Рассказы о русском подвиге

караулы, дежурства и даже учения. Следил строго, чтобы головы крестьяне

держали высоко, животы не распускали.

— Да ты — что полковник, — смеются крестьяне. А сами довольны, что

крепкой руки начальник.

— Что там полковник — сам генерал! Ваше превосходительство!

Жили крестьяне по-прежнему в селах. Поднимались они по тревоге, когда

возникала нужда...

Едет французский отряд по русской дороге. Обоз, но с большой охраной.

Порох доставляют для армии. Кони пушку везут впереди. Это чтобы пугать

крестьян, ну и себя, французов, конечно, подбадривать.

Звенят, гудят, переливаются на церковных звонницах колокола. То медью

ударят, словно в набат, то трепетно, тонко зальются.

Приятно французам слушать.

Вот здесь отгремели. Ушли за бугор — там тоже деревня и церковь.

Подхватились и слева и справа. Идет от села к селу перезвон. Эка приятные звуки...

Продолжают французы свой путь. Слушают звонную прелесть.

Идут и не знают того, что это не просто звон — это голос для них

прощальный, погребальный, выходит, звон.

Четвертаков использовал церковные перезвоны, как сигналы для своих отрядов.

Это не только сигналы тревоги. В каждом переливе свои команды. Слушай

внимательно — будешь знать, куда идти и где собираться.

Продолжают французы свой путь. А в это время из разных окрестных сел

выходят уже отряды. Приказ — собраться сегодня им у ручья, у Егорьевской балки.

Подошли французы к ручью — крестьяне со всех сторон. Несметно. Черно от

кафтанов. Конный виден в крестьянских рядах — наверно, начальник.

Скомандовал конный. Бросилось воинство на французский обоз. Растерялись

солдаты, что были с пушкой, — куда же палить, в какую же сторону! Всюду

крестьяне. Стрельнули в конного, в старшего. Да, к счастью, того, перелет.

Выстрел был первый, он же последний. Не успели французы сунуть новый заряд.

Ноги крестьянские быстры, руки проворны и очень цепки. Пушка, обоз и солдаты —

все через минуту в крестьянских руках.

Возвращаются партизаны с отважного дела домой. Едет на коне солдат

Четвертаков, Ермолай... как там тебя по батюшке? Эх, можно, пожалуй, без батюшки.

Ермолай Четвертаков — генерал крестьянский. Ваше солдатское превосходительство!

ВАСИЛИСА КОЖИНА

Баба есть баба. Впрочем, не всякая.

Василиса Кожина была женой деревенского старосты. По-бабьи она проворная.

В избе чисто, дети накормлены, скотина в хлеву в довольствии.

Да не только этим Кожина славилась. Муж у нее хоть и староста, да то ли

с ленцой, то ли просто не очень проворный мужик. Вот и сложилось так, что по

всяким делам крестьяне ходили не к старосте, а к женке ленивого Кожина.

Оказалась старостиха первой в селе фигурой.

Баба она дородная, баба она степенная. И посмотреть на такую приятно, и

услышать умный совет.

В общем, довольны крестьяне. Жаль, что женщин в старосты не избирают.

И вот накатилась война с французами.

Бегут к Василисе крестьяне:

— Как же нам быть?

— Бить нежданных, непрошеных, — отвечает им Кожина.

Смотрят мужики на нее недоверчиво. Не шутит ли баба?

— Что же мы — войско?

— А где ружья?

— Где сабли?

Короче, впервые совет Василисы был для крестьян ничто. Посмеялись, и только.

Тогда собрала Василиса баб помоложе. Создался женский отряд. Без ружей,

без сабель. Вилы, простые рогатины — вот все, чем богаты бабы.

Уходят крестьянки в соседний лес. Смеются крестьяне:

— Аники-воины!

— Бонапарту схватите в плен!

Впустую, конечно, ходили вначале по лесу бабы. Но вот наступил день, когда

поймали они француза. Тянут трофей в село.

Глянули мужики, так и ахнули. Ходят вокруг француза, смотрят, не верят

своим глазам:

— Гляди, настоящий!

— С усами!

— И сабля, смотри, была. И ружье!

Висит оно теперь на плече у Кожиной. Сабля у рыжей молодки в руках.

Торжествуют сельские женщины:

— Ага!

— Не верили!

— Вот вам мужская работа!

— Ну, посмотрели? — спросила Кожина. — Теперь собирайтесь, очередь, значит,

ваша.

— Подумаешь — раз повезло!

— Скопом штуку одну споймали.

— Ну меньше, ну больше одним — французская армия от этого, что ли,

убавится?!

— Дурни! — ругнулась Кожина.

После первой удачи дело у женщин пошло успешнее. Второй, третий,

четвертый француз попался.

Ружьишками женщины обзавелись. Василиса Кожина ходит теперь в шинели.

Сабля гусарская сбоку висит.

Отводят женщины пленных в уездный город Сычевку. Слава о них гремит.

Задумались теперь мужики. Завидно им, глядя на женщин.

— Эх, зря мы тогда не поверили!

— И нам бы теперь почет.

Пересилили они мужское свое упрямство. Стали являться к Кожиной, проситься

в отряд.

— Ну что же, надо подумать, — отвечает с улыбкой им Кожина. — Тут как

присудит наш бабий сход.

Сход порешил мужиков принять. Давно ведь женщины этого ждали. Не бабье

дело вести войну.

Хоть и не бабье, да все же мало кто из женщин оставил ружья. Огромный

теперь отряд. Старшим по-прежнему Кожина. Мужики послушны во всем.

— Приказывай, матушка, слушаем.

— Бей до конца француза! — ныне это единый приказ.

Вот какая она, Василиса Кожина, русская женщина, храбрая женщина. Ее не

то что на место старосты, Кожину хоть в губернаторы назначай, хоть в военный

совет сажай.