Рассказы (-)

Тип первый. Взгляд рассказчика туманится, ему никак не согнать с лица особую мечтательную улыбку, которая появляется после зарубежной поездки: вам, тут живущим, не расскажешь, не объяснишь. Какие там дороги! А сыр! А как меня принимали!!!

Тип второй. У рассказчика скучное лицо и тухлый взгляд.

– Паршивая страна. Город называется! Сто тысяч жителей. У нас в Дачном больше народу живет. Я там есть не мог. Хлеба вообще не дают, вместо масла - маргарин. Ни разу чая заваренного не предложили. По телевизору вообще смотреть нечего.

Лицо рассказчика покрыто нездешним загаром. Пиджак, рубашка, носки все на нем куплено с толком, не спеша, в хорошем магазине. Ежу понятно, что он будет ездить туда, где все плохо, до последнего дыхания.

Когда Марине предложили перейти в университет, на преподавательскую работу, она согласилась сразу. И очень ей захотелось съездить за границу в Данию, куда же еще.

Желание поехать в Данию легко можно объяснить городу и миру: человек десять лет преподает датский язык и литературу. Так можно посмотреть, что за страна такая, а? Нет?

Мечта, дремавшая годами, проснулась, когда на кафедру из иностранного отдела пришло одно место на недельную ознакомительную поездку в Данию. Зав. кафедрой сказал: "Характеристику пишите себе сами. Вам ехать - вы и бегайте".

Характеристику (6 экземпляров под копирку) надо было сперва показать дяденьке из комнаты по оформлению загранкомандировок. Была такая комнатка в углу, за машбюро, а дяденька - вежливый, с внимательным взглядом. От него пахло только что выпитым кофе.

– Придется, Марина Николаевна, переписать характеристику. Вы ничего не сообщили о первом браке: фио первого мужа, год и место рождения, где работает... Отдельной строкой напечатайте: "Партком, профком и ректорат поставлены в известность о причинах развода доцента Петровой и согласны с причинами развода".

Марина растрогалась: сама не знала, зачем, дура, развелась, а в ректорате (сотня баб) - знают и согласны.

В иностранный отдел стояла очередь за бланками. Отдел работал - час утром, час вечером, среда неприемный день. Две девицы, черненькая и беленькая, с утра утомленные тем, что народ по десять раз переспрашивает одно и то же, говорили тихими монотонными голосами, скрывая раздражение:

– Повторяю еще раз. Эти четыре бланка заполняются от руки. На машинке нельзя! Теперь держите восемь розовых бланков, эти только на машинке! Указывайте девичью фамилию матери и жены.

– Тут места не хватит.

– Ну что вы как маленький, ей-богу! Можете писать сокращенно - дев. фам. Всех, всех родственников укажите... Так, держите шесть голубеньких, здесь пишите национальность и партийность, а место работы не надо. Ну, и двадцать четыре фотографии, матовых, в овале, без уголка.

Новички недоумевали: зачем двадцать четыре? Одну - на паспорт, а двадцать три куда приклеят?

– Следующий!

Старая дама прошмыгнула без очереди.

– Я уже была. Я только спрошу! Будьте так добры...

Из-за двери послышался виноватый голос:

– Простите, Танечка, опять вас беспокою. Если отец умер, его надо писать?

– Обязательно. И укажите, был ли он членом партии.

– Он умер тридцать лет назад!

– На момент смерти был он членом партии или нет? И где похоронен, напишите. Название кладбища, ряд, место. Ириша! Закрывай дверь. Сегодня больше не принимаем, и так зашиваемся.

Марина готовилась к поездке: стояла у читального зала и изучала портреты членов Политбюро, стараясь найти ассоциативные связи или внутреннюю мотивировку их фамилий. Потом стала примерять их на роль мужа или любовника, и дело пошло быстрей. Алиева и Суслова отвергла сразу. Поколебавшись, остановилась на Воротникове: неизвестный художник придал его глазам интеллигентную грусть. Лаборантка вернула Марину к действительности. "Где вы пропадаете? Сейчас идеологическая комиссия заседает. Как какая? Факультетская!"

