Рассказы

— Долго вы меня тут будете мучить? Пропадите вы со своим весом!

— Они долго держат, зато без ошибки получишь, — сказали из толпы.

— Скоро ты там с весами, Кондратьев? Чего застрял?

— Да вот бьюсь тут над этим домовым.

Дверь деревянной загородки отворилась, — подошел другой человек в форменной фуражке и остановился в затруднении перед щеглом, стоявшим на весах.

Щегол, нахохлившись, понуро сидел в клетке и смотрел одним глазом, закрыв другой белой пленкой.

— Больной, что ли, он у тебя? — спросил человек в форменной фуражке.

— Демон его знает, хоть бы вовсе подох…

Ожидавшие своей очереди, видя, что около весов собрался зачем-то народ, тоже подошли и, окружив весы, молча смотрели на щегла.

— Вот дьявол-то, ничем его не возьмешь! — сказал весовщик, плюнув.

— А на последнюю зарубку ставил?

— Кой черт — на последнюю! Он и без зарубки ничего не тянет. Нету в нем весу.

— Вес должен быть. Без весу ничего не бывает.

— Долго вы меня тут будете морить?

— Сейчас, подожди. Не тявкай под руку.

— …А то ошибется пуда на полтора — свои придется платить, — подсказал опять малый с мешков.

— Может, спросить заведующего, без весу пропустить?

— Не полагается без весу. Инструкция. Да спросить можно… Иван Митрич, крикнул человек в форменной фуражке, — нельзя ли груз без весу принять?

Из окошечка кассы высунулось удивленное лицо и сказало:

— Что ты, очумел, что ли? Читал инструкцию?

— Ну, вот видишь.

— Эй, ты, баба, что ты там сватаешься? Целый гурт скота, что ли, у тебя? кричали задние. — Что у нее там?

— Птица.

— Много?

— Одна только…

— Так какого же черта она там присохла!

— Вот окаянная-то, того и гляди, поезд уйдет…

— Пишут тоже инструкции, — говорил весовщик, — на глаз нельзя, а на весах ничего не тянет. Успеете, куда прете? Только вот и дела, что ваши мешки вешать… Вот навязался-то демон, ногтем его придавить, а вишь, сколько народу держит, погляди, пожалуйста, уж на улице стоят.

— Ну вот что… вот тебе квитанция, как за пуд багажа, и уходи ты отсюда от греха, а то ты у нас тут все перебуровишь, — сказал человек в форме, отдав женщине квитанцию и махнув на нее рукой.

На платформе загудел паровоз.

— Матушки! — крикнули стоявшие в очереди и, давя друг друга, бросились на платформу.

— Ушел, ушел!

— Ах, сволочь окаянная, всех посадила!

— И откуда ее черти принесли?..

— Лихая ее знает. Овечкой прикинулась, пролезла.

— А с чем она была-то?

— С домашним скотом, говорят.

— С каким там скотом, с птицей… И птичка-то пустяковая…

— Пустяковая, — сказал малый с мешков, — таких пустяков с десяток принесть, вот тебе все движение на неделю — к черту…

Слабое сердце

В одном из столичных учреждений по лестницам ходили ломовики в тяжелых сапогах, сносили вниз столы, шкапы, пыльные связки бумаг и клали их на воза, чтобы везти в другое помещение.

Между ломовиками совалась старушка в большом платке и из-под рук заглядывала вверх по лестнице, где сновали взад и вперед люди, и шептала про себя:

— Господи батюшка… как в лесу.

— Пусти, старуха, ногу отдавлю. Что тебе надо тут?

— Пособие, батюшка, пришла получать.

— Вниз иди, двадцатый номер.

Старушка пошла вниз. И через некоторое время внизу послышалось:

— Что мотаешься под ногами? Вот шкапом-то ахнем тебе на голову, и дух твой вон.

— Пособие, батюшка…

— Вверх иди, — сказал проходивший с разносной книгой человек в валенках.

— Я уж была там, кормилец.

— На каком этаже? — строго спросил проходивший.

— На четвертом, батюшка.

— Выше иди.

Старушка пошла наверх.

— Это какой этаж, кормилец?

— Третий… Ты опять уж сюда явилась?

— Я только что на низ сходила, милый.

— Ну, сходила и слава богу.

— А теперь вот опять сюда прислали.

— Очень нужна ты тут.

Старушка вошла на четвертый этаж и остановилась отдышаться. На продавленном диванчике, под которым была видна выскочившая пружина и рогожа, сидел какой-то болезненный человек.

— Дожидаешься, батюшка?

— Отдыхаю, — сказал человек.

— Я вот с утра уж пришла. Избегалась наотделку.

— Что надо-то?

— Пособие получать, да никак не найду, где.

— Сейчас устроим… Послушайте, — сказал мужчина, обращаясь к пробегавшему человеку с портфелем, — где бы тут старушке пособие получить?

— Черт его знает. Где-нибудь тут надо искать, — сказал тот, остановившись и с недоумением оглянувшись по сторонам. Потом опять побежал.

— А в двадцатом номере не были? — спросил он, остановившись.

— Ходила уж туда, цифры все шли, шли подряд, а потом на восемнадцатом номере оборвались, и уперлась я в какой-то закоулок, не знала, как выйтить. На старом-то месте я уж приладилась получать, а теперь на новое переехали, никак не потрафишь.

— Я тоже, — сказал человек, сидевший на диване. — Только на другой конец города зря прошел.

— Что за черт!.. Мой стол увезли, оказывается? — закричал, выскочив в коридор, мужчина в шубе и без шапки. — Извольте радоваться, положил туда шапку, теперь шапка уехала. Хоть платочком повязывайся.

— Что ж это, тут всегда такие хлопоты?

— Всегда. Переезжают.

— А часто, значит, переезжают-то?

— Часто. То одно учреждение от другого откалывается, а то два в одно сливаются. Да и изнашиваются очень. Вот хоть наше учреждение взять: дали помещение хорошее, а через месяц обои изорвались, вместо стекол фанера везде, да еще каким-то манером водопроводные трубы лопнули, затопило всех, по комнатам уж на досках плавали. А то иной раз помещение какое-нибудь понравится, так и идет.