Рассказы

Последний сон кому-то может показаться вымышленным. Но разве мало людей, кто, просыпаясь утром, досадуют на себя, что опять не удалось удержать в памяти чудесных наставлений и замечательных мыслей, которые только что были сообщены в сновидениях? А обиднее всего, что забыли такой простенький прием — ну сущий пустяк, пользуясь которым, они сейчас летали! Когда люди научатся удерживать в памяти со всеми подробностями свои сны, их жизнь чрезвычайно обогатится.

7

Если бы на другое утро кто-нибудь меня спросил, как я намереваюсь поступить в дальнейшем в отношении Марьюшки в связи с пророческим указанием Дулмы, я бы ответил, что у меня нет никаких намерений. Но это была бы несознательная ложь, так как в глубине души решение уже состоялось, но я боялся признаться в нем самому себе. Рассудок отмахивался от него, как от назойливой мухи. Я был подобен раненному пулей охотника зверю — он все еще продолжает бег, несмотря на то, что обречен. Но решение было только одно — я полюбил эту пьяную бабу, и если бы она, кроме пьянства, обладала еще каким-то другим пороком, меня это не остановило бы. Но пока что ни плана действия, ни охоты его составлять у меня не было. Может быть, накопленный опыт подсказывал мне, что когда бьют часы судьбы, все как-то складывается само собой, и это было действительно так.

Я только что покинул свой ночлег и зашагал в сельский магазин за сигаретами, как увидел впереди ту самую девочку, которая вчера сидела рядом с матерью у гроба отца.

Вид у нее был жалкий: на ножках стоптанные ботиночки и, несмотря на стужу, рваные хлопчатобумажные чулочки. Старый плед, завязанный крест-накрест на груди. Почти одновременно мы оба переступили порог магазина.

— Отчего в такой холод мать отпустила тебя без шубы? — спросил я девочку, пока пожилая продавщица отпускала ей керосин.

— У меня нет шубы, — был ответ.

— На водку всегда деньги есть, но чтобы детей одеть — денег нет, наставительно произнесла продавщица.

Меня осенила внезапная мысль.

— Хотела бы ты во-он ту шубку, которая висит над полкой? — спросил я.

Глаза девочки вспыхнули и тут же погасли.

— У мамы денег нет.

— Не надо маминых денег — я тебе куплю шубку. — Кстати, — обратился я к продавщице, — подберите ей теплые сапожки, чулочки, бельишко, — ну вы сами знаете, что надо.

— Вы, случаем, не родственник ли ей будете? — немало удивившись, спросила продавщица.

— Что-то вроде этого, — засмеялся я. Продавщица знала свое дело: из магазина девочка вышла сияющей и неузнаваемой.

— На, возьми керосин! — крикнула ей вдогонку продавщица. — В радостях и забыла, зачем приходила…

Надо было видеть, как гордо она шла; потом побежала. Мне стало необыкновенно хорошо на душе. И был положен почин… Правда, денег осталось мало, но черт с ними! В то же время и какая-то тревога проснулась… Под вечер, вернувшись домой, я застал у себя девочку в полном наряде:

— Мама вас зовет к себе — я вас поведу.

Моя маленькая спутница привела меня к потемневшей избе с высоким крыльцом и крутой лесенкой. Шагнув в комнату, я успел заметить, что она не прибрана после поминок. Немытая посуда по-прежнему находилась там, где ее оставили подвыпившие гости, а пол был весь усеян скорлупой кедровых орешков, которые здесь называют «уральскими разговорами». Но один конец длинного стола был прибран и накрыт белой скатертью, на которой красовалась початая бутылка вина и кое-какая закуска, видно, для меня. Возле стола стояла она — сама хозяйка. Первый раз я имел возможность разглядеть ее как следует.

Передо мной стояла высокая сильная женщина в белой блузке. Черный сарафан туго обтягивал крутые бедра и высокую грудь. Голова с каштановыми волосами была слегка откинута назад как бы с вызовом, и серые глаза недобро светились. И хотя вначале она заговорила как бы ласково, я понял: предстоит сражение…

Должен оговориться — мне всегда нравились высокие, крупные женщины. Входя в купе вагона, они почти целиком заполняют его, особенно зимой, когда в меховых манто. Они пышногруды, властны и распорядительны. Их появлению предшествует тонкий аромат дорогих духов. Мужчины с ними предупредительны и с готовностью уступают места.

В грезах я представлял себе будущую подругу надежным и верным товарищем, мужественной и сильной духом. Я понял, что именно такая стояла предо мной. Жизнь ее была искалечена, она пила, но — как странно — это обстоятельство обостряло мое желание бороться, бороться за нее во что бы то ни стало.

Судя по некоторым признакам, она уже успела приложиться к бутылке, которая стояла на столе. Сможет ли она удержаться на том пьедестале святой, озаренной любви, который я в своих мечтах уже построил для нее? Может быть, и устоит первое время, а потом неминуемо опять потянется к алкоголю и вместе с ним — к блуду… Огромный кот с зелеными глазами крепко держал мышь под когтистой лапой, и «никуда уж ей не уйти». И, может быть, я напрасно ищу ангела с человеческой плотью….

А хозяйка уже заговорила:

— А-а, пришел наш благодетель, пришел!

«Благодетель» — неприятно кольнуло и насторожило меня: в слове звучала издевка.

— Садись сюда! — указала она на накрытый конец стола. — Уж я так рада, так рада, что ты пришел! Утром ко мне прибегает Машутка, разнаряженная. Вся так и сияет. «Откуда все это?» — спрашиваю. А. она мне: «Добрый дядя, такой красивый, все купил. Тот самый, которому ты вчера на руки упала». — А ты его поблагодарила? Сказала спасибо? — обратилась она к девочке. Та молча отрицательно мотнула головой.

— Я так и знала — неблагодарная! Сейчас же иди, поцелуй доброму дяде ручку!

Девочка посмотрела на меня и нерешительно шагнула. Я спрятал руку за спину.

— Руки целовать не дам. Не издевайтесь надо мной!

— О, мы благородны! Вы уж простите меня — потеряла веру в добрых дядей! Думала — фрукт какой-то! Во что-то целит… А мы даже имен Друг друга не знаем. Меня зовут Марией, а по отчеству Петровна.

Я представился.

— А-а, Николаша! — она протянула мне руку, налила мне и себе водки. — Будем здоровы!

Она выпила, я отказался.

— Ну, вот, — развела она руками, — хотела отблагодарить, да не вышло. Оказалось — нечем.

И вдруг, грозно нахмурив брови, гневно уперлась в меня взглядом:

— Зачем вы это сделали? Кто вас просил?

— Как — зачем? Да так… — ошеломленно заерзал я на стуле.

— «Да так» не бывает. Аль моя пьяная рожа вчера понравилась? Когда-то меня красавицей звали. Это было до…

Она внезапно осеклась. А потом тяжко, мучительно выдохнула: