Рассказы

–  А сейчас?
– нетерпеливо перебиваю я.

–  Хочу показать вам одну кассету, вы не против? В школе остался кабинет с телевизором?

–  Кассету?

–  Это совсем недолго.

По правде говоря, мне не хочется возвращаться в свой класс, в эти стены, заляпанные надписями про футбол и про любовь, смотреть тошно. Вахтер идет по коридору впереди нас, что-то ворча себе под нос и болтая связкой ключей, как тюремный надзиратель. Он открывает дверь в небольшую, без окон, комнату и включает свет. Полка с телевизором висит на дальней стене. Всякий раз, когда в школу забираются воры, они его уносят; через год покупается новый, гораздо меньше и хуже.

–  Я поставлю.

Марангони Стефано наклоняется над видеомагнитофоном, вставляет кассету, нажимает на какие-то кнопки - никакого результата. Я ничем не могу ему помочь, я даже свечи в мопеде поменять не сумею. Наконец слышится шелест, затем какой-то свист, и на экране появляются цветные полосы.

–  Все, порядок, - говорит Марангони.

–  Что ты мне покажешь?

–  Свою работу. Сейчас увидите. Будет сюрприз.

На экране молодожены, они идут по парку: он выглядит, как пистолеро - в длинном черном пиджаке и огромном, дикой расцветки галстуке; она похожа на куклу, каких водружают на деревенскую постель, - вся воздушно-белорозовая. Пышнотелая невеста садится на траву, улыбается, расправляя свою бесконечную юбку, жених устраивается позади, об-

нимает ее. Еще одна пара, среди развалин римского Форума: оба невысокие, счастливые, держатся за руки, как первоклассники, целуются. Свадебный обед: другой он и другая она вместе держат нож, чтобы разрезать высокий трехэтажный торт; они так прижимаются друг к другу, будто хотят стать единым целым.

–  Это моя работа. Фотография и видеосъемка свадеб, - говорит Марангони.
– В глубине души я всегда мечтал стать режиссером, с тех пор как вы рассказали нам о Бергмане и Феллини.

–  Ты доволен?
– спрашиваю.

–  Вы меня поймете: кажется, будто повторяется один и тот же день, вечный праздник. Я помню, вы читали нам рассказ "Человек, который сажал деревья" одного французского писателя. Каждый день одна и та же работа, сделанная на совесть. Одно дерево, другое дерево, и постепенно жизнь вокруг становится лучше, мир становится зеленым. Я стараюсь быть похожим на того человека. Каждый день - свадьба, чужое, не мое счастье, и я его ценю, хочу запечатлеть все в наилучшем виде.

–  Многие сейчас женятся, правда?

–  Да все женятся, кроме меня и вас, разве нет?

–  Не знаю.

На экране - поцелуи, улыбки, безвкусные наряды, букеты, мужчины, не поскупившиеся на гель для волос, сияющие от радости женщины, машины, украшенные лентами, сады и рестораны. А дальше опять шелестящая пустота.

–  Теперь сюрприз, - говорит Марангони и кладет руку мне на плечо.

Неожиданно на экране появляется группа учеников. Они толкаются, чтобы поместиться в кадре? Кто-то приставляет рожки к голове товарища. Кто-то вскидывает руку в фашистском приветствии и смеется.

–  Вы их помните?

–  Теперь, когда вижу, да.

Среди ребят и он, Марангони, худой, в очках и шарфике. В руках у него книга, он ее показывает: это роман Мопассана, я узнал обложку.

–  Здесь я передал камеру Минноцци. Он бестолковый был, шут гороховый, но девушкам нравился, вот кому везло! Сейчас работает на автозаправке.

Кажется, это другая эпоха, хотя прошло всего десять лет. У многих девушек на цепочках висят пластмассовые соски-пустышки по моде тех лет, у парней бритые головы. Один из них - заправщик на бензоколонке, Марангони снимает свадьбы, а остальные?

1. Новелла французского писателя Жана Жионо (1895-1970).

–  А остальные?

