в силках. Я показала ему твою фотографию. Он в восторге. В субботу надень свое лучшее платье, почисть перышки и жди меня к шести часам. Мой муж закатывает банкет по случаю подписания крупного контракта с японской фирмой. Там будет и "твой". Я вас познакомлю.

Помнишь, Сережа, в последние годы в рестораны мы не ходили - не по карману было. Поэтому в памяти у меня сохранились воспоминания о ресторанах советской эпохи. С огромными, ярко освещенными залами, шумными компаниями и гремящей до боли в ушах музыкой. А тут я вдруг очутилась в небольшом, уютном помещении с оригинальной отделкой интерьера и мягким, ласкающим глаз освещением. В глубине помещения чуть слышно играл небольшой оркестрик. В центре зала стоял длинный стол, за которым разместились человек тридцать гостей. Когда мы с Оксанкой вошли в зал, нам навстречу из-за стола вышел крепкого телосложения, слегка коренастый мужчина лет сорока с глубокими залысинами на лбу.

– Познакомьтесь, - защебетала Оксанка, встав между нами, - это Лена, а это Вячеслав.

Банкет проходил довольно скучно. Японцы предпочитали пить минеральную воду, а наши, глядя на них, позволяли себе только пиво. Я сидела за столом рядом с Вячеславом. Мы почти не разговаривали. Он лишь поинтересовался местом моей работы. После банкета Вячеслав отвез меня на своей машине домой и предложил на следующий день поужинать с ним в ресторане. Мы стали встречаться с Вячеславом. Не часто, раз или два в неделю. Я из кожи лезла вон, чтобы ему понравиться. Хотелось, как можно скорее добиться своей цели - стать женой богатого человека. Какие только женские уловки и хитрости я не использовала для достижения этой цели. На кухне я демонстрировала чудеса кулинарии, в его доме я навела идеальную чистоту и порядок, на людях была сама скромность и послушание, а в кровати изображала африканскую страсть, хотя в действительности не получала от близости с ним и сотой части удовольствия, которое испытывала с тобой. (Наверное, Сережа, я зря пишу о таких подробностях. Ни одна нормальная женщина не стала бы откровенничать на эту тему с дорогим ей человеком. Но это письмо - моя исповедь, и в ней я не хочу лгать.) Порой мне казалось, что еще немного усилий, и крепость будет взята, Вячеслав предложит мне руку и сердце. Но время шло, а желаемый результат по-прежнему лишь маячил где-то на горизонте. Более того, я стала замечать, что Вячеслав начал принимать мои ухаживания, как нечто обыденное и даже должное. Он попросту перестал их ценить.