Перед тем, как открыть дверь и переступить порог, Марина сделала специальное лицо: "Еду за рубеж не ради удовольствия, сохрани господь. Я и ехать не хотела - кафедра заставила: надо, Марина. Надо собрать материал для нового спецкурса".

Идеологическая комиссия состояла из двух немолодых дам с плохо покрашенными волосами. Одна - доцент по Анне Зегерс, другая - ассистент без степени, пишет на тему "Образ рабочего в болгарской прозе". От дам исходили благожелательные токи, напрасно Марина делала спецлицо.

– Какова область ваших научных интересов, Марина Николаевна?

– Видо-временная система скандинавских глаголов.

Дамы вежливо улыбнулись, тему, мол, одобряем.

– Как собираетесь использовать время в заграничной поездке?

Вот сказать бы им сейчас: колбаску вкусную куплю и съем. И запью баночным пивом. Удобные туфли куплю, а те, что на мне, костоломы, выброшу в пролив Скагеррак. А если деньги останутся, мыла душистого на подарки.

– Думаю поработать в библиотеках, походить по музеям.

Дама по Анне Зегерс кивнула:

– Желаем счастливого пути!

"Какие вы милые, идеологи, - думала Марина, идя домой, - не терзали, не гоняли по пленумам. Дай вам бог хорошей импортной краски для волос".

По четвергам заседало партбюро факультета. Перед дверью собралось человек пятнадцать, вызывали по фамилиям.

– Какие будут вопросы Марине Николаевне?

– Как вы готовитесь к поездке? Есть у вас план подготовки?

Это спросил старый хрен, фадеевед. Сорок лет изучает "Молодую гвардию", а диссертации так и не защитил. Но уволить его нельзя: участник парада победы на Красной площади. Фадееведа всегда включали в приемную комиссию, и он всегда задавал абитуриенту один и тот же вопрос: "Что самое главное в истории университета?" Простые души, обрадовавшись, что можно показать эрудицию, соловьями разливались про двенадцать коллегий, некоторые начинали с семнадцатого века, с мызы полковника Делагарди. Думали: оценит, отметит. А надо-то было всего ничего. Скажи: "Владимир Ильич сдавал здесь экзамены за юридический факультет", - и ушел бы с пятеркой.

– Изучаю историю датского рабочего движения. Работаю с газетным материалом.

Марина слыхала, что в партбюро любят, чтобы газеты не просто читали, а "работали" с ними.

Секретарь партбюро (изучает частушки советского времени, но стажируется при этом в Англии) кашлянул в кулак.

– Полагаю, все ясно. Вы свободны. Пригласите Птичку Анатолия Васильевича.

Прошедшие партбюро факультета допускались на центральную идеологическую комиссию университета. Тут, в предбаннике, был народ со всех факультетов. В таких очередях люди всегда дают советы, делятся опытом. Многие были нервно возбуждены. Некоторые стояли с отрешенными лицами, в разговор не вступали. Все это напоминало очередь на аборт: всем сейчас будет плохо - и веселым, и зеленым от страха. Никто тебя не спасет. Назад дороги нет. Молись.

Марина примкнула к разговорчивым. От них и узнала: в комиссии шесть мужчин и одна баба. К бабе - ни в коем случае! Гоняет по африканским борцам за свободу. Причем требует по фамилиям: кто в тюрьме - отдельно, кто на воле - отдельно. Из мужчин трое комсомольцы, злые, как осы. Жалости не знают - карьеру делают. Надо постараться попасть к старикам, особенно советовали полковника с военной кафедры: любит женщин любого вида и возраста. Марине повезло: попала к пожилому историку, автору монографии "О правах человека - истинных и мнимых", любителю поговорить о себе. Марина узнала, что он служил в Корее, и что там были особые крысы - белые, а хвосты короткие. Крысы-диверсантки, прошедшие обучение в США, нападали на советских военнослужащих, понижали их боеспособность. Марина слушала историка с глубоким интересом, сама задавала ему вопросы, смеялась, когда ей казалось, что ему будет приятно.