–  Не знаю. Кто-то мне говорил, что Стефания Рубини погибла, разбилась на машине.

У нее светлые волосы, у Стефании Рубини, и темные отросшие корни. Вот она, перед нами, машет руками, боится не попасть в кадр. Посылает воздушный поцелуй, еще живая, полная надежд.

А вот и я. Стою за кафедрой, как обычно. На мне красный пуловер, который я потом прожег сигаретой и сунул, скрепя сердце, в мешок с одеждой, приготовленной для церкви. Мне нравился этот пуловер, яркий, веселый. Под пуловером фланелевая рубашка в клетку, она давно превратилась в тряпку для пыли. Я тоже худее, чем сейчас, усиленно размахиваю руками, когда говорю, поднимаю палец, чтобы подчеркнуть что-то важное. Кадр сжимается, фиксирует паузу, когда я, очевидно, пытаюсь перестроить фразу.

Марангони нажимает какую-то кнопку на пульте, и мой тогдашний голос заполняет комнату. Голос чистый, бессмысленно звонкий. Слова звучат отчетливо, выталкиваются жестами. Я слушаю, и по спине бежит холодок стыда. Те же слова я произносил полчаса назад. Тот же урок, я рассказываю о поэзии Пасколи: детство, первые стихи, дом, живые и умершие. Все одинаково, даже паузы, примеры, грубоватая шутка о поэте и сестрах. Все одинаково.

–  Вы были совсем другой, - говорит Марангони.

–  Я постарел?

–  Со всеми случается, это нормально. Для своего возраста вы хорошо выглядите, - утешает он меня.

–  По-моему, ничего не меняется, - говорю я скорее самому себе, чем ему.

–  Мы сажаем деревья, ведь так? Ямка, семечко, ямка, семечко. Некоторые из них уносит ветер, губит засуха, некоторые прорастают.

–  А что дальше?

–  Дальше ничего, это и есть жизнь, так вы нам говорили. Вы объяснили мне многие вещи, я их помню до сих пор.

Я же забыл почти все.

Мое лицо и мои слова исчезают, экран становится темным. Марангони вынимает кассету, прячет в черную сумку.

–  Рад был снова увидеть вас.

–  Я тоже рад.

Мы обнимаемся в этой комнатке, отрезанной от внешнего мира, как друзья, как чужие.

–  Приходи, когда захочешь, - говорю я.

–  Если не будет свадеб, - смеется он.

В сопровождении вахтера, который все это время стоял в дверях, я направляюсь в класс. Ямка, семечко, думаю. Одно и то же, хотя все меняется.

На стене в коридоре написано: МНЕ СЕГОДНЯ ВОСЕМНАДЦАТЬ, Я УЖЕ ДАЛЕКО. Беру авторучку и, не обращая внимания на стеклянные глаза вахтера, приписываю: МНЕ СЕГОДНЯ СОРОК, И Я ВСЕ ЕЩЕ ЗДЕСЬ. Я испытываю странную гордость и вместе с тем чувствую, что смешон. Вахтер смотрит на меня, на его лице обозначается робкая улыбка. Никогда не видел, чтобы он улыбался.

–  А мне, мне-то шестьдесят, и всю жизнь я убираю ваш бардак, подметаю за вами… - говорит он.

ПереводИтины Боченковой

Пузыри

МАТЬ стоит позади своего сыночка, руки на его худых плечах: она тут же придет ему на помощь, если он ненароком забудет слово, но у него все получится, ведь они много раз репетировали. Их обступили родственники, принарядившиеся по случаю рождественского вечера: согласно ритуалу, соблюдаемому десятилетиями, самый младший читает стихотворение, все умиляются, все ему аплодируют, затем штурмуют гору подарков под елкой; и, наконец, - ужин с салатом оливье и лососем, рождественским угрем и апельсинами, шампанским и семейной болтовней. И так из года в год - никаких изменений. Дети, которые когда-то рассказывали стишки, сегодня - взрослые мужчины при галстуках, с лишними килограммами, женами, любовницами и хорошей работой.