Рассвет над морем

Впрочем, то утро и в самом деле было прохладным, а мосье и мадам Энно были одеты легко, по обычаю парижан.

На плечах у мадам Энно были только легкие шиншиллы, а на голове легчайший белый беретик из ангорской паутинки. Палантин из шиншиллы был лишь недавно приобретен в Константинополе за полцены у супруги какого-то еще в семнадцатом году бежавшего из Петрограда и прожившегося русского сановника. Берет был галантным и, возможно, символическим подарком самого главнокомандующего Франшэ д’Эспрэ, — в дипломатических кругах Ближнего Востока шептались о флирте почтенного старца в боевых орденах с пикантной консульшей в шаншиллах. А драгоценную шерсть ангорских коз французские интенданты забирали у турецких скотоводов за гроши.

Мосье Энно был в Пальмерстоне тонкого черного сукна, на голове у него был легкий котелок с муаровой ленточкой.

Элегантный котелок и бархатный воротник Пальмерстона очень шли мосье Энно; его черные усики стрелками приобретали в таком обрамлении особенно мужественный вид.

Но ветер крепчал, и мосье Энно и в самом деле озяб у открытого борта. Поэтому он перестал любоваться видом и, галантно предложив руку мадам, поспешил к трапу.

На катере немедленно раздалась команда, даже заиграла боцманская дудка — и весь экипаж подтянулся.

Начальник порта — седоусый моряк в форме капитана — стоял внизу, у трапа, и, когда нога консула ступила на палубу катера, молодецки отдал честь. Консул одарил его галантной улыбкой и тоже приложил два пальца к своему котелку. Он собирался подать руку мадам, которая уже семенила по трапу, но из джентльменских соображений чуть помедлил, справедливо полагая, что сей акт вежливости пожелает выполнить сам начальник порта — гостеприимный хозяин. Но начальник порта вдруг вытянулся «смирно» и начал барабанить рапорт. Мосье Энно, как человек абсолютно штатский, не был подготовлен к принятию рапорта, не знал совсем воинского этикета, удивился и растерялся.

Как раз в это время мадам прыгнула на палубу. Но волна вдруг качнула катер, палуба вдруг ушла далеко вниз, и мадам, слегка взвизгнув, на миг повисла в воздухе, между морем и небом, а затем тяжело упала в объятия двух бравых матросов, стоявших у трапа.

Мосье Энно поспешно наклонился с бортовой скамьи, на которой он стоял, чтобы, не теряя времени, помочь мадам, и весь рапорт начальника порта — косноязычная и громогласная мешанина из уверений, что в порту все спокойно, и выражений счастья по случаю лицезрения посланца дружественной державы — был обращен, таким образом, к спине мосье Энно.

Это происшествие было исчерпано тем, что мадам подарила бравых матросов милой улыбкой и мужа по-русски «свиньей», а мосье Энно вдруг пожал начальнику порта руку и произнес в тонах наивысшей экзальтации: «Вив ля Рюси!» [7] Потом, спохватившись, он поспешил прибавить: «Э мосье гетман д’Украин оси!» [8]

Захлопал винт, и катер сразу дал полный ход. Стрелой полетел он к белому маяку на конце Рейдового мола.

Мосье и мадам Энно, пикируясь по поводу только что пережитых происшествий, стояли рядом на носу катера, начальник порта — навытяжку несколько в стороне. Матросы — те, что приняли в свои объятия мадам, — обменивались позади своими непосредственными впечатлениями, с некоторыми натуралистическими подробностями, относящимися к формам мадам. Высказывания их, хотя и не вполне пристойные, не были, однако, обидны для мадам. Они высоко оценивали ее достоинства, даже льстили ей. Однако, чтобы избежать в дальнейшем возможных недоразумений, да и не без коварного женского кокетства, мадам Энно, не слишком сердито стрельнув в сторону матросов глазами, обратилась к начальнику порта полным голосом и на чистейшем русском языке, если не принимать во внимание некоторых особенностей одесского диалекта:

7

Да здравствует Россия! (франц.)

8

А также господин гетман Украины! (франц.)

— Расскажите же нам, господин капитан, что-нибудь за вашу прекрасную Одессу.

