Рассказы о Шерлоке Холмсе. Король страха (сборник)

Улыбка сошла с губ старика, он недоуменно уставился на меня.

«Да, это правда, – сказал он. – Знаешь, Виктор, – он повернулся к сыну, – когда мы засадили ту банду грабителей, они поклялись перерезать нас всех. На сэра Эдварда Холли и в самом деле напали. С тех пор я действительно веду себя осторожно, хотя понятия не имею, каким образом вы об этом догадались». – «У вас замечательная трость, – взялся объяснять я. – По надписи на ней я понял, что она у вас не больше года. Однако вы просверлили в ней отверстие и залили его свинцом, чтобы превратить трость в грозное оружие. Сомневаюсь, что вы стали бы это делать, если бы не опасались серьезно за свою жизнь». – «Что-нибудь еще?» – Тревор-старший снова заулыбался. «В молодости вы много занимались боксом». – «Тоже верно. Как вы узнали? У меня что, нос криво сидит?» – «Нет, – сказал я. – Об этом мне рассказали ваши уши, а точнее особые уплотнения и другие деформации, характерные для боксеров». – «Что-нибудь еще?» – «Мозоли у вас на руках указывают на то, что вы часто держали в руках лопату». – «Все свое состояние я заработал на золотых приисках». – «Вы бывали в Новой Зеландии». – «Опять в точку». – «И в Японии». – «Совершенно верно». – «Когда-то вас связывали тесные отношения с человеком, инициалы которого Д. А., но потом вы постарались полностью вычеркнуть его из своей памяти».

Мистер Тревор медленно поднялся, как-то дико глядя на меня большими голубыми глазами, и вдруг повалился на стол лицом прямо в ореховую скорлупу, разбросанную по скатерти.

Можете себе представить, Ватсон, наше с Виктором изумление. Слава Богу, без сознания судья пробыл недолго. Когда мы расстегнули его рубашку, побрызгали на лицо водой, старик пару раз глубоко вдохнул и пришел в себя.

«Ну, ребята, – сказал он, пытаясь улыбнуться, – надеюсь, я не сильно вас напугал. С виду-то я еще ничего, крепкий, но сердчишко у меня, знаете, пошаливает. Не понимаю, мистер Холмс, как вы проделали этот фокус, но теперь я вижу, что любые полицейские ищейки по сравнению с вами просто сосунки. У вас настоящий дар, уж поверьте человеку, который кое-что повидал в своей жизни».

Вот эти-то слова, вместе с несколько преувеличенной оценкой моих качеств, которой он закончил свою речь, поверите ли, Ватсон, и заставили меня в первый раз задуматься над тем, что мое безобидное хобби может стать способом зарабатывать на жизнь. Тогда, правда, я был слишком взволнован внезапным приступом хозяина дома, чтобы о чем-то таком задумываться.

«Надеюсь, это не мои слова так подействовали на вас?» – сказал я. «Ну, вообще-то вы затронули довольно больную для меня тему. Могу я узнать, как вы об этом догадались и что еще вам обо мне известно?» – Говорил мистер Тревор как бы шутя, но было видно, что где-то в глубине его глаз затаился страх. «Да тут нет ничего особенного, – сказал я. – Просто, когда мы рыбачили, вы закатили рукава, снимая рыбу с крючка, я и заметил у вас у сгиба локтя татуировку “Д.А.” Буквы были плохо видны, но все же их можно было различить. Пятно на коже вокруг них говорило о том, что когда-то вы хотели выжечь эти знаки. Естественно, напрашивался вывод, что в свое время эти инициалы были вам очень дороги, но потом вы сделали все, чтобы забыть о них». – «Ну и глаза у вас! – воскликнул судья с облегчением. – Все правильно. Но давайте больше не будем об этом. Из всех призраков прошлого призраки бывших возлюбленных самые неприятные. Идем в биллиардную. Выкурим по сигаре».

С того дня мистер Тревор стал относиться ко мне с некоторой опаской. На это обратил внимание даже его сын. «Ты так ошарашил старика, – говорил Виктор, – что теперь он уж и не знает, какие еще его секреты тебе известны». Я уверен, что судья не хотел показывать этого, но моя осведомленность не давала ему покоя. Наконец, не желая больше причинять неудобства гостеприимным хозяевам, я решил уехать. Но за день до моего отъезда произошло одно событие, как впоследствии выяснилось, довольно важное.

Мы втроем сидели в шезлонгах на лужайке перед домом, наслаждаясь вечерним солнцем и прекрасным видом на озера, когда подошла служанка и сообщила, что к мистеру Тревору пришел человек.

«Как его зовут?» – спросил судья. «Он не назвал своего имени, сэр». – «Что же ему нужно?» – «Он сказал, что вы его знаете и он хочет переброситься с вами парой слов». – «Ведите его прямо сюда».

Через минуту показался маленький сухонький человечек с заискивающим взглядом и шаркающей походкой направился к нам. У него было худое лицо, грубое, покрытое въевшимся намертво загаром; словно приклеенная улыбка обнажала ряд кривых желтых зубов; морщинистые руки он держал полусжатыми, что характерно для моряков. Его куртка была распахнута, на рукаве красовалось пятно смолы. Общую картину дополняли рубашка в красно-черную клетку, штаны из грубой хлопчатобумажной ткани и изношенные чуть ли не до дыр башмаки.

