Рассказы

Мы бежим к шлюзу. Рычаги нашего лепестка — с правой стороны. Мы срываем аварийные печати и синхронно тянем рычаги. Мой идёт нормально, рычаг Кайзера застревает. Он виснет всем телом. Лепесток — тяжёлый, усилий одного человека не хватает. Раздаётся скрежет, лепесток открывается, сдирая краску с боковины станции. Щелчок: фиксация.

Если бы корабль сдвинулся ещё на метр, нам бы уже не хватило сил открыть лепесток: он бы упёрся, и всё. Его бы смяло.

Я лечу обратно — к тросу.

Шут не выдержал. Его втянуло, вмяло в щель между цилиндром и стеной, но он не отпустил зубы. Он ведь мог, мог, чёрт подери, отпустить, откатился бы назад, корабль бы упал, ну и чёрт с ним. Но Шут не отпустил. Он упирался всеми лапами — и этого усилия, его мизерного собачьего усилия, хватило, чтобы задержать падение на несколько секунд, которых нам так не хватало.

Отпусти.

Я вытаскиваю его из щели. Она гораздо уже, чем пёс. Его бока ободраны — одна сплошная рана. Челюсть неестественно вывернута. Но он дышит. И смотрит на меня налившимися кровью глазами. И дышит часто-часто.

Я несу его в рубку, за мной — Кайзер. Кладу Шута на стол, он скулит. С боков свисает мясо. По моим щекам стекают слёзы.

Через шесть минут магниты всё же сумели отключить. Через четырнадцать — я следил по хронометру — шлюз взрезали. Впереди бежал я с Шутом на руках, потом Кайзер.

В оранжерее в момент аварии находилось семьсот тридцать четыре человека. К моменту падения корабля успели бы эвакуировать не более двухсот. Пятьсот жизней.

— Врача! — кричу я, пробиваясь через техников.

Он здесь, врач, худой мужчина в техническом белом комбинезоне, с чемоданчиком в руке.

— Я врач.

— Лечи, — Шут ещё дышит.

— Я не лечу животных! — возмущается врач.

— Лечи, мать твою! — орёт Кайзер. — Этот пёс спас всю эту грёбаную станцию! Этот пёс, мать твою, зубами трос держал!

Он орёт что-то ещё, но доктор уже бежит впереди нас к портовой медчасти.

Мы влетаем в павильон, и я кладу Шута на операционный стол. Врач оборачивается и наклоняется над собакой. Ошарашенная сестра огромными глазами смотрит на животное.

Врач поднимает глаза.

— Это бессмысленно. У него все рёбра вдавлены внутрь. Если там есть хоть один целый орган, то это чудо.

Лечи.

— Он умрёт через несколько минут.

Лечи.

— Я только сделаю ему больнее.

Лечи.

От тона Кайзера холодею даже я. Врач судорожно наполняет шприц чем-то прозрачным и вкалывает псу.

— Обезболивающее, — поясняет он.

Потом берёт пинцет и склоняется над собакой.

Это была ошибка оператора станции. Это они неправильно задали координаты точки выхода. А расплатился Шут. Ошибка на пару километров — огромная ошибка в подобной ситуации. Я слышал, что кто-то пошёл за это под трибунал. Но я отказался давать свидетельские показания. Мне было просто плохо.

Шут умер через полчаса. Врач успел извлечь не меньше двадцати осколков рёбер — с одной стороны. Но кровь уже было не остановить. Он просто истёк кровью. Я не виню врача: он сделал всё, что смог.

Держи, Шут. И он держал. Тридцать секунд, пятьсот жизней.

В команде должно быть три человека минимум. Снижение расходов. Два человека.

И пёс. Мой пёс. Наш пёс.

Тридцать секунд. Пятьсот человек. Одна собака.

Я ушёл в отпуск через четыре месяца. У нас, пилотов, длинные отпуска, бывают и до полугода.

