Райские новости

Бернард также разглядел женщину в желтом платье и ее соседа — обладателя бакенбардов и видеокамеры. Мужчина с видеокамерой поднял шторку, чтобы за­снять что-то через иллюминатор, хотя Бернард не представлял, что бы это могло быть, — они летели на высоте 30000 футов над сплошным ковром облаков. И тут Бернард пошатнулся в проходе, когда самолет вдруг дернулся и накренился. Издав резкий преду­преждающий сигнал, зажглась надпись «пристегните ремни», и приглушенный голос капитана попросил пассажиров вернуться на свои места, так как самолет проходит через зону умеренной турбулентности. Ког­да Бернард добрался до своего ряда, мистер Уолш с расширившимися от ужаса глазами сидел прямо, вытя­нувшись в струнку и сжимая подлокотники.

— Ради всего святого, что это такое? Что происхо­дит? Самолет разобьется?

— Небольшая болтанка, папа. Воздушные потоки. Ничего серьезного.

— Мне надо выпить.

— Нет, — отрезал Бернард. — Начинается новый фильм. Хочешь посмотреть?

— Я умираю от жажды. Чашку чая можно получить?

— Сомневаюсь. Во всяком случае, не сейчас. Я могу принести тебе фруктовый сок, если хочешь. Или ста­кан воды.

— Я жутко себя чувствую, — простонал старик. — Меня пучит, ноги отекли, а во рту сухо, как в пустыне Гоби.

— Сам виноват — не надо было столько пить. Я тебя предупреждал.

— Я не должен был поддаваться на твои уговоры и пускаться в это предприятие, — ныл старик. — Это су­щее безумие в моем возрасте. В конце концов я просто умру.

— Ты будешь чувствовать себя прекрасно, если начнешь делать, что тебе говорят, — сказал Бернард, с трудом нагнувшись в тесном пространстве, чтобы развязать шнурки на ботинках отца. Он выпрямился, раскрасневшийся и запыхавшийся, под явно недо­вольным взглядом пассажира с куполообразной голо­вой и в бежевом костюме «сафари». Держа в руках книгу, мужчина в другом конце ряда наклонился впе­ред, словно хотел выяснить причину возникшей суе­ты. Бернард посмотрел на часы и с тревогой обнару­жил, что прошло менее пяти из одиннадцати часов полета.

— Туалет в этой штуковине есть? — спросил мистер Уолш.

— Да, конечно, хочешь сходить?

— Может, я хоть немного избавлюсь от газов. Боже, да им и реактивный двигатель не понадобится — нуж­но просто привязать меня к хвосту, и я домчу нас до са­мых Гавайев.

Бернард хихикнул, но был слегка шокирован. То ли алкоголь, то ли большая высота выпустили на свободу склонность отца к словесным непристойностям, чего прежде за ним не водилось, что-то, должно быть, ко­ренившееся в грубом мужском мире работы и пабов, от которых он всегда держал свою семью на расстоя­нии. Большую часть своей жизни мистер Уолш прора­ботал диспетчером транспортной компании в лон­донских доках, выйдя на пенсию начальником отдела по отправке грузов. Однажды во время школьных ка­никул четырнадцатилетний Бернард придумал какой-то предлог, чтобы навестить отца на рабочем месте, в Убогой деревянной хибаре в углу площадки, забитой грузовиками, водители которых — мужчины с ручищами, похожими на татуированные окорока, — прежде чем забраться в кабину, сплевывали на землю и пи­нали огромные рифленые шины своих машин. Отец поднял глаза от металлического стола, заваленного папками и наколотыми на штыри накладными, и спросил: «Какого дьявола ты тут делаешь?» Он был не­доволен. «Больше никогда сюда не приходи», — сказал он, когда Бернард передал ничего не значащее сооб­щение. Бернард тогда в первый раз понял, что отец стыдится своей скромной работы и неприглядной об­становки. Ему захотелось сказать что-нибудь утеши­тельное и ободряющее, но он не сумел найти нужных слов. И незаметно ушел, чувствуя вину и, подобно от­цу, стыд. Это было что-то вроде первородного греха, очень по-ирландски — выставить напоказ тайну ста­туса, а не секса.

Выходя из туалета, где она провела некоторое время, пытаясь замыть пятно от соуса на своем розово-голу­бом спортивном костюме, Сью Баттеруорт сталкива­ется со старым ирландцем, с которым болтала в аэропорту. От неожиданности она вздрагивает. Ирландец, также смущенно отпрянув, сердито обращается к сво­ему сыну, стоящему позади него:

— Ты что, привел меня к дамской комнате?

— Все в порядке, папа. Здесь туалеты общие.

— Вам понравился фильм? — спрашивает Сью, что­бы скрыть замешательство. — Меня совсем сбила с толку последняя сцена — похороны.

Старик молчит.

— Он только что проснулся и неважно себя чувст­вует, — объясняет бородатый сынок. — Ты справишься сам, папа?

