Разборка (Пропавшие без вести)

Адрес. Не было там никакого адреса, только номер участка. Но Мамаев нашелся:

– Писатель, который возил нас. Он помнит. Визитку не выбросила?

– Нет.

– Звони ему. Когда приедешь, запрись, никому не открывай. Свет не включай.

Сообразив, что в доме ей придется быть одной, Люська перепугалась:

– Папа, я боюсь. Там же вокруг никого!

– Черт! Найми кого-нибудь из местных, пусть сторожит!

– Когда ты приедешь?

– Не знаю. Когда приеду, тогда и приеду.

У него было острое желание отправиться на Истру немедленно, затаиться там, переждать опасность, но это было бы проявлением слабости, а он не мог позволить себе быть слабым.

– В офис!
– приказал он Николаю и весь день занимался делами с той особенной старательностью, с какой всегда делает рутинную работу человек, которому вечером предстоит тяжелый, но сладостный разговор с уличенной в измене женой.

III

Тюрин приехал в восьмом часу вечера. Даже злобное мстительное чувство, с которым Мамаев ждал его, не помешало ему отметить тяжелую мрачность и словно бы брезгливость на высокомерном и более сонном, чем обычно, лице начальника службы безопасности. Но Мамаев был слишком вздрючен, слишком занят собой, чтобы задумываться о причинах его мрачности.

Не спрашивая разрешения, на правах своего, Тюрин подошел к бару, вмонтированному в книжный шкаф, налил себе старого скотча, который Мамаев держал для важных посетителей, тут же, не отходя, выпил, налил еще и со стаканом в руках уселся в кожаное кресло возле журнального стола.

– Устал, как собака. Полдня за рулем, - объяснил он.
– - Дела-то плохие, Петрович.

– Может быть, может быть, - покивал Мамаев.
– Но ты даже не представляешь, насколько плохие.

– Не хочешь спросить, куда я ездил?

– Нет, Тюрин, я хочу спросить тебя о другом, - ответил Мамаев.
– Совсем о другом.

Он пересел из-за письменного стола во второе кресло возле журнального стола и доверительно поинтересовался:

– Скажи, Тюрин, тебе плохо работалось у меня?

– Нормально.

– Может, я мало тебе платил? Работой перегружал? Или тачку плохую купил? Может, ты хотел "мерс", а я купил тебе вшивую "вольвуху"?

– Тачка как тачка.

– Но ведь что-то тебе не нравилось? Давай начистоту. Что тебе не нравилось?

– Кончай, не время!
– раздраженно бросил Тюрин.
– Многое мне не нравилось. Но не время сейчас об этом.

– Нет, Тюрин, время, - возразил Мамаев.
– Время! Другого не будет!

От невозможности сидеть на месте вскочил, быстро прошел по кабинету, остановился перед Тюриным, набычив лысоватую голову и сунув руки в карманы пиджака, как бы силой удерживая их там.

– Понять я хочу, Тюрин. Понять я тебя хочу. Я же тебя из говна вытащил. Я дал тебе все. Ты был мне почти другом. За что же ты со мной так поступил? За что же ты меня продал?

И тут же, не давая времени для ответа, крикнул с прорвавшейся злобой:

– Молчи! Молчи, сука! Молчи!

Затем шагнул к комнате отдыха и распахнул дверь:

– Заходите!

В кабинет вошли Николай и охранник из службы безопасности, подталкивая впереди себя мужичонку с опухшим от пьянки лицом. Это был Васька-сантехник из дома на Малых Каменщиках.

– Смотри, кореш, - предложил ему Николай.

– Разуй глаза и смотри. Нет ли среди присутствующих известного тебе гражданина?

Васька-сантехник испуганно огляделся, увидел Тюрина и обрадовался ему, как родному:

– Земляк! Ты? А я тебя ждал, ждал!

– Он?
– спросил Николай.

– Он! Он!
– радостно закивал сантехник.
– Здорово, земеля! Куда ты пропал?

– Что же ты не поздоровкаешься с земляком?
– поинтересовался Мамаев.

– Хватит ломать комедию!
– брезгливо бросил Тюрин.

– Не рад тебе землячок, - сочувственно проговорил Мамаев.
– Ну, иди, отдыхай.
– Он вытащил из кармана десятидолларовую купюру и сунул сантехнику.
– Выпей за здоровье землячка.

– Это можно. Это мы завсегда. Если у тебя, хозяин, будут проблемы насчет фановой трубы или, к примеру сказать, засор...

– Иди, иди!
– подтолкнул его к выходу Николай.
– Закончено опознание.

– Что скажешь, Тюрин?
– спросил Мамаев.
– Что скажешь, гниль ты ментовская?

– Не вовремя ты затеял эту бодягу, вот что скажу!
– с неожиданной для Мамаева резкостью ответил Тюрин.
– Не вовремя!

– А ты куда-то спешишь?

– Я никуда не спешу. А вот твой счет пошел уже на часы!

Даже тени смущения не было на его высокомерном сонном лице. Усталость была. Раздражение было. Злость была. А смущения не было. Не было!

– Правильно народ говорит: когда человек приходит в торговлю, он теряет стыд, а когда приходит в милицию - теряет совесть, - констатировал Мамаев. Я все думал: как мне с тобой поступить? Выгнать, это само собой. А потом? Перекрыть кислород, чтобы тебя даже рядовым охранником никуда не взяли? Можно, конечно. Но потом подумал: нет, не буду я этого делать. Просто задам тебе один вопрос. И если честно ответишь, отпущу с миром. Вот этот вопрос: за сколько ты меня продал? Сколько сребреников Буров тебе заплатил?

– Знаешь, в чем твоя проблема, Петрович? Ты считаешь, что всех можно купить.

– Да, ошибся, - сокрушенно признал Мамаев.
– Виноват, ошибся. Забыл, что всех можно перекупить. За сколько же тебя перекупили, мразь?

Тюрин повертел стакан с виски в руках, поставил его на стол и встал.

– Хватит с меня. Прощай, Петрович. На твои похороны я принесу венок. Сказать, что будет написано на ленте? "Мудаку". Вот это и будет написано: "Мудаку"! Вот такими буквами: "Мудаку!"

И он показал, какими буквами.

– Уйдешь, когда разрешу!
– рявкнул Мамаев.

– Уйду, когда захочу! Ты не в том положении, чтобы так разговаривать со мной! Ты сейчас ни с кем не можешь так разговаривать! Потому что ты труп! Понял? Труп! И только один человек может тебе помочь!

– Ты?

– Ты!

– Что ты этим хочешь сказать?

– Не понимаю, почему я с тобой вообще разговариваю, - заметил Тюрин. Я, мент, разговариваю с убийцей. Заткнись! Откроешь рот, когда тебя спросят!

– Ты что несешь, Тюрин?
– взъярился Мамаев.
– Ты что, твою мать, несешь?!