Матросы осеклись на полуслове и поспешили спрятаться за бухту каната. Но начальник порта растерялся еще больше и начал что-то лепетать о том, что он, видите ли, не местный, что родители его — рязанские помещики, а сам он до этой чертовой гетманщины, то есть при старом режиме, служил на Балтийском море, но должен был бежать оттуда из-за большевиков…

Мадам Энно была одесситка. Точнее говоря, отец ее держал корчму и торговал беспошлинной водкой на бессарабском тракте возле Бендер, но дочку выводил в люди через одесское епархиальное училище. Впрочем, не закончив курса наук в епархиальном, мадам Энно тогда собственно Муся Ильманеску — сбежала в кордебалет Театра миниатюр у Сабанеевского моста. С этой же труппой попала она позднее на гастроли в киевский театр «Интимный» на Крещатике. Там и увидел ее мосье Энно — тогда, перед мировой войной, торговый представитель синдиката французских фирм на юге России, а с начала войны — торговый консул Франции. Основной сферой деятельности мосье Энно в те поры была парфюмерия, которую французские фирмы поставляли в Киев «Юротату» — «Южно-русскому обществу торговли аптекарскими товарами», и в ассортименте товаров, кроме разных лекарств и хирургических инструментов, всегда был великолепный выбор гигиенических принадлежностей и духов фирмы «Коти». Этим и соблазнил мадемуазель Мусю мосье Энно, сам соблазненный ее округлыми формами и кругленькой суммой, которую давал за непутевой дочкой ее родитель, старый корчмарь, разбогатевший на безакцизной водке…

Город между тем приближался во всей своей красе. И был он воистину прекрасен. Первый взгляд на него не может не взволновать каждого новоприбывшего.

— О Одесса, российский Вавилон! — патетически воскликнул мосье Энно. Фраза эта, заготовленная еще загодя, в Париже, была рассчитана, конечно, на слушателей, знакомых с древней историей. — И мы украсим тебя садами Семирамиды!

Город стремительно приближался, буруны кипели за кормой, и, выписав широкую дугу по тихой заводи за волнорезом, катер полетел к градоначальницкому причалу на Платоновском молу.

Мосье Энно стоял на носу катера, заложив руку за борт пальмерстона и чуть-чуть выставив вперед правую ногу, и на лице у него застыло выражение вдохновенное и преисполненное достоинства. С береговых склонов, с прибрежных бульваров, с дебаркадеров пристани на катер, вне сомнения, смотрели в подзорные трубы и бинокли тысячи людей — и консул Франции, да еще с особыми полномочиями, должен был позаботиться о приличествующем моменту выражении своего лица. Ибо выражение лица дипломата — это политика государства, которое он представляет.

Берега Одессы и в самом деле были густо усеяны людьми. Поодиночке, группами и целыми толпами люди облепили все возвышенности над территорией порта: склоны над Карантином и под таможней, холмы над Приморской улицей, гору возле Воронцовского дворца и даже обрыв под дачей шаха персидского. Широкая лестница от памятника дюку до порта вся чернела людьми. Но наибольшая давка была на Николаевском бульваре, между думой и гостиницей «Лондонская». Здесь собрались все тузы Одессы, собрались русские и украинские белогвардейцы. Буржуазия и контрреволюция с нетерпением ждали иностранного десанта, который спас бы их от «варваров-большевиков», а заодно вызволил бы и из лап гетманской «украинизации».

Консул Франции с особыми полномочиями был и в самом деле взволнован.

Что ожидало его впереди?

Ведь был он облечен высокой миссией дипломатического представительства от имени не только правительства своей страны — Франции, но и от дипломатического корпуса стран, одержавших победу в только что закончившейся мировой войне. Он должен был осуществить здесь высокие «идеалы мировой цивилизации», одновременно выполняя и ответственнейшие задания в интересах ряда великих держав, которые, впрочем, в большинстве случаев были абсолютно противоречивы. Особенно высоко он должен был держать знамя Франции и вместе с тем особо блюсти интересы французских предпринимателей здесь, на юге России, где теперь откуда ни возьмись появилось правительство украинского гетмана.

На консула Энно дипломатическим корпусом стран Антанты и была возложена чрезвычайная миссия — выяснить, что же это за гетманская Украина, кому и зачем она нужна.

Похоже было, что мосье Энно должен был открыть для цивилизованного мира какую-то новую, неизвестную страну и чувствовал себя в эту минуту Колумбом, который вот-вот откроет Америку. Разница была только в том, что Колумб даже не знал, что Америка существует, он просто искал путей в Вест-Индию, а мосье Энно наперед было доподлинно известно, что Украина действительно есть. Ведь именно на этой земле, которая для мосье Энно и ему подобных только сейчас вдруг начала именовать себя Украиной, издавна были шахты, рудники и заводы, дававшие огромные дивиденды и принадлежавшие французскому капиталу, и именно туземцам этой земли издавна продавал мосье Энно аспирин, патентованные препараты, резиновые изделия, а также пудру и духи непревзойденного Коти.