Рай-отдел

— Угу, судя по твоей наметившейся чугунности, отговаривать тебя уже пытались. Потому повторяться не буду, — Вано поправил фуражку и в этом жесте промелькнула несвойственная начопероту растерянность. — Я пока вообще не пойму что происходит. Там ведь не опасно, но жуть-жуткая. Слушайте, пошли вместе зайдем? Я в женских истериках не знаток, но несчастная Танцовщица и вовсе заходиться. Ворона, глянь хоть ты, а?

Резное каменное крыльцо, тень под входом… Внутри Игорь бывал единственный раз — еще при жизни, довелось как-то заглянуть в посольство, все же музейное строение, «открытые» дни там бывают. Строили и оформляли особняк, конечно, с превеликим тщанием. Как в ту сказку заходишь «Новый город со дворцом, с теремами и садами, а сидит в нем князь Гвидон». Но в строфах сказки звучала легкость, а здесь камень, пусть и фигурный, замысловатые своды, ощущение тесноты парадного склепа. Субъективно, но именно так показалось. Хотя предыстории тогда не знал…

Сейчас и вовсе ничего сказочного здесь не осталось. Медицинские угнетающие запахи и… Голоса со всех сторон. Игорь понял, что и Ворона вертит головой, инстинктивно пытаясь увидеть говоривших. Понятно же что телесно их здесь нет…

Мелькали призрачные тени — спешили длинной чередой, то порывистой, то сплошной. Добротные чесучовые пиджаки, полувоенные и военные френчи, мелькнул пышный галстук-бант.

…— Критик-марксист — не литературный астроном, поясняющий неизбежные законы движения литературных светил от крупных до самых мельчайших. Он еще и боец, он еще и строитель… [20]

20

А. В. Луначарский. «Критика и критики»

…— Исследование так называемой нижнепариентальной области на 16 полушариях… [21]

… — Чтобы понять меня, вы должны совершенно отрешиться от всего неясного, вроде окультизма, спиритизма, темных философий, от всех авторитетов, кроме авторитета точной науки, т.е. математики, геометрии, механики, физики, химии, биологии и их приложений… [22]

— Понимаете, сбилось тут все, — прорвался сквозь шепота живой и кажущийся нелепо громким голос начоперота. — Они, эти… товарищи всегда здесь чувствовались.

21

С. А. Саркисов «Работы Института мозга. Под знаменем марксизма». Полная фраза «проводили исследование так называемой нижнепариентальной области на 16 полушариях, в том числе и мозга Маяковского».

22

К. Циолковский «Монизм вселенной»

…— Ты шел путем не примиренья —

Люциферическим путем.

Рассейся, бледное виденье,

В круговороте бредовом! [23]

— «Каждому из умерших выдающихся деятелей в области науки, искусства и общественной жизни в музее Пантеона отводится витрина, в которой помещается препарат мозга, гипсовый слепок мозга, гипсовая маска, портрет, биография и др. материалы». [24]

Плыли стены, открывая новые кабинеты, людей в халатах, микроскопы, чудная машина макротом [25] … Стеллажи с крупными банками, в коих плавают частицы людей. Бледно-серый некрасивый орган, делавший их талантливыми и великими, иной раз гениальными. Это простые мозги иной раз пуля на клавиатуру разбрызгивает, а отборные умы в специальные банки ложатся. Этикетки на ценнейших экземплярах четкие, правильно выполненные… Коридор удлинялся, превращался в торжественный музейный зал, витрины иные — из благородного дерева, сосуды торжественнее, на бархате, с портретами, личными вещами и правительственными наградами бывшего владельца. Нет, этого не было, проекту не суждено воплотиться…

23

А. Белый «Маг. (Упорный маг, постигший цифры)»

24

В. М. Бехтерев Из переписки

25

Макротом — режущий инструмент для получения плоскопараллельных блоков ткани. (Грубо говоря, резак для мозга — из одного полушария получается 5–6 ровных брусков)

Коридоры удлинялись, неслись, пересекались все быстрее, открывая новые лабораторные приборы, медицинские механизмы, столы с полированными тазами и ваннами, опутанные щупальцами трубок, пахнуло едкой животной мочой, взвыли болью и отчаяньем сотни собачьих глоток. Те, что без тел, лишь разевали пасти, глядя со стендов, подпитанных шлангами и насосами. Обезьяны в клетках и на хирургических столах, люди, и снова собаки…

— То Институт крови, соседний корпус, сейчас все в узел стянулось. Шла на прорыв наука, да свои силы малость переоценила, — неловко объяснил Вано, стараясь отодвинуться от теней, проходящих сквозь стены. — А Всесоюзный Пантеон при ЦИК так вообще и не начали строить, одумались. Хотя доктора себя не жалели, сами на столы ложились.

