Разбитая Гитара. Книга 2

– Видите ли, со мной кто-то уже давно ведет какую-то непонятную игру. Убить меня не пытаются, сегодняшний случай, как вы поняли, был случайностью. И, тем не менее, все, к чему или к кому я прикасаюсь, выводят из строя.

Тут ее лицо погрустнело, Подольский не мог этого не заметить.

– И раз уж так получилось, что мы с вами познакомились, у вас есть только два выхода: первый – отказаться от общения со мной, и второй – принять параноидальные меры безопасности. Очень может быть, что кто-то попытается сделать что-либо, чтобы иметь возможность надавить на вас, а затем получить от меня то, что им нужно.

Так было уже однажды, когда в нашем офисе на сервера была совершена хакерская атака, призванная подставить меня и уличить в мошенничестве. В результате человека, который приехал из Европы расследовать это дело, пришили как собаку ни за что, ни про что.

– И как давно это продолжается?

– Уже тринадцать лет. Тринадцать лет прошло, с тех пор, как…

На ее лицо опять набежала тень. Теперь ее молчание неприлично затянулось.

Однако вскоре она продолжила.

– Мне пока не удается выяснить ни мотивов, ни причин этой адской игры. Вы ведь помните ту мерзкую телепередачу, да? Так вот, многое из того, что там показывали, имело своей целью вывести меня из игры. И к сожалению, мой враг очень хитер, крайне осторожен и необычайно умен.

Подольский задумался.

– Но вы не считаете, что там, куда мы с вами едем, выстрелить будет проще простого?

– Я уже сказала вам, что повтора не будет. Убийца – не идиот. Сегодня он уже точно повторять попыток не будет, слишком высока вероятность попасться. Я уже сообщила куда следует, и меры безопасности будут усилены, не успеют шасси нашего самолета коснуться взлетно-посадочной полосы.

На нашем мероприятии будет очень много людей, будет и пресса. Мы впервые снимаем гриф секретности. Ведь мы проводим его в последний раз. В такой толпе легко ошибиться, а как я сказала, второй ошибки преступник допустить не может. Это вам не дилетант какой-нибудь.

– Но могу ли я, наконец, узнать, на какое именно мероприятие мы летим?

– Наберитесь терпения, мой дорогой друг. Неужели вы не хотите доиграть эту партию до конца?

– Господи, да я-то хочу, но вы, вы-то как? Как вы собираетесь что-либо делать в таком состоянии?

– Не волнуйтесь, Дмитрий. Об этом я позабочусь. Вы даже не представляете себе, как мне повезло сегодня. Если бы пуля попала в нерв, пальцы или какое-нибудь сухожилие, все было бы гораздо мрачнее. А это заживет, не успеете и глазом моргнуть. А сегодня… Сегодня у меня в аптечке еще осталось много обезболивающего.

«Мой дорогой друг», – промелькнуло у него в голове.

Интересно, кто-то еще осмелился бы назвать его так? Кроме этой непонятной женщины, разумеется? Дмитрий улыбнулся. Ему было хорошо с ней, и он решил просто ей довериться, раз уж другого выхода у него не было.

2

Приземлившись в Сараево, они пересели на уже поджидавший их вертолет. Когда они долетели до места, Подольский увидел внизу огромную толпу журналистов.

Местность выглядела подозрительно знакомой. Что же здесь происходит? И тут его словно молнией ударила догадка. Да это же то самое место, где тринадцать лет назад расстреляли оркестр!

Да-да…он вдруг вспомнил ту злосчастную передачу, и его вновь замутило. Какая сволочь могла снять акт этого зверства на камеру! И совершенным верхом цинизма было показать эту пленку на всю страну.

Он не собирался делиться своими мыслями с Амирой, не хотел ворошить в ее душе и без того болезненные воспоминания. Хотя, наверное, она и без него там уже много чего переворошила.

Одно, все же, оставалось непонятным: зачем они здесь? Амира сказала, что они здесь в последний раз. Что же здесь происходило раньше? Как же все запутано, однако.

Вскоре он увидел, что возле того места, где когда-то был вырыт котлован, расположился хор. Подольский толком не успел сообразить, в чем дело. Позади одетых в длинные белые платья, больше похожие на саваны, чем на платья, женщин и мужчин, в несколько рядов расположились белые зонты.

Как-то странно они стояли, ведь обычно хор стоит позади оркестра, а эти были впереди всех.

Он хотел было задать вопрос Амире, но она как-то незаметно ретировалась. Подольский оглянулся по сторонам, но так и не увидел ее.

Казалось, зонтов было целое море. Дмитрий начал считать, и насчитал тридцать штук. На каждом из зонтов он увидел отпринтованную фотографию человека, державшего музыкальный инструмент.

Еще какое-то время коммерсант находился в замешательстве по поводу происходящего, пока, наконец, страшная догадка потихоньку не начала пробираться в его утомленный мозг.

Догадка подтвердилась после того, как между хором и морем из зонтов он увидел обособленный зонт, на котором было фото пожилого человека в очках. Вспышки из той страшной передачи вновь пронзили мозг раскаленным железом.

Да! Это же был дирижер оркестра «Фортиссимо». Он вспомнил, как даже его холодное, расчетливое сердце, сердце человека, многое повидавшее для своей не столь уж длинной жизни, сжалось тогда при виде жестокой расправы.

Было жалко молодых, но при виде того, с каким несгибаемым достоинством держался этот уже далеко не юный мужчина, с какой выдержкой провел он последние минуты своей жизни, выворачивало наизнанку даже циничную душу Подольского.

Его сердце екнуло лишь от одного воспоминания о том, что случилось.

За этими думами его застал интроит. Подольский не был сведущ в музыке, но минут через десять понял, что хор поет «Реквием». По спине побежал холодок.

Он увидел Амиру в центре. Она была бледна, как полотно. Похоже, ей было совсем плохо.

Tuba mirum spargens sonum

Per sepulcra regionum,

Coget omnes ante thronum.1

Пел бас. По позвоночнику Подольского побежали мурашки, размером, наверное, с крупного таракана.

Mors stupebit et natura,

Cum resurget creatura,

Judicanti responsura2.

Тенор следовал за ним по пятам.

Колокольчиком зазвенел голос Амиры.

Господи, а она! Она что, еще и поет? Попробуй, разбери сейчас.