Однажды я шёл домой, срезая путь через мелкие переулки и наткнулся на подонков, которые мучили собаку. Это был большой пёс, помесь овчарки и чего-то дворового. Они накинули на него сеть и тыкали в морду горящим факелом. Он рычал, лаял, скулил и бился, но ничего не мог сделать: сеть была пришпилена к земле.

Не долго думая, я подошёл и со всей силы ударил одного из подонков сзади по почкам. Он повалился, как сноп, судорожно хватая воздух. Второй бросился на меня, и наткнулся носом на мою ногу, от его лица осталась кровавая каша. Третий убежал. Я освободил пса. У него были сломаны две лапы — перебиты, опалена шерсть, в одном месте до мяса, на боку чернела рваная рана. Унося скулящую собаку, я ударил ногой первого подонка, всё ещё лежащего на земле. По-моему, я сломал ему несколько рёбер.

Я выходил пса. Я назвал его Джокер, потому что он был очень похож на Шута. Они были одной крови. Он умный, сильный и здоровый, хоть и остался хромым на одну лапу на всю жизнь. Он верный.

И если когда-нибудь мне понадобится его помощь, если когда-нибудь я скажу ему: «Держи», я знаю, что он будет держать до самого конца — насколько хватит его собачьих сил.

Песня о любви к лошадям

Рассказ написан для конкурса «Расписная грелка-2008». Тема — иллюстрация с изображением девушки с бас-гитарой. Рассказ занял 46-е место в финале.

Налей ещё, Сэм. Ага, хватит, хватит. Спасибо.

Так вот, на чём я остановился? Ещё не начинал? Ну да, может, и так.

Мы ж с тобой давно знакомы, да, Сэм? Ты ж сразу поймёшь, что я не вру, правда? Я просто не знаю, надо рассказать кому-нибудь, но никто слушать не будет. Да, ты выслушаешь, я знаю.

Нет, больше не наливай, пусть стоит так. Захочу, попрошу.

В общем, это началось 6 марта прошлого года, давненько уже. Точно помню дату, потому что это был тот самый концерт. Джазовый. Ты же знаешь, Сэм, я не очень люблю куда-то ходить. Но Салли сказала, что хочет пойти. Она меня иногда куда-то вытаскивает, чтобы я совсем не отсидел себе всё, ха-ха. Да, не очень смешно.

Ну, театр я не люблю совсем. Я там засыпаю. А тут — вроде джаз, музыка приятная, почему бы и не сходить. Конечно, я бы лучше посидел у телевизора, сам понимаешь, регби бы посмотрел или фильм какой, пивка бы выпил. Но надо иногда сделать жене приятное.

Ну, мы пошли. Это клуб был, на Ройфах-авеню. Я потом подумал, что название какое-то очень немецкое, потому и запомнил. Мы на такси доехали, Салли решила, что так лучше. Если я там выпью, некому будет обратно за рулём сидеть. Вышли, так я даже внимания не обратил на название клуба, зато увидел большую афишу. На ней было написано «6 марта», я как раз подумал, что это сегодня. Поэтому и запомнил. И ещё — «Мир абсолютного джаза». Это название концерта такое.

Клуб хороший оказался. Тихий такой, спокойный, народа не так и много. Музыка какая-то играет, фоновая. Я-то думал, тут будет толпа, песни будут орать. Мы сели за столик, нам принесли выпить. Мы немного раньше пришли, так жена программку листала — их по всем столикам разложили. Ей какая-то команда очень нравилась, я названия не запомнил. Что-то такое длинное, чуть ли не из десяти слов. Я не понимаю, как можно группу так назвать, чтобы не выговорить было. Ну да ладно.

В общем, начался концерт. Клуб в последнюю минуту заполнился, и ещё пока первые музыканты настраивались, люди подходили. Места вдруг раз — и не стало. За наш столик два чёрных сели, ну, приличных таких, немолодых уже. Поздоровались вежливо, шляпы приподняли. Один шляпу снял и на столик положил, а второй так в шляпе и сидел до конца концерта. Я потом подумал, что они как братья-близнецы: одинаковые клетчатые пиджаки, шляпы с ленточками, бабочки. Смешные такие.