Увидев его, мистер Тревор издал звук, похожий на икоту, вскочил из шезлонга и бросился в дом. Но через секунду вышел, и, когда он проходил мимо меня, я почувствовал сильный запах бренди.

«Итак, любезный, – сказал судья, – чем я могу вам помочь?»

Моряк какое-то время смотрел на него, прищурившись и продолжая улыбаться, потом сказал: «Не узнаете меня?» – «Черт меня побери! Хадсон!» – удивленно воскликнул мистер Тревор. «Он самый, – кивнул моряк. – Прошло уж тридцать лет, как мы последний раз виделись. Теперь у вас большой дом, а я все еще питаюсь солониной из бочки». – «О, так вы узнаете, что я не забыл былые времена! – вскричал мистер Тревор, подошел к гостю и что-то шепнул ему на ухо. – Идите на кухню, – громко сказал он. – Вас накормят и напоят. Не сомневаюсь, что я смогу устроить вас у себя». – «Благодарю вас, сэр, – ответил мужчина и по-морскому отдал честь. – Я только недавно на берегу, два года болтался в море на трампе. Пора и отдохнуть. Сначала я думал наведаться к мистеру Беддосу, потом вспомнил о вас». – «Как! – воскликнул Тревор. – Вы знаете, где живет мистер Беддос?» – «Уж поверьте, сэр, я знаю, где живут все мои старые друзья», – зловеще улыбнулся моряк и, ссутулившись, пошел следом за служанкой на кухню.

Мистер Тревор пробормотал что-то невразумительное насчет того, что когда-то, направляясь на прииски, познакомился с этим типом на корабле, и ушел в дом.

Через час, войдя в столовую, мы увидели, что судья лежит мертвецки пьяный на диване. Все это произвело на меня крайне неприятное впечатление, поэтому я был рад, что решил побыстрее уехать из Донниторпа. К тому же мне показалось, что моему другу было стыдно за отца, который так странно себя ведет.

Все это произошло в течение первого месяца каникул. Я вернулся в Лондон и семь недель не выходил из дому, занимаясь опытами по органической химии. Когда на дворе уже стояла глубокая осень, я получил телеграмму от своего друга, в которой он просил меня приехать в Донниторп, потому что ему очень нужны были моя помощь и совет. Разумеется, я тут же отложил все свои дела и снова отправился на север.

Виктор встретил меня на станции в пролетке, и я с первого взгляда определил, что последние два месяца ему было нелегко. Он похудел, вид у него был измученный, от былой беззаботности и веселости не осталось и следа.

«Старик умирает», – вместо приветствия сказал он. «Не может быть! – воскликнул я. – Что случилось?» – «Апоплексический удар. Нервное потрясение. Он на волосок от смерти. Не знаю, застанем ли мы его живым».

Вы понимаете, Ватсон, как потрясен я был этим неожиданным известием.

«Что было причиной удара?» – «В этом-то все и дело. Садитесь, поговорим по дороге. Помните человека, который явился к нам перед вашим отъездом?» – «Конечно».

«Знаете, кого мы в тот день пустили к себе в дом?» – «Понятия не имею». – «Самого дьявола, Холмс!» – воскликнул Виктор.

Я с недоумением уставился на него.

«Да. Это сущий дьявол. С того дня у нас не было ни одной спокойной минуты. Отец не поднимал головы. И теперь жизнь его разбита, сердце вот-вот не выдержит, и все это из-за проклятого Хадсона». – «Что их связывает?» – «Вот это-то я и хотел бы узнать. Милый, добродушный старик… Что общего может быть у него с этим чудовищем? Но я так рад, что вы приехали, Холмс. Я верю в вашу рассудительность и благоразумие и надеюсь на ваш совет».

Мы ехали по гладкой белой проселочной дорожке, впереди широко раскинулись знаменитые озера Бродз, поблескивающие в бардовых лучах заходящего солнца. По левую руку от нас уже показались высокие трубы и флагшток дома сквайра.

«Отец назначил Хадсона садовником, – сказал Виктор. – Но через какое-то время это перестало удовлетворять нашего гостя и он сделался дворецким. Потом Хадсон стал вести себя так, словно весь дом принадлежит ему: ходил куда вздумается, делал все, что хотел. Не было и дня, чтобы служанки не пожаловались на его пьяные выходки или грубую речь. Папа увеличил прислуге жалованье, чтобы хоть как-то компенсировать неудобства. Этот тип брал лодку, лучшее ружье отца и отправлялся на охоту. И все это с таким довольным, хитрым и наглым выражением лица, что я бы давно уже показал ему, где раки зимуют, если бы не его возраст. Говорю вам, Холмс, все это время я еле сдерживал себя, но сейчас уже думаю, что было бы намного лучше, если бы я хоть раз не сдержался.

В общем, дела у нас шли все хуже и хуже. Это животное, Хадсон, наглел с каждой минутой, но однажды, когда он нагрубил отцу в моем присутствии, я взял наглеца за плечо и попросил выйти из комнаты. Хадсон ушел, но при этом смерил меня таким кровожадным взглядом, что его мысли стали понятны без слов. Не знаю, что потом произошло между ним и отцом, но на следующий день мой бедный отец подошел ко мне и попросил извиниться перед Хадсоном. Я, как вы понимаете, отказался и спросил, почему он позволяет этому ничтожеству так нагло вести себя с ним и со слугами».