— Конечно справлюсь.

— Чего же тогда ты ждешь?

По сердитому взгляду, брошенному в ее сторону, Сью догадывается — старик ждет, чтобы она испари­лась, прежде чем он войдет в кабинку. Она возвращает­ся на свое место рядом с Ди, которая читает бесплат­ный экземпляр «Космополитена».

— Я только что на выходе из туалета встретила того старика-ирландца с сыном.

— Вот уж не думала, что они поместятся там вдвоем.

— Да нет, глупая твоя голова, я имею в виду, что это явыходила из туалета. А они ждали. Он довольно ми­лый, в смысле сын, тебе не кажется? Он бы тебе подо­шел, Ди.

— Да что ты говоришь? Ему на вид лет пятьдесят.

— Я бы не сказала. От силы сорок пять. Трудно су­дить из-за бороды.

— Ненавижу бороды. — Ди слегка передергивает­ся. — Когда целуешься, словно вляпываешься в темно­те в паутину.

— Он мог бы ее сбрить. Он очень внимателен к сво­ему старому папочке. Мне нравятся добрые мужчины.

— Ну и возьми его себе, если он тебе так нравится.

— Ди! У меня есть Дес.

— Гавайи очень далеко от Харлоу.

— Ди! Ты невозможна, — хихикает Сью.

— В любом случае, — не сдается Ди, — он, скорее всего, женат.

— А мне почему-то так не кажется, — возражает Сью. — Хотя, может, он вдовец. У него вид человека, который много страдал.

— Это он от своего старика страдает, — говорит Ди.

Время тянулось медленно, очень медленно. Начался еще один фильм. На этот раз — история о взаимоотно­шениях подростка и его лошади, действие происходи­ло в Вайоминге. Фильм показался Бернарду нестерпи­мо сентиментальным, но он все равно смотрел, наде­ясь, что отец последует его примеру. За опущенными шторками ярко светило солнце. Оно залило салон, ког­да шторки подошли и вторично подали еду — легкую за­куску. Оно по-прежнему сияло, по уже тускло, сквозь пелену смога, когда самолет приземлился в Лос-Aнджелесе — в четыре часа дня по местному времени и в пол­ночь по часам пассажиров. Путники медленно, с тру­дом переставляя затекшие ноги, шли по ковровому по­крытию переходов; молчаливо стояли на движущихся пешеходных дорожках, словно багаж на ленте транс­портера; терпеливо выстроились в очередь для пас­портного контроля в огромном тихом зале, поделен­ном на секции переносными турникетами и плетены­ми веревками. Что же напоминают подобные места? Они напоминают, решил Бернард, образ потусторон­него мира или ведущего к нему коридора: он видел что- то подобное в кино — в Брикли, в дешевом кинотеатри­ке своего детства и отрочества. В тех фильмах только что погибшие в сражении летчики невозмутимо под­нимались по лестницам, ведущим в своего рода небес­ную приемную с белыми синтетическими стенами и изогнутой литой мебелью, и отмечались там у услужли­вого небесного клерка. Популистский pareschaton [14] .

14

Pareschaton — предпоследний (греч.), здесь,приемная небес­ной канцелярии.

— В отпуск? — спросил чиновник, разглядывая кар­точку высадки Бернарда.

Тот ответил утвердительно, как советовал ему мо­лодой человек в бюро путешествий, — тогда, скорей всего, не возникнет никаких сложностей с получени­ем визы.

— Этот старик с вами?

— Он мой отец.

Чиновник посмотрел на одного, на второго, потом на карточку высадки.

— Вы остановитесь в «Вайкики серфрайдере»?

— Да. — Бернард заранее уточнил название гости­ницы в своем «Тревелкомплекте».

Чиновник проштамповал их паспорта и оторвал корешки у карточек высадки.

— Желаю хорошо отдохнуть, — сказал он. — Будьте осторожны во время сильного прибоя.

Бернард слабо улыбнулся. Мистер Уолш не заметил иронии, как и всего остального. От усталости он уже ничего не чувствовал, руки его безжизненно висели вдоль тела, плечи ссутулились, покрасневшие глаза ос­текленели. Бернард старался не смотреть на него — вид отца вызывал у него чувство вины. К счастью, на та­можне их не задержали, чего нельзя было сказать о ры­жеволосом семействе — к немалому возмущению гла­вы семьи.

— Это же абсурд, — кипятился он. — Мы что, похо­жи на контрабандистов?

— Если бы контрабандисты были похожи на кон­трабандистов, наша работа здорово упростилась бы, Дружище, — сказал таможенник, перебирая вещи в че­модане. — А это что? — Он с подозрением принюхался к одному из свертков.

– Чай.

— А почему он не в пакетиках?

— Мы не любим чай в пакетиках, — ответила мать семейства. — И ваш чай мы не любим.

К Бернарду и его отцу подошла утомленного вида чернокожая леди в форме «Тревелуайз» и сказала: