Рассказы
Шрифт:
Я тогда подумал про себя, что так у всех. Совсем недавно узнал, что ему здорово повезло.
Дело прежде всего в отношении человека к себе. Нет, я правильно сказал. Не в отношении к человеку, а в отношении человека к себе.
Вот был у меня флагман. Начинал на Камчатке в 1975, там тогда границу охраняли тральщики 253 проекта.
Там по штату 147-й бычок общий (командир БЧ-1, 4, нач.РТС-БЧ-7: «бык-147»), и любого нового лейтенанта сразу пихали на эту должность, а уж потом разбирались, кто есть кто. «Потом» — это через шесть месяцев границы. Так у тихоокеанцев было принято. Конечно, 600-тонный тралец полгода в экономзоне не выдержит, но это ничего, корабли менялись, а лейтенантов
Так вот, флажок мой, тогда лейтенант-связист, сразу по представлении был отведен командиром за ручку непосредственно к штурманскому столу, на котором он ел, спал, писал письма и рыдал в голос следующие шесть месяцев, плюс полтора...или два. Спереди — могучая пустошь Тихого океана, сзади — однообразный камчатский берег, славный полным отсутствием навигационных ориентиров.
Жизнь в тесной штурманской рубке, плюс обязанности по должности, которые, естественно, никто не снимал, плюс бойцы, плюс сон урывками не раздеваясь, плюс голова-нога на длинной, величественной волне. Плюс, конечно же, хер на узелок — почему-то у нас об этом не говорят, считается само собой, ну подумаешь, постучит сперма пару месяцев в голову, а потом отпускает — это точно, на третий месяц отпускает. Просто становится все равно, что у тебя между ног, лишь бы водопроводные функции выполнялись.
И вот когда после всего этого случается опять стоять, покачиваясь и проверяя материковый щит на устойчивость, на твердой земле, и оказывается человек в точке выбора — идти в море еще раз, да еще много-много-много раз, или косить правдой-неправдой... И мы делали выбор. В основном — туда, еще раз.
Потому что другой, очень важный выбор — знать, что бывает и по-другому, за нас делали другие, ответственные за патриотизм, высокий боевой дух и преданность идеалам светлого будущего. Они делали этот выбор, оставаясь на твердой земле.
Проблема не в гастритах, сердечной недостаточности и геморрое.
Проблема в голове. Вернее, в одной только мысли: «Значит, так надо»
Нам надо было тогда думать. И как бы там ни было, не смущаться, задавая глупые вопросы, почему так, а не этак. Правда, за это больно били.
Так лейтенанты начали поступать только сейчас. Не только потому, что другое время — но и потому, что им подсказали, как это делается. Некоторые из тех бывших, в ком не удалось уничтожить здравомыслие и волю.
Те, которые вспомнили о человеческой сути всего, что мы делаем. Те, которые сделали для людей флота российского гораздо больше всех героических адмиралов далекого прошлого. Для людей. Это главное.
Спасибо за то, что вы были, господа, как бы это не звучало. И за то, что вы есть. Хорошо, что вы есть.
СЛУЖЕБНЫЙ РОСТ БЕЗ ТОРМОЗОВ И ПРОРЫВ ГРАНИЦЫ
После того, как в бригаде ярко и зрелищно сгорело здание штаба, вместе с карьерой, естественно, начальника этого штаба, КП, БИП (Береговой Информационный Пост) и оперативного дежурного вместе с ними под мышкой перенесли на корабль. Вследствие чего ГКП этого корабля превратилось в рубку ОД. Пароход этот намертво стоял по механической части, и все бы ничего, если бы не связь.
Погранистический корабль в силу своей специфики абсолютно не способен быть пунктом управления бригадой с минимум десятью постоянными дозорными позициями на границе. Во всяком случае, если этот корабль — военная версия морского буксира. Для этих целей нам там был нужен авианосец
или, на худой конец, крейсер. И может быть, дали бы нам крейсер. В начале девяностых погранцам не давали только подводные лодки и космические корабли, и то только потому, что никто не додумался попросить.А вот авианосцы 1143 проекта, до того как загнать китайцам, всерьез предлагали нам, погранцам: а что, втыкаете этот памятник Долбоебизму и Черной Металлургии в центре экономзоны, и над ним круглые сутки порхают вертолеты, перекрестно опыляя всяких там браконьеров и контрабандистов. Красота!
Но наши оказались не готовы воспринять столь масштабный проект своими узкими, как пограничные столбы, мозгами или, посчитав эксплуатационные расходы, решили все-таки получать кое-когда зарплату и отказались играть в войнушку по-взрослому, а авианосцы продали в Поднебесную, где из них немедленно сделали парки и аттракционы.
Ну, а бригадой пришлось управлять с буксира. И пытаясь связаться с опером, командир корабля в море стал чувствовать примерно то же, что бывает, если с бодуна стоять в длинной очереди за пивом, а все остальные ларьки закрыты. Муть и тоска, короче.
И что делал умный оперативный в такой ситуации? Тихонько говорил командирам на границе: мужики, я даю вам все необходимое оповещение, а вы уж сами там с обстановкой разбирайтесь, не маленькие, не могу я вас сейчас контролировать. По техническим причинам.
Между прочим, настоящему командиру только ведь такая постановка вопроса и подходит.
Но оперативные бывают и не очень умные, им иногда хочется орден или потяжелевший погон за умелое руководство ловлей нарушителей. А, как известно, хотите изучить витиеватости могучего русского языка — попробуйте поруководить, например, рыбаком с удочкой.
Участок же ответственности бригады по ночам живет своей жизнью, вдоль и поперек него топают суда — издалека и далёко, сосредоточенно, по весьма разнообразным своим делам, задумчиво покручивая на ходу бревнышками навигационных радаров, негромко, как полуночные таксисты, переговариваясь по УКВ.
И среди них идет на службу малозаметный по своей крохотности пограничный катер, на ходовом которого совместно тяготятся похмельем двое: старый командир — мичман, и новый — старлей.
Катера наши соблюдают ПШС (Пейте Шнапс Стаканами), НСПК (Наставление по Стрижке Плюгавых Козлов) и МППСС (Международные Правила Передвижения Судов Строем) исключительно лоцманским способом — на глазок. То есть благородная равнина морской карты протыкается иглой измерителя, только если надо приколоть какой-нибудь календарик.
И вот едут двое, тупо пялятся в ночную тьму, с перепоя молчат и слушают себя изнутри. Огоньки вокруг — суда всякие бродят, маячки там, сям. И каждый думает, что другой что-то понимает в окружающей красоте. Уже час так думают.
Тут радист и говорит им обоим:
— ГКП-радиорубка, у нас спрашивают место-действия, здесь где-то «пятнашка» (средняя неопознанная нэдеодная цель) к финнам уходит...
И тогда старлей спросил мичмана:
— Петрович, а мы где?
— Хер его знает, Саня...
— Да ты что, не определяешься?
— Я думал, ты...
— Ой-ой-ой... Право на борт, бля! Радист!
— Есть, радист!
— Давай «пятнашку»!
— Триста (градусов) за восемьдесят (кабельтовых) от Клюйверса! Курс триста пятьдесят (опять градусов) скорость шестнадцать узлов (ну, километров тридцать в час)! Ой! Курс тридцать, скорость та же! Пересекла линию границы ...
— Что???
— Все, тщщ командир, связи нет. Забито все!
Да уж, когда на одной частоте орут десять глоток, в наушниках только такое бурление, будто толстый бетон тупым сверлом.