========== 1 Глава. «Всё не то, чем кажется» ==========

Каков предел сил человеческой души? Как много мы можем вынести и как низко можем пасть? Жизнь, как известно, настолько непредсказуемая вещь, что порой сложно определить, когда же всё пошло не так…

Весело хохоча с подругами из университета, Алексис ждала автобус на остановке: несмотря на то, что девушка жила в весьма состоятельной семье, ей нравилось ездить в городском транспорте, где, глядя в запотевшее стекло, можно было о чем-нибудь глубоко задуматься, к тому же подруги Алексис ездили таким образом, так что упустить возможность лишний раз поболтать с ними было для студентки неприемлемо.

– Сегодня мои предки уезжают к своим родителям на всю ночь! Девчонки, я собираюсь устраивать ночью вечеринку, так что вы уже приглашены. Зовите парней, будет весело! – щебетала одна рыжая кудрявая девушка, которая всем своим существом, наверное, хотела подпрыгнуть, чтоб достать до лиц высоких подруг.

– Я за! Этот итоговый тест меня измотал, нужно же хоть как-нибудь расслабляться, – протяжно сказала худощавая модельной внешности брюнетка.

– А я даже не знаю… У меня сегодня мать с отчимом поругались, – с толикой грусти в голосе ответила Алексис на заявление подруги, – мне все время неловко присутствовать при том, как они грызутся из-за денег.

– Ну, вот, заодно и отдохнешь от родителей! Я помню, как они при нас тогда два года назад устроили перепалку из-за того, что твоя мать себе сережки антикварные с аукциона купила за бешеные деньги: это была жуть! Так что не оставайся там с ними, давай хоть раз в полгода позволим себе потусоваться, – ободряюще восклицала брюнетка.

– О да, я не выношу, когда они еще и при вас устраивают сцены… – закатив глаза, ответила Алексис.

Пошел моросящий, как обычно говорят, «противный» дождь. Девушки-студентки сморщили носики, стали доставать зонты и натягивать капюшоны. Погода не радовала жителей города уже целую неделю, отчего улицы покрылись серыми пальто и черными зонтами: куда ни глянь – уныние, в небе и в людях. К остановке, идя вразвалку и слабо раскачиваясь, приближался мужчина: он был одет в драные, грязные лохмотья, а волосы на его голове были всклокочены и торчали в разные стороны. Сам он был мертвецки пьян, и на отекшем красном лице его играла полубезумная улыбка, лишь глаза, вероятно когда-то очаровательно глядевшие на все вокруг, смотрели просто и ясно из-под светлых ресниц. Все три подруги как-то негласно поморщились, переглянувшись, в душе каждой возникло омерзение и отвращение к этому субъекту.

– Фу, меня так раздражает, когда бомжи сидят на остановках: от них воняет, а еще они бормочут сами с собой… - шепнула брюнетка.

– Он, может, и не бомж, а просто алкоголик какой-то, – в девчачьей манере сплетен ответила Алексис.

– Я его боюсь, девчонки! – слабо пискнула рыжая девушка. – Он пьяный в стельку, вдруг пристанет…

Помимо глупой, банальной в такой ситуации, болтовни, на остановке раздавались самые разные ничтожные разговоры, но все люди, ведущие их, одинаково с равнодушием и брезгливостью поглядели пару раз в сторону пьяного мужчины в лохмотьях.

Мы всегда в подобных обыденных ситуациях смотрим однобоко. Нас не интересуют люди, которые находятся вокруг нас, нам привычнее сказать: «Вот этот плохой, а тот хороший, а этот отвратительный». И тяжело представить, что какой-то бездомный пьяница был когда-то маленьким невинным ребенком, а позже и замечательным человеком. Неизвестно, что сделало его таким убогим. А ведь, вероятно, у него за плечами лежит интересная история его жизни…

========== 2 Глава. «Детство» ==========

Это был 1988 год, в семье Майклсонов родился сын. Отец – мистер Майкл, местный плотник, был на седьмом небе от счастья, потому что ребенок был долгожданным, ведь сам мужчина был не молод: отцу семейства недавно исполнилось сорок три года, а жена Эстер была на тринадцать лет моложе его. Мальчика назвали Никлаусом. Супруги через неделю созвали многочисленных родственников и устроили большой праздник.

Майклсоны приехали из Великобритании в Америку пять лет назад и жили здесь, как и на родине, весьма небогато. Но оба супруга нашли работу и могли обеспечивать себя и сына.

