Рассказы

– Как же это мы, ваша милость, - говорит он.
– У нас совсем из головы вон, а ведь та пара на колокольне до сих пор не обвенчана.

Пастор так и ахнул, чуть куском не подавился.

– Господи помилуй, - говорит он, - а ведь и правда! Как это вышло нескладно.

– И не говорите, сэр. Ведь мы, может статься, погубили несчастную женщину.

– Ах да! Помню, помню! Ей, по правде сказать, давно уже следовало обвенчаться.

– Подумать только, сэр, а ну как с ней там, на колокольне, что-нибудь случилось, и ни доктора, ни бабки...

(- Ах, бедняжка, - вздохнули женщины.) ...Как бы нас за это в суд не потащили. Да и для церкви, какой это позор для церкви!

– Замолчи ты, ради бога! Ты меня с ума сведешь!
– говорит пастор.
– И какого черта я их вчера не обвенчал, пьяных ли, трезвых ли!
– (Духовные лица в те времена чертыхались не хуже простых смертных).
– А ты что, сам ходил в церковь или спрашивал у деревенских?

– Да нет, что вы, сэр! Это я вот только что вспомнил. В церковных делах разве я смею вперед вас соваться? А сейчас, как подумал о них, меня словно обухом по голове. Кажется, тронь пальцем - сейчас упаду!

Ну, тут пастор бросил свой завтрак и вместе с причетником скорей побежал в церковь.

– Да их, наверно, и след простыл, - говорит на ходу мистер Тугуд.
– И хорошо бы. Они небось как-нибудь выбрались и давно уже дома.

Все же они вошли в ограду, поглядели на колокольню и видят: высоко в окне белеет малюсенькое личико и крохотная рука помахивает им сверху.

– Бог мой, - говорит мистер Тугуд, - не знаю, как я им теперь на глаза покажусь!
– Он тяжело опустился на чью-то могильную плиту.
– И надо же было мне вчера к ним так придираться!

– Да, очень жаль, что мы с этим делом тогда же не покончили, - говорит причетник.
– Но раз убеждения вашей милости не дозволяли вам их венчать что же, с этим надо считаться.

– Верно, друг мой, верно. А что, по ней не видно... не произошло там с ней чего-нибудь... преждевременного?

– Да мне видно ее только до плеч, сэр.

– Ну, а как лицо?

– Лицо страх какое бледное.

– Да что ты! Ну, будь что будет. Ох, и разломило же у меня поясницу после вчерашнего... Но приступим к делу божию.

Они вошли в церковь и только отперли ход на колокольню, как бедняжка Джейн и ее любезный Эндри выскочили оттуда, как голодные мыши из пустого буфета. Эндри едва живой и вполне трезвый, а его невеста бледная и продрогшая, но во всем прочем такая же, как вчера.

– Как?
– говорит пастор, облегченно вздыхая, - вы с тех самых пор так тут и сидели?

– А то как же, сэр, - говорит невеста, падая от слабости на скамью.
– И ни кусочка, ни глотка за все это время. Нам никак нельзя было выйти без посторонней помощи, вот мы и сидели.

– Но почему же вы не позвали кого-нибудь?
– спросил пастор.

– Она не позволила, - говорит Эндри.

– Стыдно мне было, - всхлипнула Джейн.
– Да узнай об этом кто-нибудь нас на всю жизнь ославили бы. Раз или два Эндри совсем было собрался ударить в колокол, но потом одумался и сказал: "Нет, лучше нам с голоду подохнуть, чем навек опозориться!" Вот мы все ждали и ждали, а вас все нет и нет.

– Да! И я очень об этом сожалею, - сказал пастор.
– Но теперь мы с этим делом мигом покончим.

– Мне... мне бы пожевать чего-нибудь, - говорит Эндри.
– Хоть корочку бы какую или луковку, и то бы ладно. Потому я так отощал, что у меня, кажется, все кишки к спине приросли, слышно, как они о становую кость трутся.

