Раздел имущества

— Евро. Все не так плохо.

— Евро. Ты знаешь, что у нас нет выбора, тебе просто трудно с этим согласиться, у нас нет никакого шанса найти миллион евро.

Руперт знал, какой бывала Поузи, когда упрямилась, и был вынужден с ней согласиться: обсуждать этот вопрос смысла не было. Но оставить все просто так он не мог. Он сгорал от желания найти средства для сохранения ch^ateau. Даже несмотря на то, что во время недавней поездки за coffre его привело в ужас то обветшалое состояние, в которое пришел дом, его неуклюжие пропорции и плачевное состояние изгородей, Руперту стало казаться, что они сейчас спорят из-за самого важного в его жизни. Может быть, потому, что он понимал: этому дому он нужен не меньше, чем ему самому нужен этот дом; и теперь им завладели сыновние чувства.

— Ты бы хоть попыталась понять, что для меня значит этот дом!

— Руперт! Я не против тебя, я просто реально смотрю на вещи. Наша семья будет должна, действительно должна заплатить один миллион фунтов правительству Франции. Отцовское проклятье! Ты что, даже не слышал, что говорил господин Осуорси?

— Ну почему тебе всегда надо быть такой стервозной? Почему ты решила, что это твоя роль? Почему, ты думаешь, отец наказал тебя? Ты думаешь, Поузи, он сделал бы это, если бы ты вела себя просто как нормальный, вменяемый человек? На ком он там был женат, совершенно тебя не касалось!

— О, бога ради! Я никогда не высказывалась по поводу его душераздирающих романтических историй, никогда! Свою вину он переложил на меня. И почему я всегда становлюсь козлом отпущения? Почему я родилась в семье, в которой все меня ненавидят? — Их голоса становились все громче, лица пылали. — Ты всегда был идиотом!

— Избавь меня от своих сцен!

Над ними склонился официант:

— Один из хозяев спрашивает, не могли бы вы продолжить разговор на улице.

Пара за соседним столиком внимательно наблюдала, как они отнесутся к этому замечанию.

— Нет необходимости его продолжать, — запальчиво сказала Поузи, поднимаясь. — Руперт, ты заплатишь, как богатый братец.

Она схватила пальто с вешалки и гордо вы шла через вращающуюся дверь кафе, пытаясь попасть в рукава.

Около семи у Эми зазвонил телефон. Это была Сигрид, она звонила из Калифорнии и сразу взволнованно заговорила в трубку:

— Милостивый боже, Эми, я приеду к тебе завтра днем. Нет, это у меня будет завтра, у тебя сегодня. Я буду там, по твоему времени, утром во вторник.

— Почему? Что случилось? — В голосе Сигрид Эми безошибочно уловила тревогу.

— Это ты должна мне сказать! Что происходит? Ты ни о чем таком меня не предупреждала!

— Скажи мне, о чем ты говоришь!

— Этот иск! Мне сегодня позвонили из твоей страховой компании, чтобы сказать, что это выходит далеко за рамки их страховых обязательств. Тебе там вручили судебные документы?

— Что? Нет. Иск против меня? Но почему?

— Карен Аделаида Венн выдвинула против тебя обвинение за злостные действия, направленные против ее мужа. Я не видела, что в документах, точно не знаю, но они говорят — на сумму в тридцать миллионов долларов!

Это показалось Эми столь возмутительным, что она даже не могла отнестись к этому серьезно, но в желудке у нее все равно что-то сжалось.

— Она думает, что Жанна д’Арк — это была я?

— Это из-за перевозки ее мужа в Англию.

Эми минуту размышляла, а потом проявила свое легендарное корпоративное хладнокровие в условиях стресса, как потом рассказывала Сигрид.

— Не думаю, что я была обязана заботиться о Венне, я никогда не видела этого человека, и я сомневаюсь, что такой иск может пройти, даже здесь. Хотя господину Осуорси есть о чем волноваться, и больнице в Мутье тоже.

