Рассвет (сборник)

— Садись, садись, Серега! — с серьезным видом пригласил Федька, но в глазах его прыгали чертики. — Расскажи, как ты лечился у сумасшедшего профессора.

— Какого? — опешил Сергей, растерянно замигав.

— А того, что в доме для умалишенных.

— Я у доцента гипнозом лечился, а профессора никакого и не видел.

— Ну не скромничай. Помнишь, ты же сам мне рассказывал?

— Я? Тебе? Ничего я тебе не рассказывал. Ты что-то путаешь…

— Ну, ты даешь! Ничего я не путаю, — притворно обиделся Федька. — Нечего уж, не выкручивайся. Ребята здесь свои, дела давние, излагай все, как было.

— Ничего я не знаю. Какого-то профессора выдумал…

— Не хочешь? Ну, тогда я сам, — оживился Ховрах. — Приходит наш Сережа в приемную психиатрической больницы, спрашивает профессора Дубину. «Посидите немножко. Сейчас узнаю, здесь ли он», — сказала сестра и вышла.

— Какой Дубина, какая сестра? — под общий хохот развел Сергей руками. — Не было такого.

— Смотрит Серега, а в углу комнаты, возле открытого окна, стоит человек. Молчит, не двигается, только глазами мигает. Сразу видно — парализованный. С нервами у него что-то случилось. Редкий случай. Три года лежал без движения, никакие специалисты не могли вылечить. Так вот, чтобы не нарушалось кровообращение, его ежедневно ставили, как полено, на свежий воздух. «Вы тоже к профессору Дубине?» — спрашивает его Сергей, а тот только глазами моргает…

— Врет он, ребята! — уверяет Сергей, до сих пор не понимая Федькиной шутки.

— В это время, — импровизирует дальше Федька, — из коридора выходит грузный мужчина, явно больной на голову. Убежал, значит, из палаты. «Вы к кому?» — спрашивает Сергея. «К профессору Дубине, лечиться от заикания». — «Хорошо, сейчас я вас вылечу, — говорит мужик. — И вы ко мне?» — обращается к больному, стоящему у окна. Тот, конечно, ни слова. «Ах, да ты еще молчишь!» — заревел «профессор», замахнулся и бац его в ухо. У бедняги сначала глаза на лоб полезли, а потом, видимо, включился какой-то нервный центр, и больной начал двигаться. И голос вернулся. Как заревет он! «Помогите, убивают!». А «профессор» хохочет и к Сергею: «Одного вылечил — подходи и ты!» — «Я уже здоров, профессор, н-не заикаюсь», — заблеял испуганный Серега. Тут сбежались врачи, санитары, спеленали сумасшедшего. А паралитик плачет от радости. Вылечился же!

Сергей не умел гневаться и весело смеялся вместе со всеми.

— Нехорошо над человеком насмехаться, наглец, — протиснулся в группу дед Яким. — Учили тебя, дурака такого, да зря: дураку наука, что ребенку огонь. И откуда такие берутся — вода, кажется, у нас хорошая…

— Сам удивляюсь! — отвечал Ховрах. — Это, наверное, от того, что я на свет на полчаса раньше появился. Моя мать работала в ночную смену, а за нее меня соседка родила… А что, дедуля, неужели я такой шалапут и дурак? — освобождая старику место, озорно спросил Федька.

— Умный был бы, если бы не родился дураком. Вот и весь разговор! А дурака и по ушам можно узнать. Вон они какие у тебя большие и красные. Ты в детстве случайно с колыбели или с печи не падал?

— Падал, дедуля, со шкафа.

— А по голове тебя не били? Ну, черпаком, скалкой или, скажем, рубелем [6] ?

— Били, дедуля, били! — сокрушенно кивал головой Федька, совсем не сердясь на старика, с которым у него часто возникали словесные дуэли. — Специально утюгом дубасили по вторникам.

6

Рубель — деревянная доска с вырубленными поперечными желобками для катания белья, накатки кож. Предмет домашнего обихода использовался для выколачивания (стирки) и глажения белья. Отжатое вручную белье наматывали на валик или скалку и раскатывали рубелем.

