Рассказы (-)

"Хоть бы сел ко мне кто-нибудь в купе, что ли", - подумал он. Петр Васильевич Голубев возвращался в свой город после двухмесячной командировки. В командировки Петру Васильевичу приходилось ездить часто, но особенно он любил обратную дорогу. Домой он возвращался всегда веселым, свежим, вез с собой подарок жене и пару старых анекдотов и острот, услышанных от новых знакомых. Новые знакомые всегда рассказывали старые анекдоты.

Подарок и анекдоты были и в этот раз, но настроение было такое паршивое, как будто у него только что вынули из кармана двести рублей. Петр Васильевич занемог болезнью довольно редкой и большей частью легко переносимой - угрызениями совести. Он не изнурял себя этим недугом по пустякам, для этого нужна была какая-то серьезная причина. Такая причина была. В эту поездку Петр Васильевич в первый раз изменил своей жене.

Женился он пять лет назад, будучи студентом и будучи влюбленным. Спокойный и немного замкнутый, он был эти пять лет верен и тих, и вот вдруг неожиданно свихнулся.

"Изменил самым подлым образом. Изменил кому? Вере, моей Вере. Такой чудной женщине, такой любящей жене. Ловелас! Гусар!
– думал Голубев, ожесточенно раскуривая папиросу.
– Как я буду смотреть ей в глаза? Обманывать ее... Это единственный человек, которому я не мог... не смел лгать, и вот... Как же это? Ведь я ей теперь, в сущности, совсем... абсолютно чужой мужчина".

"Чужой мужчина...
– повторял Петр Васильевич вслух, вскочил и стал смотреть в окно, ничего в нем не видя.
– Пожалуй, я признаюсь ей во всем. Она умная и нежная. Она простит меня".

Здесь Голубев заметил, наконец, что поезд остановился в небольшом новом городке, что дело к вечеру и до дома оставалось три часа езды. За окном вдоль вагона спешили навьюченные багажом люди с испуганными лицами. "Зачем они бегут? Ведь все равно все сядут. Особенно суетятся женщины", - подумал Петр Васильевич и стал следить за хорошенькой девушкой, которой быстро бежать мешала узкая юбка.

Наблюдать за ней было смешно и весьма любопытно. В это время дверь в купе Петра Васильевича отворилась легким и решительным движением. Голубев повернулся. Перед ним стоял незнакомец с небольшим чемоданчиком в руке и плащом, закинутым; через плечо. Ему, как и Петру Васильевичу, было лет тридцать с лишним, но он был гораздо выше и молодцеватее. Под пиджаком он имел рубаху-"дикарку", на голове прогрессирующая плешь изрядно прикрывалась темными волосами, зачесанными со лба назад, щеки гладко выбриты, штиблеты совсем еще не старые и хорошо начищены. "Вот, наконец, и попутчик! Да кажется, интересный". Петр Васильевич улыбнулся и сделал шаг навстречу. Незнакомец поставил чемодан, бросил на полку плащ и, подавая руку, улыбнулся тоже.

– Добрый день! Скороходов.

– Голубев.

– Очень приятно, - сказал Скороходов, усаживаясь у окна.
– Через три часа мы будем в Н-ске. Вам туда же?

– Да, - отвечал Петр Васильевич, подсаживаясь к долгожданному собеседнику, - еду к жене.

– К своей?
– весело спросил Скороходов.

– К... своей. А почему вы спрашиваете?
– забеспокоился Голубев. Скороходов ударил по самой дребезжащей струне его души.
– Разве похоже, что я могу ехать к чужой жене?

– Нет, что вы!
– отвечал Скороходов, снимая пиджак.
– Это я, видимо, пошутил. К чужой, к своей - это все равно. К чужой приятнее. Давайте лучше закусим.

Он полез в свой чемодан и достал оттуда ветчину, хлеб и бутылку вина.

– Еще древние философы говорили, что человек живет для того, чтобы пить и закусывать, - говорил Скороходов, разливая вино, - эта блестящая мысль не потеряла своей актуальности и по сей день. Выпьем! "Снова я пьян - снова я счастлив!" - говорил мой знакомый поэт.

– По-моему, он интеллигентнее меня, - подумал Петр Васильевич с уважением. Он повеселел, но мысль о совершенной им измене никак не улетучивалась из головы. "Интересно, как относится к этому, например, этот вот человек?" - думал Голубев во время разговора о ценах на вино и железнодорожные билеты.

Попутчики допили бутылку, закусили, закурили, и Петр Васильевич, пустив перед своим лицом большой клуб дыма, вдруг спросил:

– Скажите... Вы никогда не изменяли своей жене?

Скороходов поднял брови, остановил руку с папиросой в воздухе и, с недоумением всматриваясь Голубеву в глаза, проговорил:

– Что?

– Вы никогда не изменяли своей жене?
– нервно повторил Петр Васильевич.

Тогда Скороходов расслабленно махнул рукой, откинулся к стенке и вдруг рассмеялся громко и раскатисто, заглушая стук колес.

– Что это... ха-ха-ха... что это вам взбрело?
– едва смог спросить он между приступами смеха. Скороходов, что называется, "ржал" и "ржал" так, что Петр Васильевич, глядя на него и не понимая себя, засмеялся тоже, сначала глухо и отрывисто, потом громче и смелее. Ему вдруг стало совсем весело.

– Вот уморили!
– проговорил Скороходов, наконец унимаясь и вытирая лицо платком, - ...своей жене! Ха-ха! Вы ужасный фантаст!

– Да я пошутил, - соврал Голубев.

– Вы, наверное, открываете музей нравственности и вам некого экспонировать, - продолжал Скороходов, - я вам сочувствую, но ничем помочь не могу. Я умею выдавать себя за верного мужа только своей жене. Вы все равно мне не поверите.

– А жена вам верит?
– спросил Петр Васильевич.

– Конечно. Это одна из ее супружеских обязанностей.

– Но...

– Никаких "но". "Любовь и вздохи на скамейке". В любви, как и везде, надо уметь пользоваться правами и уклоняться от обязанностей.

"А ведь он гораздо интеллигентнее меня", - снова подумал Петр Васильевич.

– Жениться приходится только для того, чтобы иметь законных детей, говорил Скороходов, - женщине трудно сохранять верность, мужчине - смешно...

И Скороходов небрежно и цинично стал говорить о женщинах, излагая при этом взгляды отпетого алиментщика. Развеселившийся Петр Васильевич вторил, поддакивал, рассказал неприличный анекдот и между прочим с насмешкой и пренебрежением произнес:

– А ведь некоторые остаются все же верными мужьями.

– Фантасты, мой друг, фантасты, - отвечал Скороходов, поднимаясь и надевая пиджак.

Уже стемнело, за окном запрыгали огни приближающегося города. Скороходов, опираясь руками о столик, наклонился к окну и сказал:

– В этом городе около полумиллиона жителей, прикиньте-ка, сколько из них одиноких и временно одиноких женщин. Всем им хочется быть любимыми, все они жаждут ласки. Любите же их! И не любите долго одну и ту же, а то она подаст на вас в суд за невнимание к ее слабостям.