Рассказы
Шрифт:
— Долго вы меня тут будете мучить? Пропадите вы со своим весом!
— Они долго держат, зато без ошибки получишь, — сказали из толпы.
— Скоро ты там с весами, Кондратьев? Чего застрял?
— Да вот бьюсь тут над этим домовым.
Дверь деревянной загородки отворилась, — подошел другой человек в форменной фуражке и остановился в затруднении перед щеглом, стоявшим на весах.
Щегол, нахохлившись, понуро сидел в клетке и смотрел одним глазом, закрыв другой белой пленкой.
— Больной, что ли, он у тебя? —
— Демон его знает, хоть бы вовсе подох…
Ожидавшие своей очереди, видя, что около весов собрался зачем-то народ, тоже подошли и, окружив весы, молча смотрели на щегла.
— Вот дьявол-то, ничем его не возьмешь! — сказал весовщик, плюнув.
— А на последнюю зарубку ставил?
— Кой черт — на последнюю! Он и без зарубки ничего не тянет. Нету в нем весу.
— Вес должен быть. Без весу ничего не бывает.
— Долго вы меня тут будете морить?
— Сейчас, подожди. Не тявкай под руку.
— …А то ошибется пуда на полтора — свои придется платить, — подсказал опять малый с мешков.
— Может, спросить заведующего, без весу пропустить?
— Не полагается без весу. Инструкция. Да спросить можно… Иван Митрич, крикнул человек в форменной фуражке, — нельзя ли груз без весу принять?
Из окошечка кассы высунулось удивленное лицо и сказало:
— Что ты, очумел, что ли? Читал инструкцию?
— Ну, вот видишь.
— Эй, ты, баба, что ты там сватаешься? Целый гурт скота, что ли, у тебя? кричали задние. — Что у нее там?
— Птица.
— Много?
— Одна только…
— Так какого же черта она там присохла!
— Вот окаянная-то, того и гляди, поезд уйдет…
— Пишут тоже инструкции, — говорил весовщик, — на глаз нельзя, а на весах ничего не тянет. Успеете, куда прете? Только вот и дела, что ваши мешки вешать… Вот навязался-то демон, ногтем его придавить, а вишь, сколько народу держит, погляди, пожалуйста, уж на улице стоят.
— Ну вот что… вот тебе квитанция, как за пуд багажа, и уходи ты отсюда от греха, а то ты у нас тут все перебуровишь, — сказал человек в форме, отдав женщине квитанцию и махнув на нее рукой.
На платформе загудел паровоз.
— Матушки! — крикнули стоявшие в очереди и, давя друг друга, бросились на платформу.
— Ушел, ушел!
— Ах, сволочь окаянная, всех посадила!
— И откуда ее черти принесли?..
— Лихая ее знает. Овечкой прикинулась, пролезла.
— А с чем она была-то?
— С домашним скотом, говорят.
— С каким там скотом, с птицей… И птичка-то пустяковая…
— Пустяковая, — сказал малый с мешков, — таких пустяков с десяток принесть, вот тебе все движение на неделю — к черту…
Слабое сердце
В одном из столичных учреждений по лестницам ходили ломовики в тяжелых сапогах, сносили вниз столы, шкапы, пыльные связки бумаг и клали их на воза, чтобы
везти в другое помещение.Между ломовиками совалась старушка в большом платке и из-под рук заглядывала вверх по лестнице, где сновали взад и вперед люди, и шептала про себя:
— Господи батюшка… как в лесу.
— Пусти, старуха, ногу отдавлю. Что тебе надо тут?
— Пособие, батюшка, пришла получать.
— Вниз иди, двадцатый номер.
Старушка пошла вниз. И через некоторое время внизу послышалось:
— Что мотаешься под ногами? Вот шкапом-то ахнем тебе на голову, и дух твой вон.
— Пособие, батюшка…
— Вверх иди, — сказал проходивший с разносной книгой человек в валенках.
— Я уж была там, кормилец.
— На каком этаже? — строго спросил проходивший.
— На четвертом, батюшка.
— Выше иди.
Старушка пошла наверх.
— Это какой этаж, кормилец?
— Третий… Ты опять уж сюда явилась?
— Я только что на низ сходила, милый.
— Ну, сходила и слава богу.
— А теперь вот опять сюда прислали.
— Очень нужна ты тут.
Старушка вошла на четвертый этаж и остановилась отдышаться. На продавленном диванчике, под которым была видна выскочившая пружина и рогожа, сидел какой-то болезненный человек.
— Дожидаешься, батюшка?
— Отдыхаю, — сказал человек.
— Я вот с утра уж пришла. Избегалась наотделку.
— Что надо-то?
— Пособие получать, да никак не найду, где.
— Сейчас устроим… Послушайте, — сказал мужчина, обращаясь к пробегавшему человеку с портфелем, — где бы тут старушке пособие получить?
— Черт его знает. Где-нибудь тут надо искать, — сказал тот, остановившись и с недоумением оглянувшись по сторонам. Потом опять побежал.
— А в двадцатом номере не были? — спросил он, остановившись.
— Ходила уж туда, цифры все шли, шли подряд, а потом на восемнадцатом номере оборвались, и уперлась я в какой-то закоулок, не знала, как выйтить. На старом-то месте я уж приладилась получать, а теперь на новое переехали, никак не потрафишь.
— Я тоже, — сказал человек, сидевший на диване. — Только на другой конец города зря прошел.
— Что за черт!.. Мой стол увезли, оказывается? — закричал, выскочив в коридор, мужчина в шубе и без шапки. — Извольте радоваться, положил туда шапку, теперь шапка уехала. Хоть платочком повязывайся.
— Что ж это, тут всегда такие хлопоты?
— Всегда. Переезжают.
— А часто, значит, переезжают-то?
— Часто. То одно учреждение от другого откалывается, а то два в одно сливаются. Да и изнашиваются очень. Вот хоть наше учреждение взять: дали помещение хорошее, а через месяц обои изорвались, вместо стекол фанера везде, да еще каким-то манером водопроводные трубы лопнули, затопило всех, по комнатам уж на досках плавали. А то иной раз помещение какое-нибудь понравится, так и идет.