Разделенные океаном
Шрифт:
— Ну, мне пора идти, — вздохнула Молли. — Я заскочила к тебе на минутку, чтобы облегчить душу. Чем позже я вернусь домой, тем сильнее будет злиться Ирен.
Но когда она приехала на Тернпайк-стрит, Ирен встретила ее широкой улыбкой.
— Есть работа, — торопливо выпалила она, — которая подойдет тебе в самый раз. Ты знаешь Бетси Эванс, что живет напротив?
— Конечно, знаю.
Бетси была той самой маленькой девочкой, которая так восторгалась шляпкой Молли много лет назад. С тех пор как Молли вернулась сюда насовсем, они с Бетси, которой уже исполнилось девятнадцать, стали лучшими подругами. Молли показала ей, как превратить старую шляпку в модную вещь
— И ты знаешь, где работает Бетси, не так ли? — продолжала Ирен.
— Она капельдинер в «Ротонде», — терпеливо ответила Молли.
— Правильно. Словом, она заходила сегодня, чтобы сказать, что дама из билетной кассы решила пораньше выйти на пенсию: у нее обнаружился ревматизм чего-то там, и теперь она не может долго сидеть. В театре хотят найти ей замену, кого-нибудь вежливого, образованного и достойного доверия, ну, Бетси и порекомендовала управляющему тебя. Тебя ждут в шесть часов на собеседование, если предложение тебя заинтересовало. — Ирен, как ни старалась, не могла скрыть охватившего ее восторга. — Ни за что не угадаешь, сколько они платят, Молл. — Для пущего эффекта свекровь выдержала драматическую паузу. — Тридцать пять чертовых шиллингов в неделю! Тебя ведь это интересует, а? — добавила она, видя, что Молли хранит ошеломленное молчание.
— Да, — слабым голосом ответила Молли после долгой паузы. — Конечно, интересует. Но что же я надену? — запричитала она. — У меня нет ни одного приличного платья. — Ей казалось, что она даже спит в простой черной юбке и блузке, которая знавала лучшие дни.
— Как насчет твоего выходного платья?
— Я уже износила его, и оно просвечивает под мышками. Розовое село после стирки и стало мне тесно в груди. — В этом была виновата Ирен, вздумавшая выварить его. — У меня больше не осталось платьев, кроме зимних, а если я надену одно из них, то просто растаю по такой-то погоде; кроме того, они старые, как моя жизнь.
— Вот, возьми. — Ирен сняла с пальца обручальное кольцо. — Отнеси его в «Анклз» и заложи, а потом купи себе платье.
В том, чтобы заложить кольцо Ирен, не было ничего необычного. Когда Молли ждала Томми и не могла работать, кольцо то отдавали в ломбард, то вновь выкупали, и оно путешествовало туда-сюда, появляясь и исчезая, как чертик из табакерки. Иногда его сопровождало кольцо Молли.
— У меня есть время, чтобы сбегать в «Блэклерс»?
— Времени в обрез. Заодно купи себе и чулки. Пока тебя не будет, я нагрею воды, чтобы ты искупалась. Можешь воспользоваться одеколоном, что Паулина подарила мне на Рождество, и возьми один из маленьких вышитых платочков, которые принесла Лили. Да, и не забудь надеть жемчужное ожерелье и сережки, которые ты получила в подарок от своей тетки из Нью-Йорка.
Когда Молли вернулась, дети уже догадались, что происходит нечто необычайное. Они столпились вокруг своей матери в кухне, когда она разделась до нижнего белья, чтобы вымыться.
— А почему ты моешься днем? — пожелала узнать Меган.
— Потому что у меня важное собеседование, родная.
— Что такое собеседование, мамочка? — полюбопытствовал Джо.
— Встреча с кем-нибудь. — Молли провела фланелевой тряпочкой под мышками. — Мамочка встречается с мужчиной, чтобы поговорить с ним насчет работы.
— Работы где? — подала голос Броуди.
— В театре «Ротонда», родная моя.
— Мама, ты не помыла за ушами, — заметил Томми. — А меня ты всегда ругаешь, если я не помою за ушами.
