Райский Град

Мне здесь уютно. Даже уютней, чем в собственной квартире. И хочется думать о чём-нибудь возвыш…

Я говорил, что написанию своей книги буду посвящать каждый вечер. Но то, что произошло со мной вчера в ресторане «Авеню» не может ждать целый день, прежде чем перенесу всё из воспоминаний на бумагу. Поэтому предтрудовое зимнее утро я проведу не в тёплой постели, а за письменным столом.

Полагаю, именно с этого происшествия должна была начинаться моя история. Кому же, как ни Роману Снеговому, знать о той самой экшн-сцене, тут же затягивающей читателя в повествование. Первый же абзац большинства книг модных писателей начинается примерно с такого:

«Над головой — в каких-то миллиметрах — просвистела(л/ло) пуля (пущенный камень, копьё или что-то ещё, выбирайте сами). Я упал, вжавшись в землю и ища взглядом врага. Откуда-то раздался пронзительный крик. Похоже, женский…»

После этого «взрывного» события идёт знакомство с ГГ и миром. Затем начинается развитие сюжета, победа за победой, но в середине книги происходит что-то ужасное: главный герой терпит поражение, разочаровывается в жизни, любимая уходит к злодею и тэ.тэ. Сюжет продолжает развиваться: герой преодолевает и превозмогает. Под конец книги наступает безысходность — герой вот-вот будет окончательно сражён. Но происходит что-то, чего совсем не ожидает читатель, и всё заканчивается хорошо. И, конечно, пишется то, зачем же автор сотворил сей опус. Основная мысль, так сказать. Конечно, не в лоб, а завуалировано, через уста и действия героя. Но дьявол! Я хочу рассказать совсем не об этом! А мысли о предстоящей работе пауками закрадываются в голову…

Итак.

Я сидел в ресторане за своим столиком, писал в дневник и слушал песню обворожительной миледи, как вдруг надо мной раздался голос:

— Вы детектив?

Я поднял глаза и увидел её. Не помню точно, но у меня, кажется, отвисла челюсть. Рядом со столиком, уперев одну ручку в талию, а в другой сжимая крохотную сумочку (клатч — лишь сейчас вспоминаю её название), стояла та самая певица. Похоже, я слишком увлёкся блокнотом и не заметил, как она закончила петь.

Девушка ждала, приподняв одну бровь.

— Я писатель, — наконец, выдавил я.

— Ой, — искренне, как мне показалось, удивилась она и присела на стул напротив. — Мой хороший знакомый тоже — писатель. Вергилий Магомедов, слышали о нём?

Конечно, чёрт возьми, слышал!

Девушка сидела боком, положив ногу на ногу, и мой взгляд упал не её идеальную коленку, выглядывавшую в прорезь платья. Именно тогда я начал понимать, кто же оказался за одним столиком со мной.

— А почему вы сначала подумали, что я детектив? — решил я проявить инициативу.

Певица очаровательно улыбнулась.

— Ваша записная книжка, — указала она глазами на блокнот. — Совсем, как у полицейских. Они порой заходят сюда, знаете?.. И ещё — ваш взгляд.

— Взгляд?

Неужели заметила, что пялюсь? Я тут же не без труда оторвал взгляд с этой безупречной ножки и посмотрел в лицо девушки — мимо мелькнули бёдра, талия… кхм… шея, алые губки... (Написал бы: снизу вверх лизнул взглядом. Но как пошло!)

Было очень сложно смотреть в её безупречную переносицу — взгляд всё время норовил опуститься.

— Да, — чуть кивнула певица, отвечая на мой вопрос, и вдруг взволновано вздохнула. — Ах, как я бестактна. Меня зовут Катерина. — Она протянула ручку. Я заметил тонкие линии расслабленной кисти, острые алые коготки пальцев и петельку перчатки на безымянном.

— Роман Снеговой! — провозгласил я (вот же идиот!), взяв эту расслабленную кисть в свою ладонь, легонько взвесив её и при этом кивнув (полный идиот!)

Катерина, по-видимому, ожидала, что я, как истинный джентльмен, поцелую протянутую дамскую ручку — в её глазах отразилось небольшое удивление, затем крохотная досада.

— Что ж, — сказала она, взявшись за сумочку (от этого движения моё сердце вздрогнуло — неужели сейчас уйдёт?!)

Но девушка всего лишь лёгким движением открыла её и начала что-то искать. А в это время я заметил взгляды посетителей, устремлённые на нас и в особенности — на меня. Среди смотрящих были и те самые поклонники молодой певицы (что, неудачники, завидуете?!)

В руках Катерины появилась длинная ароматическая трубочка. Включив её, певица зажала мундштук алыми полными губками.

— О чём же вы пишите? — спросила она, выдохнув клубничный пар и отведя назад руку с зажатой между пальцев трубочкой, отчего грудь чуть подалась вперёд, и мне вновь показалось, что ткань её платья вот-вот лопнет.

— О жизни, — ответил я, смотря в глаза Катерине (проклятье, я даже не запомнил их цвет!)

— М-м, а с вами происходит что-то интересное? То, чем стоит поделиться с читателями? — промурлыкала она и вновь вставила мундштук в уголок рта.

— Порой, — отрезал я и, вспомнив о времени, глянул на наручные часы. Отведя от них взгляд, я тут же забыл, который час.

— Вы куда-то спешите? — осведомилась следившая за моими глазами Катерина.

— Нет… то есть… нет. — Я попытался как можно очаровательнее улыбнуться, даже дёрнул одной бровью и затем предложил: — Может — вина?

— Благодарю, — улыбнулась певица (кокетничать у неё получалось намного лучше, чем у меня). — Но, если честно, мне тоже пора уходить. Уже так поздно… проводите меня?

— Конечно, — ответил я, наблюдая, как ароматическая трубочка пропадает в клатче, а вместо неё в руке Катерины появляется золотой city-phone. Его дисплей, поначалу мёртвый, встретился со взглядом владелицы и разгорелся красочными символами. Девушка, чуть скользнув по ним большим пальцем, вдруг преобразилась: её взгляд стал томным, губы совсем немного вытянулись, будто нерешительно хотели поцеловать, подбородок вздёрнулся. Она повернула головой, подставив дисплею сначала одну, затем другую щёчку, и, удовлетворившись своей внешностью, убрала телефон обратно и спросила:

— Пойдёмте?

Я тут же среагировал на её вопрос: поднялся со стула, убирая блокнот вместе с ручкой во внутренний карман жилетки, обошёл стол и подал даме руку. Она, мило улыбнувшись, взялась за неё и тоже встала.

На миг мы оказались непозволительно близко друг к другу, учитывая то, что это было наше первое свидание (ага, свидание). Я почувствовал её горячее дыхание на своём подбородке, ощутил кружащий голову аромат духов, посмотрел в невозможно близкие глаза (и вновь не запомнил их цвет).