Рассказы. И все-таки интересная это штука – жизнь…

С любил народную музыку – Русланова любимая из любимых, вкуснейший готовил борщ, сам солил селедку (французская не отвечала должному вкусу), на французском мог объясниться лишь в булочной да в пивной – в общем эдакий заправский славянофил. При этом – тут и черту задача – Россия для него как давно забытый неинтересный сон. Он понятия не имел, да и не интересовался, что там происходит. Не знал, как там живут двое его детей. Однажды побывав (по делу) на Родине, выскочил оттуда, как из ледяного душа.

Целью поездки было показать свой товар сказочно вдруг разбогатевшим соплеменникам. В одной только Москве, слышал он, около ста тысяч миллионеров-миллиардеров – город целый… «Надо же, – думал он, – такой город; идешь по улицам: ни дворников, ни полиции – одни миллионеры». Сунувшись туда-сюда, оказалось, творчество его интереса не вызывает. От души нахлеставшись с двумя старыми друзьями, не протрезвев толком, взобрался в самолет и отбыл восвояси – тепленький свой сонно-уютный мирок: бар, борщ, бордо…

Теперь художник, расставив перед гостями свои холсты, надувшись, ждал рукоплесканий. Но гости сидели молча и больше смотрели по сторонам, как прячут взгляд при виде чего-то неприличного.

– Безусловно, в Овере будет открыт музей художника С, – не унималась Терез, – отели для паломников…

Художник подошел к уныло сидящему на табуретке Алексею.

– Чего сидишь-то как пень, сказал бы чего-нибудь.

– Чего сказать?..

– Расскажи людям, чего видишь тут. Разве тебе не напоминает это великих майя, индуистских богов, Шопенгауэра… – С чувствовал, что каша какая-то повалила – сенегальские марабу… И тут – хрясь, что есть силы кулаком в ухо ненавистному гостю-молчуну. Алексей полетел с табуретки в угол. Глаза, Николай заметил, у него побелели глаза и смешно задергалось правое веко. Как тогда – вспомнил Николай.

Давно, еще там, в России, молодыми совсем, вдвоем отправились они в путешествие по Волге. В маленьком городке шли они по пустынной набережной, город оставался позади и открывался вольный простор. Колька, по привычке своей, возбужденно болтал, размахивая руками, метался то вправо, то влево. Навстречу шла компания, человек шесть, местных. Николай заметил их, только когда столкнулись, вернее, он задел крайнего плечом. Боковое зрение выхватило руку, в которой (на двух пальчиках) висела трехлитровая банка, на донышке остатки пива, грамм двести. Банка грохнулась на асфальт. Чуть замедлив шаг, вполоборота бросил: «Извините» – двинул дальше.

– Эй, что за «извините» – платить надо, – здоровяк в майке, из которой торчали сплошь разрисованные руки. Остальные обступили их кольцом.

– Платить, говорю, надо, – повторил разрисованный.

Мелькнула мысль, что те хотели, чтоб банка упала… но соображать было поздно. Николай достал из кармана рубль, протянул парню. Тот скалился в улыбке, два передних зуба были стальные, зло горели на солнце.

– Это мало, ты нам праздник испортил.

– Мужики, да на рубль вы целую такую банку купите.

– Сказали же тебе, мало…

У остальных весело бегали глазки. Нелепость положения заключалась в том, что в кармане у Николая засела солидная пачка денег всё крупными бумажками. Практичный Лешка выговорил уж его за это, сказав, что не стоит таскать в кармане такие деньги, а брать надо по мере надобности в сберкассе. И теперь, вытащив вместо одного рубля хотя бы десятку, чего эта компания не ожидает, вывернут всё.

Лешка: «Ребята, мы же вам заплатили, чего еще надо».

Здоровяк сразу сунул Лешке кулак в лицо. Лешка устоял на ногах, но из носа пустилась кровь. И Николай запомнил эти побелевшие глаза и подергивание века. Лешка кошкой бросился, вцепился здоровяку в горло бультерьерской хваткой и задушил бы наверняка, даже если б прыгнули на него все остальные, – не удалось бы им отодрать, выдрать из его железной хватки, если б не менты. Коляска с тремя милиционерами, издалека еще заметив подозрительную возню, подкатила с писклявым воем.

Да, подергивание века… Быстро подхватил Алексея под руку – главное, не дать тому опомниться – уходим, всё.

Терез:

– Куда вы, Николай?

– Извини, Терез, визит окончен.

Хозяин в недоумении (руки в стороны) никак не мог сообразить:

«Что, собственно, произошло, куда это они?..»

Через неделю Толик С звонил Николаю, рассказывал про уток на реке, как, увлекшись, он сунулся одной ногой в воду, про изготовление борща, что с трех часов утра трещат, спать не дают ему скворцы, и вообще – жизнь замечательна.

Ну что, пожалуй, попадись это в руки хорошего режиссера, неплохой мог бы получиться фильм.

Или как?..

6. Сентиментальное (Рассказ хулигана)

Я возвращался из Питера самым медленным, самым неудобным дневным рейсом – так получилось. «И поезд-то полупустой, одни дураки и неудачники на таком ездят», – отметил я про себя. В купе сидел человек, бессмысленно уткнувшись в окно на прохожих, шлепающих по мокрой платформе. Больше в купе никто не пришел. Когда тронулись, человек как бы очнулся, достал из сумки бутылку коньяку, представился: «Сергей. Ехать-то долго, не возражаете»? Я не возражал.

– Туда или отсюда?

– Отсюда.

Оказалось, он москвич, джазовый музыкант, кларнетист.

– По делам, значит.

– Да не знаю, можно ли назвать это делом. Со мной такая странная происходит вещь… – замолчал. – Вот и сейчас, зачем приехал, не знаю.

И потянулась история, едва поместившаяся на весь путь. И все это за бутылкой, говорил он сбивчиво, путано, перескакивал с одного на другое, иногда начинал заикаться; потом вдруг замолкал, затем взрывался и говорил, говорил; быстро – боялся, что его не дослушают до конца…

Я попробую пересказать это проще.

В Питере проходил джазовый фестиваль. Успех неожиданно оказался ошеломляющий. Толпа орала, соперничая с музыкой, и в какой-то момент казалось, вот-вот полезут на эстраду и начнут хватать за руки. Эмоции лезли через край и создавали иллюзию невесомости. Потом пьяная карусель на всю ночь, и, помнится, уже в такси ходила еще по рукам бутылка шампанского.

Утром оторвал свинцовую голову от подушки, сообразил: впереди еще целый день (у него был ночной поезд), решил, что встречаться ни с кем не будет – отдохнет в одиночестве. Однако выпить хотя бы пива придется: ходить с чугунной головой весь день невесело.

На Большой Морской в кафе съел замечательные домашние пельмени, выпил пива и на Невский вышел бодрый, с желанием прожить еще сто лет. «Иногда все-таки приятно ходить вот так без всякого дела, крутить головой по сторонам», – подумал он про себя. На фасаде Строгановского дворца баннер зазывал посетить выставку старинных духовых инструментов. «Любопытно», – решил зайти. В первом зале он прочитал, что экспонаты были привезены из московского музея музыкальных инструментов, из Нижнего Новгорода, Дрездена, Севильи, Милана и еще какого-то итальянского городка, название которого он тут же забыл. Посетителей было немного, но и пустыми залы не назовешь. Везде ходили люди.