— Да, но, Эми, — звон монет. У тебя в карманах звенят монеты.

«Вот ведь, черт возьми, — подумала Эми. — Черт, черт». Она распланировала свой день: Музей Мармоттан^[194], потом ланч в компании мадемуазель Фуке, экскурсовода этого музея, от которой она вчера получила приглашение; и еще ей хотелось подумать об Эмиле и о других мучивших ее вопросах, а теперь ей придется думать еще и об этом! Черт, черт, черт, черт! И как это, к тому же, несправедливо!

— Сигрид, пока не приезжай сюда. Сначала дай мне время разобраться. Иск выдвинут официально? Где?

— Еще не выдвинут, повестки не разосланы, место для судебного разбирательства еще выбирают.

— Вот ведь черт! — сказала Эми. — Я позже тебе позвоню.

У нее был номер телефона господина Осуорси. Очевидно, именно на это он и намекал вчера, и в этом была причина, почему Кипу было так неуютно. Его сестра выдвигала иск против человека, который ему помогал. На часах было всего девять, и Осуорси пока находился у себя в отеле, в обеденном зале. Дежурный администратор сходил за ним и пригласил к телефону.

— Да, боюсь, это правда, — сказал Осуорси. — Ни одно доброе дело не остается безнаказанным, как в поговорке. Полагаю, нам не следует удивляться. Надо знать американцев, этих сутяг. О, простите, конечно, я не имел в виду вас. Я не знаю всех подробностей, потому что нахожусь здесь. Иск, очевидно, возбужден в Лондоне на том основании, что вред ему причинили там, потому что Венн там умер. И как она смогла так быстро все это устроить, ума не приложу.

— Бедная женщина расстроена, ничего удивительного, что ей надо все это выплеснуть. Ей хочется найти виновного… И все-таки, какая она стерва! — произнесла Эми, только теперь почувствовав себя оскорбленной. Они договорились, что ей надо поехать к Керри, узнать, кто ее адвокаты, и всерьез заняться этим делом. Эми повторила свое мнение, что на нее ответственность не распространяется, но оба они понимали, что ответственность, вероятно, несет Осуорси, а также врачи и, возможно, команда спасателей. По крайней мере, у Керри имелись хорошие основания для преследования кого-нибудь в судебном порядке. И это Франция; кто знает, что найдется в ее странных законах? У Эми появилось беспокойство — даже нет, больше чем беспокойство. Ей очень захотелось домой. Опять мелькнула мысль, что быть богатой — это, вероятно, слишком трудно; что сложности, связанные с новым отношением к жизни, для нее окажутся непосильными. Но это был всего лишь мимолетный страх. Она достойно выдержит все. Эми понимала, что ей надо увидеться с Керри, немедленно, но как-то так получилось, что она опять отложила это на потом.

Глава 36

Жеральдин Шастэн проявляла к Памеле Венн дружеские, почти что сестринские чувства. Она организовала для них двоих несколько приятных выходов в свет. Жеральдин призналась, что возможность уйти на какое-то время из дома приносила ей облегчение. Ее дом был полон народу: Виктуар, Ник, Саломея — все были там, и бедному Эрику после нескольких лет передышки в среднем возрасте опять, без сомнения, приходилось привыкать к постоянному присутствию в доме маленьких детей.

Сегодня Жеральдин особенно посочувствовала Пам, когда та заговорила о том, что беспокоится о Поузи. Утром в отеле Пам спросили, не знает ли она, где находится Поузи. Два дня назад мадемуазель оставила у администратора сверток, сказав, что придет за ним. Она его забыла и вернулась в Англию? Этот простой вопрос заставил Пам похолодеть. Поузи всегда была независимой, и в том, что она держится особняком, избегая мать и Руперта, не было ничего удивительного — особенно теперь, когда случились все эти неприятности с наследством. Но отсутствовать в течение двух дней? Даже если среди французов ей встретился мужчина ее мечты, она бы все равно зашла в номер переодеться или вернулась бы на ночь.