— «Вымою за ушами», Томми, а не «помою», — высокомерно поправила его Меган.
— Отцепись к чертовой матери, — сказал Томми.
Молли перестала мыться и, не веря своим ушам, уставилась на сына.
—
Томми Райан, что ты себе позволяешь? Как ты смеешь употреблять такие выражения? Будь твой отец жив, он перекинул бы тебя через колено и отшлепал так, что ты неделю не смог бы сидеть.— А что здесь такого? — Томми с вызовом уставился на мать. — Все говорят: «Отцепись к чертовой матери».
— Позволь в этом усомниться, Томми. Некоторые мальчики, может быть, и говорят, но поступают при этом очень плохо. — Теперь ей придется повнимательнее присматривать за ним, иначе из него вырастет сущий шалопай. — Ты не должен больше никогда так говорить. Ты слышал, что я тебе сказала?
— Да, мама. — Томми явно разрывался между желанием вновь сказать ей, чтобы она отцепилась к чертовой матери, и расплакаться, что случалось крайне редко, поскольку он не был плаксой.
Молли вздохнула с облегчением, когда он все-таки заплакал, хотя у нее уже не было времени утешать его.
На выручку пришла Ирен.
— Он просто повторил чужие слова, не понимая, что говорит, правда, Томми? — Она взяла малыша за руку, которая оказалась перепачканной, и вывела его из кухни. — Пойдем со мной. Пусть твоя мамочка приведет себя в порядок. Молли, у тебя осталось всего тридцать пять минут, — напомнила она невестке. — Будет невежливо, если ты опоздаешь.
— Я уже почти готова.
Платье, купленное в «Блэклерс», было далеко не самым красивым из тех, что Молли там видела, — льняное, цвета беж, с воротником и расклешенной юбкой, короткими рукавами и узким поясом, — но выглядело элегантнее многих, и к нему прекрасно подходил жемчуг, подаренный теткой Мэгги.
— Как я выгляжу? — поинтересовалась Молли у детей, которые, как приклеенные, ходили за ней следом по всему дому.
— Красиво, мамочка, — хором заявили Меган и Броуди.
— Мило, — заметил Джо.
— Ты классно выглядишь, мама! — выпалил Томми и вновь расплакался.
Ирен проводила невестку на улицу.
— Удачи, милая. Я буду держать пальцы скрещенными до твоего возвращения.
Они обменялись ласковым поцелуем.
— Я люблю вас, Ирен, — сказала Молли.
— Знаю, Молл. И я тоже люблю тебя.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
По вечерам в субботу в кассу всегда выстраивалась длинная очередь, главным образом за билетами на самые дешевые места, деревянные скамьи в задней части балкона, которые стоили три пенса. Передний ряд балкона обходился уже в шесть пенсов, а партер, с его обитыми кожей креслами, стоил девять пенсов и шиллинг. Все надевали лучшую одежду и пребывали в неизменно приподнятом настроении, ожидая спектакля, приветствуя аплодисментами и громкими криками начало и конец каждого акта, хотя время от времени раздавался и неодобрительный свист, которым зрители выражали недовольство плохой игрой.
Бродячие актеры, развлекавшие очередь, иногда выступали лучше своих коллег на сцене: жонглер Джонти, например, который в будние дни работал страховым агентом, Спит и Спэт, прекрасно танцевавшие вдвоем, или Джон Ллойд, которому было всего пятнадцать, но который уже обладал красивым и сильным голосом.
Мэри Блюнн, личико которой походило на розовое яблоко, продавала увядшие фрукты. В теплую погоду торговец мороженым, приезжавший на велосипеде, собирал неплохую выручку, хотя вафельные стаканчики приходилось быстро съедать, поскольку с ними в театр не пускали — администрация опасалась, что капли мороженого испортят мягкий толстый ковер в фойе и на лестнице. Фойе было круглым, как и сам театр, и стены его были задрапированы алым бархатом, а деревянные панели выкрашены под золото. На потолке сверкали и переливались канделябры.