Разделяющий нож: Приманка. Наследие

Даг втянул воздух, стараясь совладать с раздражением.

– Верно. Только без руки, которая нанесла бы удар, твои ножи... как ты их назвал? – просто настенные украшения. Думаю, нам стоит признать счет ничейным.

Дор коротко кивнул. Некоторое время они шли рядом молча.

Когда Даг счел, что может говорить спокойно, он произнес:

– Без Фаун я был бы теперь мертв, да и значительная часть отряда, наверное, тоже. И ты провел бы последние недели, совершая поминальные обряды и произнося прочувствованные речи о том, каким замечательным парнем я был.

– Это было бы почти что лучше, – вздохнул Дор. – По крайней мере проще.

– Я оценил твое «почти». Да, почти... – Даг постарался собраться с мыслями. – В любом случае ты не заставишь эту птичку летать. Громовержец ясно дал понять, что ради дела стерпит мою женитьбу и не станет привлекать совет лагеря. Мама тоже не станет. Так что постарайся привыкнуть к нам, Дор. – Он заставил свой голос звучать мягче и убедительнее, почти умоляюще. – Фаун обладает собственной ценностью. Ты это увидишь, если позволишь себе смотреть непредвзято. Предоставь ей возможность показать себя, и ты не пожалеешь.

– Ты одурманен.

Даг пожал плечами.

– А солнце встает на востоке. Ты не сможешь изменить ни того, ни другого. Перестань злиться и взгляни на вещи более открыто.

– Тетушка Мари повела себя как безнадежная дура, когда позволила такому случиться.

– Она привела все те же аргументы, что и ты только что. – Лучше сформулированные, но из Дора никогда не получился бы дипломат. – Дор, брось. Время все сгладит. Люди к нам привыкнут. Мы с Фаун, возможно, всегда будем казаться диковинкой, но никто не кинется подражать нам, как не кинулись подражать Сарри с ее двумя мужьями. Озеро Хикори останется все тем же. Жизнь будет продолжаться.

Дор сделал глубокий вдох, глядя прямо перед собой.

– Я обращусь к совету лагеря.

Даг ощутил холод в животе и медленно моргнул.

– Вот как? А что скажет мама? Я думал, ты терпеть не можешь скандалы.

– Это так. Но у меня нет выхода. Кто-то должен действовать. Мама только плачет, знаешь ли. Меры принять необходимо, и необходимо сделать это быстро. – Дор поморщился. – Омба говорит, что если мы дождемся, пока ты обрюхатишь свою крестьянку, тебя уже не свернешь с пути.

– Она права, – сказал Даг с гораздо большим спокойствием, чем испытывал.

У Дора был вид человека, решившегося исполнить свой долг, каким бы неприятным он ни был. Да, Дор будет настраивать Камбию на скандал, даже против ее желания. Неужели оба они думают, что Даг испугается угроз? Или оба понимают, что на это нечего рассчитывать? А может быть, один думает так, а другой – иначе?

– Значит, – сказал Даг, – ты готов принести меня в жертву? Мама тоже к такому готова?

– Мама знает – мы все знаем, – с какой страстью ты относишься к истреблению Злых. Мы помним, как ты боролся за то, чтобы вернуться в дозор после того, как потерял руку. Стоит ли совокупление с этой крестьянской девкой того, чтобы зачеркнуть всю твою жизнь?

Дор помнит, каким был брат много лет назад, подумал Даг. Измученный, обессиленный, ищущий только смерти, которая уравновесила бы то, что сделало его тем ходячим трупом, каким он себя чувствовал. И тогда, если бы повезло, он воссоединился в смерти со всем, что потерял, потому что ничто другое не казалось ему возможным или даже вообразимым. Что-то новое и странное случилось с тем, прежним Дагом в пещере Злого в окрестностях Глассфорджа. Или... вышло на свет что-то, что уже давно совершалось в глубине.

«Я больше не тот, кем ты меня считаешь, Дор. Ты смотришь на меня, но ты меня не видишь».

Дор в этом отношении казался удивительно похожим на родичей Фаун...

«Так кто же я?»

Впервые за очень долгое время Даг не был уверен, что знает ответ на этот вопрос, и это тревожило его гораздо сильнее, чем устаревшие предположения Дора.

Дор неверно истолковал смущенный вид Дага.

– Ага, это заставило тебя задуматься! Да и пора! Я не пойду на попятный. Считай мои слова предупреждением.

Даг коснулся тесьмы под закатанным левым рукавом.

– Я тоже не пойду на попятный. Считай это предупреждением.

Оба хранили каменное молчание, повернув по береговой дороге обратно. Дор сумел заставить себя кивнуть Дагу, сворачивая к шатрам Редвингов, но ни слова прощания не произнес, не предложил новой встречи и никак не выказал свои намерения. Разъяренный Даг так же молча кивнул брату и ушел.

В физическом отношении, думал Даг, он может не бояться ни за себя, ни за Фаун. Дор не стал бы собирать компанию горячих голов вроде Санни и его дружков, чтобы учинить насилие. Формальное обвинение перед советом лагеря – именно то, что он предпримет, тут нет сомнений. Дор не был склонен к пустым угрозам. Даг ощущал странную пустоту внутри, немного похожую на то, что чувствовал в момент, предшествующий нападению на логово Злого.

Он стал вспоминать, кто сейчас входит в совет лагеря. Обычно совет состоял из представителей от каждого острова и их заместителей, каждый год избираемых из глав кланов и старейшин, плюс командующий дозорными в качестве их постоянного представителя. Камбия однажды входила в совет, и дед Дага, пока не стал слишком немощным, дважды бывал заместителем представителя своего острова. Даг не особенно обращал внимание на то, кто в этом (да и в любом другом) году избран в совет; теперь же это внезапно приобрело значение.

Для разрешения большинства конфликтов совет прибегал к открытому обсуждению и обязательным медитациям; только когда речь шла об изгнании или смертном приговоре, голосование бывало тайным, и тогда решение принималось не обычными пятью голосами из семи, а требовало полного единодушия. На протяжении жизни Дага в лагере Хикори было всего два убийства, и в более сомнительном случае совет вынес решение о плате за кровь между семействами; лишь один убийца был казнен. Дагу никогда не случалось быть свидетелем такого изгнания, о котором он узнал из рассказа Сауна. Даг не мог прогнать мысль, что за тем случаем скрывались более неприятные обстоятельства, чем это следовало из краткого описания юноши.

«Как у меня? Наверное, нет».

Даг намеренно держался подальше от гуляющих по лагерю сплетен, чтобы не ухудшать ситуацию, проводя время с Фаун – и выздоравливая, этого тоже не следовало забывать; в любом случае едва ли кто-нибудь из его друзей стал бы пересказывать при нем самые критические высказывания. Даг знал только одного* человека, который сделал бы это, сохраняя полное беспристрастие, и поэтому решил после ужина повидаться с Громовержцем.

Фаун подняла глаза от дошедших до нужной кондиции углей в очаге, когда на лужайку вернулся Даг, мрачный, как ночь. Она еще никогда не видела такой спокойной радости на его лице, как этим днем на поросшей лилиями заводи, и теперь стиснула зубы от ярости: Дор потрудился отравить это счастье. Фаун также молча попрощалась со своей надеждой, пусть и слабой, что Дор явился как миротворец; она уже начала фантазировать о том, что, может быть, тот принес приглашение на ужин от мамы Дага, и планировать, что она могла бы приготовить, чтобы показать свои хозяйственные умения этой ветви семьи Редвингов.