Рассветы над Вавилоном

– А себе?

– Себе нет. Дама уехала, а Гариф вышел из кабинета только один раз – в районе двух – и попросил Ангелину принести ему информацию по продажам за текущие сутки. Она принесла. А потом около четырех к нему постучалась: юристка ломилась на аудиенцию. А он без сознания на полу. Она в скорую…

– Значит, когда это случилось, точных данных нет? – спросил Буров.

– Точных нет.

– А с чего ты взял, что имеет место внешний фактор?

– Баба эта…

– А что с ней не так?

– Ты понимаешь, во-первых, ее никто не знает и никто никогда не видел у него. Такого, чтобы к Гарифу Зарифовичу приходил некто совершенно незнакомый, такого ну ни разу не было. А тут на тебе! И через какое-то время после ухода обморок…

– Никто не знает! – проворчал Давид. – Так давай узнаем! У вас там, как я помню, камера на камере и камерой погоняет. У меня сейчас в связи с особым поручением есть карт-бланш и допуски почти ко всем базам. Показывай ее фото.

Рейнгольд ухмыльнулся:

– По ходу движения от паркинга снизу (кстати, она приехала по земле) до кабинета Гарифа ее зафиксировали четыре камеры. Вот снимки, смотри.

Сотрудник службы безопасности Фатахова протянул Бурову свою книжку, на экране которой были размещены одновременно четыре фотографии женщины. На первой она шла к входу в здание по подземному паркингу и, наклонив голову, казалось, что-то рассматривала у своих черных, на высоком каблуке туфель. На второй, в приемной, стояла спиной к камере. В лифте тоже спиной. И наконец, перед входом в кабинет Гарифа что-то сосредоточенно искала в сумочке. Ни на одной из картинок не было видно ее лица.

– Интересно… – протянул Давид. – Машина?

– Черный «порше»…

– Номера, Арчи, номера? – перебил его Буров.

Тот вновь ухмыльнулся и показал ему еще одну картинку, на которой красивая спортивная машина была припаркована так, что обе камеры, в которые она теоретически могла попасть, не захватили даже кусочка ее номерных знаков.

– Припарковалась так, как будто новичок. Тяп-ляп, – усмехнулся Давид.

– Ага, – согласился Артур. – Санек на вахте тогда сидел. Он что-то подобное про нее и пробубнил, мол, дура дурацкая, машину купила навороченную, а парковаться не умеет.

Возникла пауза, во время которой мужчины сделали по глотку из своих стремительно пустевших стаканов. Карина рассматривала правый кроссовок. Наконец, прервав молчание, Буров пошел на последний заход, спросив:

– Арчи, у вас при входе, по-моему, у гостей считывают идентификационные номера? Раньше, по крайней мере, так было.

– Было, – невозмутимо согласился Рейнгольд. – И сейчас есть. Но это не касается личных гостей Гарифа. По его звонку мы пропускаем людей без фиксации и досмотра.

– А он по ней звонил?

– Так точно. Он по ней звонил. Как раз в тот момент, когда она стояла спиной к нашим автоматическим операторам.

– Очень любопытно… – задумчиво произнес Буров.

– И я о том же, – согласился с ним Рейнгольд.

– Ладно, Арчи. Ты рассказал свою историю, а теперь слушай мою. Карину, – Буров кивнул в сторону девушки, – ее подругу Валю и случайно прибившегося к ним студента, которые сейчас находятся на кухне в замечательной, уютной, хоть и пустой квартире моей бывшей жены Лизы, сняли с поезда в Нариме два интересных юноши. Юноши эти при более внимательном рассмотрении оказались наемниками некоего Рори, который, в свою очередь, работает на некую Викторию Викторовну. Я имел честь оказаться в их апартаментах в Нариме, откуда, собственно говоря, мне и пришлось извлечь нашу принцессу и ее свиту. Они были заперты в помещении три на три, и их скорое освобождение, поверь мне, ну никак не планировалось. Думаешь, это совпадение?

– Вряд ли, – сухо отозвался Рейнгольд.

– Я тоже думаю, что вряд ли. Теперь дальше. В Нариме, как я понял, командовал парадом Рори, так как Виктория Викторовна, которую они все боятся там как огня, бледнея только при упоминании о ней, находилась в отъезде.

– Ты думаешь, что… – начал Артур.

Закончить ему не удалось. В дверном проеме неожиданно показалась голова Глеба.

– Я тоже хочу скотча, – попросил студент.

Реплика его осталась без внимания.

– А ты представь, что имеет место какая-нибудь иная версия, – ответил на незаконченное предложение Давид. – Можешь?

Артур помолчал, косясь на Карину, а потом сказал, набравшись необходимого для этого духа:

– Хорошо. Если мы предполагаем, что таинственная посетительница Гарифа Зарифовича и есть демонизированная в некоторых кругах Виктория Викторовна, то тогда почему он сейчас в больнице, а не в крематории?

– А мы что, ее планы знаем? – мгновенно отреагировал Давид. – Карина вон тоже жива-здорова, сидит кроссовки свои рассматривает, хотя в помещениях принято разуваться. Может, у Виктории Викторовны и не было планов по устранению! Мы же не знаем. Пока.

– Не знаем, – согласился Артур.

– Мне можно стаканчик скотча? – не сдавался студент.

– Можно, – разрешил Буров, – возьми в баре бокал. Два, слышишь, два возьми.

Глеб вытащил из бара бокалы, поставил на стол, а Давид быстро наполнил их виски. Студент схватил свой и отошел в угол гостиной, видимо, не до конца поверив в свое счастье, а Буров поставил второй перед Кариной и повторил вопрос, который уже пытался задать ей некоторое время назад:

– Карина, ты когда-нибудь пробовала двадцатилетний шотландский скотч?

Та упорно молчала, рассматривая кроссовки.

– Выпей, – спокойно гнул свою линию Давид, – чуть полегче будет. Знаю, двадцати одного тебе нет, но я бывший полицейский, Артур тоже, поэтому под нашим присмотром – можно.

Тем временем в гостиную подтянулась и Валя. Буров на секунду отвлекся от Карины, рассматривая прическу Валентины, а Фатахова вдруг схватила бокал с огненной водой и, в два глотка осушив его, поставила обратно на стол. Давид молча покосился на Карину, а Рейнгольд пробормотал в ее сторону:

– Лучше помаленьку, детонька.

Буров потянулся к бутылке – там оставалось еще немного скотча – и чуть-чуть освежил свой стакан и стакан Артура, а остатки вылил Карине.

– Ты, Кариныч, действительно, давай потихонечку. Слушай дядю Арчи. Более известного как Артура Рейнгольда. Он мужик головастый, хотя внешне и не скажешь.

Буров критически осмотрел Артура.

– А что тебя в моем внешнем виде не устраивает? – ухмыльнулся тот.

– Какой-то ты несуразный. Неопрятный.