— Оно и видно. Значит, переборщили немного. Ум из черепка выбили, а язык остался барабанить, как расстроенная молотилка. Говорить надо умно, чтобы смысл и толк был, а то: ала-ла-ла, ала-ла-ла! Тьфу! Пустобрех. Зачем над Серегой издеваешься?.. Человек и так страдает, а ты завел… Оштрафуй его, Сережа, трудодней на двадцать, чтобы знал!

— Я ж людей веселю, дедуля. А Сережа тут ни при чем. Он даже и не обижается вовсе. Правда, Серёжа? А вы сразу ругаться, словно тот старик, что с невесткой не помирился. Хотите, расскажу?

— Приходи на конюшню, моей Крале расскажешь. Она от бессонницы страдает, вот и послушает тебя, трескотуна. Вы с ней как раз подойдете друг другу по уму. А мне твои байки не нужны. Я такие разговоры слышал, когда ты еще недомерком был и носом бульки пускал. А сейчас скорее свинья перьями обрастет, чем от тебя умного слова дождешься. Ты и старика не постесняешься высмеять. Зачем на меня вчера набрехал?

— А что я сказал? Сказал, что вы штаны латать понесли к Маруське Кургановой. Это правда. Что же тут такого?.. И при чём тут я, когда другие думают бог весть что? А вы уже и расстроились? Давайте все это перекурим, — жестом фокусника Федька раскрыл портсигар.

Дед Яким недовольно взял папиросу, размял узловатыми пальцами, прикурил от услужливо поданной спички.

— Сопляк ты, Федор, вот что я тебе скажу, пустой человек, — уже мягче закончил он. — Ты, если не обидишь кого-нибудь, заболеешь.

— Нет, дедушка, мне с вами ругаться нельзя. Думка одна есть, — задумавшись, проговорил Ховрах.

— Ну! — поднял глаза старик.

Федька, сдерживая улыбку, предложил:

— Идите ко мне на трактор работать! Понимаете, скучно одному в поле. А как подумаю, что и вам, наверное, не очень весело на бочке, так просто жалость пробирает. Вдвоем будет веселее, насплетничаемся всем женщинам на зависть. Я вас быстро научу. Это я тут бездельник, а у трактора, хоть кого спросите, я мастер!

— И медведь — костоправ, только самоучка. Еще хвастается… Не верю, что из тебя хороший работник, только поле, видимо, паскудишь. Да и о чем я с тобой буду говорить, когда ты пи ер квадрат не знаешь!..

Дед Яким слышал когда-то от прораба на строительстве канала это «пи эр квадрат», ему понравилось это мудреное выражение, и при каждой возможности он вставлял его в разговор.

— Вот и получается, что ты мне не пара, — сделал вывод дед Яким. — И вообще, можешь идти отсюда. Здесь будет серьезный разговор. Люди на диспунт пришли.

— Диспут, — подсказал Сережа.

— Да-да, диспут. Это по-латыни, по-медицински значит. Вот только забыл, что оно означает на нашем языке.

— Спор.

— А да, спор. Теперь вспомнил. Я люблю серьезные дисканты.

— Да не дисканты, а диспуты, дедуля, — поправил его Ховрах. — Дискант — это голос такой.

— Вон отсюда! — разозлился старик. — Чего ты мне тут свистишь, балалайка ты раздолбанная!.. А то, как клюну тебя палкой в темя!

— Ой матушка родная, спасайте! Да вы этой оглоблей всю фигуру мне испортите. Я к вам с добрым словом, а вы с палкой…

— Ну, хватит, заткнись, — махнул рукой на Федора дед Яким, ему очень хотелось повести серьезный разговор. — Помню, как-то выпал у нас один диспут на Днепрогэсе, — начал он, но в этот момент из дверей клуба позвали:

— Заходите!

— Начинаем, товарищи!

— Пойдем, дедуля, послушаем, что за диспут придумали наши умники, — проговорил Федька и распорядился: — Ребята, скамью занесите!

…Галина сидела рядом с Настей в углу зала, у столика с радиолой. Лицо ее было спокойно, но руки выдавали волнение. Она то и дело разглаживала юбку на коленях, крутила и без того заведенные до конца часы, дергала конец косы, перекинутой на грудь.