С тех пор прошло шесть лет. Клаус уже вырос в бойкого и шаловливого мальчугана, бегающего по соседским дворам со сворой друзей – таких же проказников-мальчишек, как и он сам, ворующего яблоки и рвущего цветы с лужаек у домов. Меж тем Клаус сильно отличался от своих сверстников: он был любознательным, с сильным воображением мальчиком. Часто мог он подолгу разглядывать и слушать людей и окружающий его мир, и картинки эти – сильные впечатления – горели пламенем в детском воображении, трансформируясь в необыкновенные истории. Он романтизировал часто окружающую обстановку, детализировал предметы и черты лица других людей. Эти качества его редко проявлялись в компании друзей, но наедине с собой он долго мог любоваться трудолюбивой матерью и сосредоточенным сильным отцом. Оттого он был рассеян часто и отвлечен, тогда мать не могла дозваться его к обеду и ужину или попросить принести что-нибудь.

Городок, где жила семья Клауса, был небольшой, но весьма плотно заселенный. Жители имели чаще средний достаток, поэтому сама по себе жизнь в городке текла размеренная, какая бывает у простых обывателей. Жили, конечно, там два художника-брата, приехавшие из Нью-Йорка за вдохновением поближе к природе, к которым все подсознательно тянулись, как к явлению элитному и необычному.

Эстер была на восьмом месяце беременности, и Клаус с нетерпением и внутренним трепетом больше ожидал даже не предстоящего Рождества, а рождения нового человечка в семье. Часто подходя к матери, чтоб погладить ее большой живот или приложиться к нему ухом, он представлял, что внутри живота есть своеобразная комната, где в тепле, прикрытый синим одеяльцем и занавесочками (так ему это представлялось), спит его будущий братик.

И вот наступил праздник Рождества. Весь день дома шли приготовления. Миссис Майклсон с матерью и свекровью занимались готовкой ужина, тесть же со свекром расставляли столы и стулья, прибирали в гостиной. Мистер Майклсон сначала немного помог с уборкой, но позже позвал сынишку прогуляться с ним до открывшегося несколько дней назад елочного базара.

Клаус, весь замотанный шарфами, одетый в душный комбинезон и огромные отцовские варежки (которые он стащил сам, потому что обожал их, особенно внутреннюю меховую отделку), весело шагал впереди папы, тяжело дыша от быстрой ходьбы. Мальчик скакал на ходу, набирал в руки снег, затем падал в какой-нибудь сугроб, заливисто смеясь, а после, весь похожий на снеговика, шагал дальше скорее, чтоб Майкл не перегнал его. Отец был внешне спокоен и почти равнодушен, но лишь внимательный мог заметить, как улыбались его глаза при взгляде на своего маленького «снеговичка» – это замечал его сын, изредка оборачиваясь, потому что он всегда замечал то, что не замечают другие.

Оказавшись на базаре, Клаус ринулся к дальнему прилавку.

– Пап, а, может, возьмем вот эту елочку? Она здесь самая большая. Давай, ну, давай же возьмем её - у нас будет самая большая елка, и на нее можно будет повесить много игрушек! – мальчик вертелся у ног отца, дергал его за штанину и радостно кричал.

– Ну, что ж с тобой сделать – берем самую большую. – Майкл затем почти ласково улыбнулся продавцу, кивая в сторону дерева.

Мистер Майклсон, приобретя ель, схватил её в охапку и направился к дому. Клаус же старался хоть как-нибудь так пристроиться, чтоб тоже держать ветки ели: он очень хотел помочь отцу и чувствовал при этом себя нужным и важным. Хотя на деле он немного мешал Майклу, но тот молчал, потому что решил дать возможность сыну чувствовать себя полезным, к тому же ему были приятны эти рвения мальчика.

И вот уже мохнатая пахучая ель стала центральной фигурой гостиной в доме, и пока взрослые занимались приготовлениями, Клаус наряжал её. Было куплено много новых украшений: свечи, красные банты и гирлянды, но напоследок ребёнок оставил самое интересное и приятное – старые игрушки. Теперь на ели сидели зайцы с потёртыми подарочными коробочками в лапах, две совы сидели ближе к стволу дерева, медвежата и лисята были рассажены так, что было похоже, будто они водят хоровод. Детское воображение сейчас же нарисовало чудесную зимнюю сказку, где все игрушечные звери ожили и заговорили человеческим языком. Задрав кверху разрумянившееся личико, с ниспадающими на лоб светлыми завитками, Клаус просидел под ёлкой почти час, пока его не позвали к столу. В гости пришли соседи, и начался праздник.

После двенадцати часов ночи Эстер направилась укладывать сына спать. Она со ставшим внезапно задумчивым лицом долго гладила Клауса по голове, пока тот засыпал, но было ясно, что матери было немного тревожно.

Клаус проснулся посреди ночи от суматохи и воплей внизу, доносящихся из гостиной. Он сонно потер глаза кулачками и вышел посмотреть, что случилось. В животе его все скрутило от непонятного страха и предчувствия.

– Ох, мой маленький, отчего ты проснулся? – словно в бреду жалобно спросила Эстер, и ее лицо искривилось от боли.