Рассказы

Не глядя на нас, он обратился ко мне по-таджикски, цедя сквозь зубы:

– Мон ваёя! На кун! Пага ганда мешёд! («Оставь их! Не делай! Завтра плохо будет!»)

Со стороны, казалось, что он обращается вовсе не к нам, а к своему сотруднику.

Я же, продолжая улыбаться своим подружкам, медленно, но упорно продвигался к выходу, притворившись глухим, словно эти замечания относились не ко мне. Это ещё больше взбесило старого «гвардейца»: он просто не находил себе места, перебегая короткими шажками от одной мраморной колонны к другой. «Как так: игнорировать меня!? Ну, ничего: сейчас мы его на улице возьмём!»

Едва очутившись на свежем воздухе, мы пулей спустились вниз по лестнице, как раз туда, куда подъехал на своей машине Сафо и, быстро забравшись вовнутрь, тронулись с места. Обернувшись назад, я увидел, как несколько человек спешно пытаются сесть в милицейский «бобик». Сафо усмехнулся: он резко свернул с проезжей части куда-то в сторону и, выключив фары, стал петлять по хорошо известным ему переулкам и дворам. Через десять минут мы уже сидели у него дома: довольные и радостные, празднуя нашу победу.

Квартира, состоявшая из двух комнат с крохотным коридором посередине, представляла собою типичное советское жильё 70-х годов прошлого столетия: железобетонный каркас, с низкими потолками, тонкими стенами и идеальной звукопроводностью.

Как и полагается вначале, для приличия, мы собрались все вместе в небольшой комнате, которая являлась, судя по всему, гостиной. Мой друг произнес дежурный тост, обставленный витиеватыми восточными фразами, смысл которых сводился к тому, что пора всем в койку.

– Переведи! – Сафо умоляюще взглянул на Наташу.

Однако, немецкая гостья, каким-то неведомым нам, шестым чувством, прекрасно всё поняла, обойдясь и без переводчика, поскольку в следующую секунду её светлая рука легла вначале на колени, а затем крепко зажала копченую волосатую руку партнера, отчего мой друг расплылся в довольной улыбке.

– Zum vohl! («За здоровье!») – обратившись исключительно к Сафо, страстно выдохнула она, обдав его своим томным взглядом, в котором читалась недвусмысленная готовность – закрепить произнесенный другом тост конкретной печатью.

Через минуту сладкая парочка скрылась в соседней комнате.

Едва мы остались одни, как моя рука автоматом обвила шею Наташи, словно удав, затягивая свою жертву в петлю. Я уже приготовился было к привычному сценарию, однако, подруга неожиданно сняла мою руку и повернулась ко мне, как-то странно взглянув на меня. Я насторожился. Какое-то мгновение она терзалась мыслями.

– Мне сейчас нельзя… – наконец, виновато произнесла она.

Хоровод предвкушаемых живописных сексуальных фантазий внезапно остановился, повис беспомощно в воздухе и… рухнул в какую-то бездну. «Нет, этого не может быть!» – пронеслось у меня в голове. – «Только не это, только не сейчас!»

– Ты мне не веришь? – словно прочитав мои мысли, спросила Наташа.

– Верю… – обреченно выдавил я и в отчаянии откинулся на спину, скрепив на затылке запястья своих рук и тупо уставившись в потолок. «Вот тебе и ****ки!» – сокрушенно подумал я. – «Получай, фашист, гранату!"…

Наступила неловкая пауза.

И вдруг, среди этой тишины из соседней комнаты донеслись стоны. Сначала, едва уловимые, а затем вполне отчетливые и достаточно эмоциональные. Я встал и быстро включил телевизор. По иронии судьбы, шел документальный фильм Михаила Ромма «Обыкновенный фашизм». На фоне немецкого штандарта с изображением орла, маршировали тысячи гитлеровских молодчиков, в надраенных до блеска касках. В какой-то момент на экране возникла физиономия фюрера, импульсивно жестикулирующего в конвульсиях. И, буквально через несколько секунд, прозвучало знакомое: «Zig!» и ответное громовое: «Hail!!!». И так три раза…

– Kommen, kommen! Eins, zwei, drei! – донеслось вдруг неизвестно откуда.

– Господи! Что это?! – не разобравшись в первую секунду, переглянулись мы.

Наконец, до нас дошло: неистовые призывы доносились из соседней комнаты. Стереоэффект произвел на нас должное впечатление: громкость телевизора дрожащими ручонками была установлена в положение «максимум». Однако, это не помогло.

Я знал, что экстаз у женщин, достигших апогея, может выражаться в совершенно необычных формах.

К примеру, небезызвестная Марья Антоновна из знаменитого литературного шедевра Эфраима Севелы «Моня Цацкес – знаменосец», в такие моменты, обычно, проникаясь к самому святому, кричала: Батюшки-светы! Святые угодники! Мать пресвятая богородица! – и, достигнув оргазма, звала на помощь – Ка-ра-у-у-ул!

Другая героиня не менее знаменитого классика и автора популярных «Гариков» – Игоря Губермана, дойдя «до точки кипения» неизменно выкрикивала своё знаменитое: «Зарежу-у!!!».

«Наша» же фройлян была не такой: будучи истинной арийкой, она методично и неистово маршировала, усердно подбадривая утомленного и обессиленного партнера: – Eins, zwei! Eins, zwei, drei!

В моем воображении внезапно всплыли картинки из её далекого детства: очень возможно, что не последнюю роль в деле воспитания и закреплению подобных инстинктов, оказало дедушкино влияние, который (вероятнее всего) в молодости являлся одним из молодчиков штурмовых отрядов.

Наши взгляды с Наташей встретились и… мы, не выдержав, прыснули: невозмутимость и хладнокровие сохранять далее было просто глупо.

Я на секунду представил несчастного Сафо: каково ему сейчас? Мне импонировала в нем его жизнерадостность: являясь неплохим знатоком человеческих душ и обладая своеобразным юмором, он в любой ситуации старался находить нечто веселое и жизнеутверждающее. Как же поведет себя он на этот раз?

В ту же секунду, из-за стены донесся победный возглас друга:

– Ур-ра-а!!

И, буквально через секунду-другую, в этот жиденький клич бывшего советского солдата, ворвался как вихрь, истошный вопль эмоциональной мадам Хельги. На фоне его бодренького и звонкого «Ура», прохрипело, а затем стремительно взвыло, словно сирена, непонятное иностранное «У-ыы-а-а!!!». Голоса слились в едином экстазе, причем, соблюдая музыкальные каноны (в унисон и в терцию), продержались некоторое время, сотрясая воздух, а затем также внезапно безжизненно стихли.

– Кончили. – зафиксировал я.

– Причем, одновременно! – внесла существенную поправку моя партнерша.

И мы тоже, одновременно захихикали…

– Ну: что будем делать? – вопросительно взглянул на моего директора ака-Борис.

– Придется принимать меры. – расстроено согласился директор и, грозно сдвинув брови, обратился ко мне: – Садись, и пиши объяснительную. Про премию, естественно, можешь позабыть, а вот насчет работы и вообще… (многозначительно взглянув на ака-Бориса), разговор сейчас будет особый.