— Оставь историю прогрессивной медицины, и так все понятно, не нам их судить, — холодно сказала Ворона. — Где твоя девочка? К ней мы шли или любоваться на этот хаос вивисекции?

Начоперот кивнул и повел налево.

— Для создания социализма, говорите вы, требуется цивилизованность. Очень хорошо [26] , — отчетливо послышалось за дверью.

За спинами керстов коридоры и вовсе взбесились: понеслись вдаль, перемежая миражи операционных столов, погребальных шкафов, колонн в «русском стиле», яркого электрического света и торжественной полутьмы…

26

В. И. Ленин «О нашей революции» 1923 г.

Местная полуживая сидела на ступенях, выходящих во двор. Зажимала ладонями уши и, кажется, сходила с ума. Или уже… Игорь впервые видел Соседку так близко: немыслимо грациозная полупрозрачная фигурка, в чем-то длинном, вроде театрального древнерусского сарафана, но того самого покроя, что имеет очень мало общего с реальными нетеатральными сарафанами. Красивая. Но отчетливо, на три четверти, неживая.

Ворона глянула на мужчин, недвусмысленно указала им в сторону двери и села рядом с призраком.

Керсты без всякого восторга отступили вглубь жуткого дома.

— Твоя-то барышня покрепче будет, — пробормотал начоперот. — И глазом не моргнула. А меня это столпотворение медицинской направленности серьезно в панику вгоняет.

— Ворона в своем Доме с частью здешних призраков была знакома, пусть с живыми и при мозгах в черепах. В общем, она попривыкла к стилю несгибаемых прорывов волюнтаристской науки и политики. Но что вообще происходит? Местные же в ярости…

— Да они вроде и не местные, — с тоской напомнил Вано. — В смысле, местные, конечно, но почему все здесь и сразу? Я никогда сразу стольких не видел. Ну, один-два побродят, мозг свой повспоминают. Соседке они уже и не мешали…

Друзья наблюдали за хороводом теней, пронзающих стены. Коридоры бывшего Института окончательно расширились, сливаясь в один туннель, изгибающийся подобно большой конвульсирующей кишке. Дальний конец этой шахты начал прогибаться, уходя все глубже вниз…

— Глянь! Вот оно…

Игорь видел. Оттуда, из глубины освещенной светом слабых ламп, двигалась живая стена. Фигуры заполняли все ширину коридора. Темные, осязаемые, определенно живые. Враг…

Хозинспектор машинально передернул затвор «калашникова». Вано положил руку на ствол:

— Успеем. Не наша позиция.

Здесь, рядом с керстами, коридор тоже заполнялся. Густели призрачные ряды: смутно знакомые люди, полупрозрачные, частью одетые, частью наоборот, с вскрытыми головами или в парадных костюмах, замолкали, глядя на подходящих чужаков. Выползали и выходили в коридор истерзанные собаки, порой с двумя пришитыми головами и с чем-то таким, что и всматриваться жутко. Шимпанзе с криво зашитым брюхом уцепилась за стену и угухнула. Высокий поэт сочувственно положил широкую ладонь на плечо обезьяне, беззвучно продекламировал:

Нет людей.

Понимаете

крик тысячедневных мук?

Душа не хочет немая идти,

а сказать кому? [27]

Институт Крови и Институт Мозга были воистину жутковатыми учреждениями, но то, что надвигалось из глубины, было куда хуже. Оно было чуждым.

Худой и костистый усатый человек в шляпе обернулся к керстам, указал рукой на заднюю дверь.

— Опять гонят. Да, пойдем, — прошептал начоперот. — Это их рубеж. Что смогут, то сделают.

27

В. Маяковский «Надоело»