– Нет, раз уж все мы тут, и в полном порядке, - с беспокойством сказала невеста, - так давайте скорее кончать!

Эндри согласился повременить с едой, причетник позвал вторым свидетелем одного из прихожан, самого неболтливого, и скоро брачные узы были крепко завязаны, новобрачная успокоилась и заулыбалась, а у Эндри еще пуще живот подвело.

– Ну, а теперь, - сказал пастор Тугуд, - вы оба идите ко мне, мы вас накормим как следует на дорогу.

Они с благодарностью приняли приглашение и, выйдя с церковного двора, пошли одной тропинкой, а пастор с причетником - другой, и никто их не заметил, потому что час был еще ранний. Они вошли в пасторский дом, будто бы только что вернулись из поездки в Порт Бреди, и тут-то уж они набросились на еду и питье и пили и ели до отвалу.

Об этом случае долгое время никто не знал, но потом все-таки пошел слушок, а теперь и сами они иной раз со смехом вспоминают, какая у них была чудная свадьба. Хотя и то сказать, не бог весть что получила Джейн за все свои труды и старания. Разве вот только свое доброе имя спасла.

– Это тот самый Эндри, который явился к сквайру на рождество вместе с музыкантами?
– спросил торговец семенами.

– Нет, нет, - ответил учитель Профитт.
– То был его отец. И все произошло оттого, что Эндри чересчур любил покушать и выпить.

Видя, что все его слушают, учитель сразу начал рассказ:

СТАРЫЙ ЭНДРИ В РОЛИ МУЗЫКАНТА

Перевод Э. Раузиной

– Я был тогда еще мальчишкой и пел в церковном хоре; на рождество мы вместе с музыкантами всегда отправлялись в дом сквайра, а сквайр, все его семейство и гости (в тот раз среди них был архидиакон, лорд и леди Баксби и еще много других) рассаживались в большой зале и слушали, как мы играем и поем. Потом нас звали в людскую и угощали превосходным ужином. Так уж было заведено, и Эндри очень хорошо знал об этом. Мы как раз собирались к сквайру, когда повстречали его.

– Господи, - говорит, - до чего ж мне охота попировать вместе с вами! Жареное мясо, индейка, плумпудинг, эль - бывает же счастье людям! А сквайру-то что - одним человеком больше, одним меньше. Я уже слишком стар, чтобы сойти за мальчишку из хора, и чересчур бородат, чтоб меня приняли за девицу из тех, что с вами поют. Вот ежели б вы одолжили мне скрипку и я б пошел с вами как музыкант, а?

Ну, мы пожалели старика и дали ему старую скрипку, хотя Эндри понимал в музыке столько же, сколько лошадь в философии; вместе со всеми Эндри отправился в путь и, крепко зажав скрипку под мышкой, храбро вошел в дом сквайра. Он" суетился, раскладывал ноты, устанавливал свечи так, чтоб свет от них падал прямо на ноты, словно это дело было для него самое привычное, и все шло как нельзя лучше, пока мы не запели "Когда узрели пастухи", а потом "Взойди, звезда" и "О, радостные звуки". Только мы кончили последнюю песнь, поднимается мать сквайра, высокая сердитая старуха, большая любительница церковного пения, и обращается к Эндри:

– Послушай-ка, голубчик, ты, я вижу, не играешь вместе со всеми. В чем дело?

Все мы готовы были провалиться сквозь землю. Надо же попасть в такую переделку! У Эндри даже холодный пот на лбу выступил. А мы молчим, ждем как-то он выпутается из этой истории?

– Беда приключилась, сударыня, - говорит он, кланяясь с самым невинным видом, что твое дитя.
– По дороге я упал и сломал смычок.

– Какая жалость, - говорит она.
– А нельзя ли его починить?

– Куда там, сударыня, - отвечает Эндри.
– Весь изломался.