Рассветный меч

— Мы будем разбивать здесь лагерь? — спросил Бэйр, остановившись рядом с Араваном и глядя на все еще высокое солнце. — Еще долго не стемнеет.

— Нет, лагерь разбивать не будем, просто дадим верблюдам днем попастись, а ночью двинемся в путь.

— Почему так?

Араван указал рукой вперед, и Бэйр разглядел среди пальм кольцо, выложенное из известняка:

— Что это?

— Это колодец Уайджи, — ответил Араван, — место, бывшее когда–то обителью зла, зла, умерщвленного Ванидаром Серебряным Листом, Туоном и Халидом, которые сами едва не расстались с жизнями.

— Аа–а, тетушка Фэрил рассказывала мне эту историю.

— А рассказывала она тебе, что это как раз то место, где у нее появилась та самая седая прядь, которая сейчас проходит, как белая тесьма, по всей ее голове?

Бэйр отрицательно покачал головой.

— Это сделал меч твоей матери, Дюнамис. Ведь он, если произнести его имя, вытягивает энергию и силу из тех, кто находится рядом, и придает дополнительную силу руке, держащей этот меч, а в случае крайней необходимости меч и сам вытягивает жизнь из тела.

— А здесь была тогда эта крайняя необходимость?

— Была, и она вычеркнула из жизни Фэрил многие годы и наградила ее этой серебряной прядью. Боюсь, ей не прожить столько, сколько обычно живут ваэрлинги.

Глаза Бэйра наполнились слезами.

— Ты говоришь, моя мама сделала это?

— Ради Фэрил, Гвилли и Халида, а все они смертные. У Риаты, дорогой мой Бэйр, не оставалось другого выбора, кроме как пустить в ход Дюнамис, иначе они все остались бы здесь навсегда. Пойдем, Бэйр. Верблюдам надо подкормиться, а я не хотел бы оставаться на ночь в этом месте, и не только потому, что вспоминать обо всем, что здесь было, больно, а потому, что здесь и сейчас небезопасно. Мы и воду не будем брать из этого колодца, будем пить ту, что везем с собой, нашего запаса хватит до самого леса Кандра.

И они спустились в низину.

В конце дня, перед закатом солнца они пустились в путь, прочь от колодца Уайджи. Когда выбрались из низины, Араван сказал:

— Отсюда всего двадцать лье до леса Кандра, а это не больше двух дней пути.

— Кандра — это название несет какой–либо смысл?

— Несет. Там, в лесу, есть место, где растут деревья кандра, а их древесина не менее ценна, чем красное дерево. Обработанная древесина кандра имеет густой золотой цвет с тонкими частыми прожилками и источает нежный приятный аромат; сама древесина обладает естественным блеском, как будто пропитана маслом, и при этом она не горит, не подвержена ни старению, ни гниению и не коробится. Я использовал древесину кандры при строительстве «Эройена».

— Да… — протянул Бэйр как бы про себя и замолчал.

Они продолжали свой путь к цели, добираться до которой им оставалось два дня.

Они прошли почти шесть лье от колодца Уайджи, преодолев большую часть пути ночью, и остановились между высокими барханами на привал. Разбили лагерь, обмениваясь при этом короткими фразами, — отношения между ними были все еще натянутыми.

И теперь, когда им оставалось менее двух дней пути до места назначения, Бэйр снова и снова, уже, наверное, в тысячный раз, старался отыскать причину, по которой Араван должен взять его с собой, если прорицатель Додона укажет путь. Но всякий раз, когда он находил какой–либо довод и рассматривал его в свете своего неразумного поведения у склепа Ламиа, только что найденный аргумент в предстоящем споре с Араваном казался совершенно несостоятельным, и Бэйр сразу же отбрасывал его, принимаясь размышлять над новым. Сейчас в их отношениях преобладала снисходительность к нему дяди, а это давало надежду на то, что его решение может измениться, но сам Араван дал понять, причем совершенно ясно, что от принятого решения не отступит. Бэйр сбросил последний тюк с вещами на песок и, чтобы размять ноги, пошел к подножию ближайшего бархана полюбоваться яркой луной, очертания которой обещали скорое полнолуние.

Араван смотрел вслед юноше, понимая, в каком волнении сейчас тот пребывает, но одновременно совершенно четко сознавая, что решительность и дерзость мальчишки еще не уравновешены знаниями и опытом, — в этом Араван был совершенно уверен.

Всю холодную ночь они провели в молчании, не обменявшись ни единым словом, даже когда сменяли друг друга в дозоре.

Ранним утром они подошли к длинному каменистому скату простирающегося в обе стороны глубокого каньона. Восходящее солнце едва выглядывало из–за восточного горизонта.

— Ну вот мы и добрались до нужного места, — сказал Араван.— Во всяком случае находимся очень близко от него.

Они остановились на краю каньона, откуда Бэйр мог видеть долину, очертаниями напоминающую полумесяц, рожки которого указывали на восток. По левую руку начинались заросли, превращающиеся на дне каньона в лес. Бэйру послышалось легкое журчание, доносившееся неизвестно откуда. Он беспокойно завертел головой, стараясь найти источник этого едва слышного, почти иллюзорного звука, и наконец до него дошло, что это не что иное, как шум далекого водопада, доносящийся откуда–то снизу.

— Лес и водопад среди пустыни?

Араван кивнул:

— Вода поступает из реки Невидимки — Илнар Тат, как называл ее Халид. Она течет с западного склона на юг, пробегая расстояние до восточной стены примерно в одно лье, а там вновь ныряет под камни.

— Так, значит, три мили она течет по поверхности, да? Но протяжение самой расселины немного больше.

— Если измерять ее протяженность по дуге от рога до рога, то это семь миль; ширина в самом широком месте — три четверти мили; высота стен — сто футов.

— А эти заросли перед нами и есть лес Кандра?

— Да, Бэйр, он самый. Он раскинулся по всему каньону вдоль реки.

— Склоны почти отвесные. Спускаться будем по веревке?

— Нет, элар. Взгляни вон на ту узкую расщелину, идущую через весь западный откос. Там есть что–то похожее на тропу. Ну пошли, верблюдам надо подкормиться.

Они двинулись в северо–западном направлении, обогнули северный край расселины, после чего стали спускаться вниз по каменистому склону. Вскоре они подошли к трещине, отлого спускающейся в глубь каньона.

— Тут проход сужается, но верблюды сумеют протиснуться через него, — сказал Араван и направил своего верблюда в извилистый скальный коридор. Верблюд недовольно заворчал, возмущенно недоумевая, зачем этому идиоту, сидящему у него на спине, понадобилось лезть в такую узкую щель.

Проход был настолько узким, что Бэйр мог, разведя руки, коснуться противоположных стен. По мере спуска дневной свет превращался в сумерки, все выше и выше вздымались отвесные стены; вокруг становилось все более прохладно, как будто раскаленный дневной жарой воздух никогда не проникал в эту щель между двумя каменными утесами. А они все шли и шли, спускаясь вниз по усыпанному каменной крошкой пути, пробираясь между глыбами и обрушившимися слоями породы; над их головами нависали неровные, заслоняющие и без того слабый свет каменные глыбы, и, только запрокинув голову, можно было разглядеть в далекой вышине узкую зубчатую полоску голубого неба.

А они все шли и шли, все глубже и глубже опускаясь вниз по тропе, настолько извилистой, что верблюды уже не выдерживали и во весь голос выражали гнев и возмущение. Но вот путники дошли до поворота, и Бэйр наконец увидел перед собой вертикальную щель с зазубренными краями, через которую струился яркий дневной свет, — они спустились в долину.

Постоянно оглядываясь по сторонам, Бэйр погнал верблюда по наклонной каменистой осыпи. Араван уже поджидал его внизу. Выбравшись из щели, верблюды перестали оглашать воздух негодующим ревом, но еще не успокоились окончательно, потому что продолжали ворчать, суетливо перебирать ногами на одном месте и беспрестанно озираться по сторонам, поводя большими навыкате глазами, — ведь здесь их ожидало богатое вкусной едой зимнее пастбище, если, конечно, эти болваны отпустят их туда.